Отзвуки

«Всё, к демонам это!» — тут же она вспоминает, как нашла руки Аммона на бёдрах суккуба и думает, что вариантов, наверное, может быть много — всё-таки появляются же тифлинги, дженази и другие плоды любви людей с элементалями. Невольно она начинает интересоваться, как это, и готовится к чему-то ужасному… наверное.

Фарлонг плюхается на освободившееся место и заупокойным голосом просит принести бутылку вина — нет, сразу две! Нишка сидит перед ней с кислой миной, бросая на порозовевшего Келгара косые взгляды, затем вытаскивает один из своих кинжалов и делает мелкий надрез на большом пальце. Фарлонг шипит на неё и со всей дури прикладывается лбом о стол. Обе девушки с жадностью гиен следят за пальцами-сосисками и узким лбом, но получают ноль реакции со стороны Келгара, зато кружка в его руках куда больше обласкана вниманием.

А может, её суженный всё знает, но от неё прячется? Увидел чокнутую девчонку, которая лбом стены таранит, испугался и стал жрецом Илматера?

Лоб ещё саднит, наверняка будет синяк, но Фарлонг давно боли не чувствует — слишком уж часто попадает в передряги, ею постоянно кого-то таранят.

«Надеюсь, ты чувствовал всё это, гов… в смысле, дорогой. Прости-прости, только вылези из своей норы!»

Злость точно не ведёт к счастью, думает она, но это единственный способ, чтобы понять наверняка. Времени им осталось очень мало. Вздохнув, она выкладывает осколки меча на стол, прислушиваясь: рядом друг с другом они резонируют и поют собрату в её груди, как милые котята. Раз уж они все останутся вместе до конца своих дней, то стоит познакомиться поближе. Фарлонг бурчит:

— Жаль, что вы не пьёте, ребята.

Зджаэв говорит, что осколки воссоединятся вновь, чтобы стать единым целым — мечом. Фарлонг же так и останется осколком чего-то столь же великого. Пьяные слёзы льются ручьями, а от абсурдных мыслей рвётся нервный смех: её обойдёт даже гребаный меч!

Мысли о восстановлении меча гит всё-таки возвращают мозг Фарлонг к работе по спасению мира от вечного мрака, но она быстро срывается: «А если это Гариус или кто-то из его окружения? А если это… Король Теней?! Вполне возможно, кстати: герой идёт к подвигу, цель ясна, им суждено встретиться. Судьба, трагедия, драма…»

В голове шумит то ли от выпитого, то ли от шока. Либо она окончательно отчаялась, либо сошла с ума, но… если всё окажется правдой, ей придётся перейти на их сторону? Откровенно говоря, ей не хочется стать личом, но разве против богов попрёшь? Они же те ещё подонки…

Фарлонг и не замечает движения рядом, синей формы поверх кольчуги, но почему-то уже хочет провалиться куда-нибудь под землю, хоть к Аммону. Она тихо посидит, мешать не будет, лишь бы не гореть от стыда за своё поведение.

Бивил весь в синяках, угрюмый и какой-то потерянный: ещё бы, сержантская служба — это тебе не ополчение Западной Гавани, где можно наращивать жир и переводить кур через дорогу. Она закатывает глаза и пытается ради приличия поинтересоваться делами друга детства:

— Эй, тебя что, опять Свет Небес отделала?

— Если бы, — он что-то мямлит, но Фарлонг уже переключает взгляд на вошедшего в таверну Ниваля. — Это какое-то проклятие!

Чтобы никто не заметил, она убирает руки под стол и бьёт ногтем о ножку. Лицо Ниваля так и остаётся невозмутимым, а жаль.

— Ну вот, опять! — Бивил растерянно таращится на свои руки, надув щёки, как ребёнок.

Для неё он действительно большой ребёнок. Мысли о детстве слишком приятны в сравнении с реальностью, чтобы так легко от них отказываться. С пьяной улыбкой на губах она с теплотой вспоминает их проделки и вылазки в лес, пока взрослые не видели, как мечтали о поездке в Хайклифф и воображали себя лусканскими пиратами, лазали по деревьям, разбивали коленки, когда падали — всегда вместе… Вместе.

Она выпрямляется и пытается соображать: они оба всегда ходили потрёпанными, потому что не разлучались, но даже если вы всегда вместе, невозможно расквасить локоть идентично. Озарение не приносит облегчения; она тихо воет, как раненый барсук, и где-то в толпе слышится тревожный зов Элани в ответ.

«Нет, подруга, не в этот раз», — злорадно думает Фарлонг, а потом вновь впадает в уныние, вспомнив, что ей достался кто-то похуже барсука — друг детства, будто брат, с которым ей даже личную жизнь неудобно обсуждать. То, чего она ждала, давно случилось и лежит на поверхности — ассоциация прямо-таки неприглядная, но лучше она подобрать не может.

— Бивил… ты знал?

— Чего? — наливающийся синяк на лбу — лучшее, что она когда-либо видела в своей жизни, и загорелые щёки теперь кажутся не совсем уж и пухлыми. С такими вполне можно жить… В смысле, Бивил же как-то ещё жив!

— Что тебе грозит повышение, все дела, — она многозначительно двигает бровями, пытаясь заполучить всё его внимание, — но ты должен как следует тренироваться, подкачаться. Я выпишу тебе Касавира в учителя. И Аммона тоже — как-нибудь загляни к нему. Надо же как-то разнообразить… практики!

Только времени мало на всё это. Фарлонг задумчиво кусает губы, оглядывая Бивила с ног до головы, и тот перестаёт жевать, смотрит в ответ почему-то с опаской и вертит головой, пытаясь понять, что же привлекло её внимание.

Ладно, разобраться можно в процессе.

— Пойдём на сеновал, прямо сейчас! — она дёргает его за рукав, и Бивил мгновенно вырывается, вскакивает — такой прыти даже Фарлонг от него не ожидает.

— С тобой — за повышение? Размечталась! За кого ты меня принимаешь, рыцарь-капитан?

С гордым видом Бивил уходит, оставляя Фарлонг растерянно хлопать глазами. Ну ничего, думает она, кроме боли есть и вещи куда приятнее, наверняка он и их почувствует… Лишь бы не пожаловался на домогательства бюрократам лорда Нашера — исключат же из Девятки!

Осознав, как их сцена выглядит со стороны, она срывается с места и бежит на поклон Кане.

========== My least favorite life (постканон; songfic, darkfic, ангст, modern!AU; Фарлонг/Касавир) ==========

Комментарий к My least favorite life (постканон; songfic, darkfic, ангст, modern!AU; Фарлонг/Касавир)

Ветка AU, где Фарлонг остаётся Пожирателем Душ до скончания веков, а мне приносят странную траву в виде песни: Lera Ly

С чего всё началось: https://ficbook.net/readfic/6396534/26997385

Это её самая нелюбимая жизнь: серость застилает глаза, даже когда она смотрит на идеально кровавый закат, голову стискивают раскалённые тиски мигрени, чувство необъяснимой тревоги заставляет лезть на стены каждый апрель и выть, выть раненым зверем, но пустота жестоко молчит в ответ. Кажется, она потеряла что-то — наверное, свою цель — и ищет его, как всегда, когда не знает, что делать.

Они бродят в тенях по тропам молчаливых богов, пытаясь найти очередной путь к свету. Он всегда опережает лет на десять, она же тащится последней, не в силах что-то изменить. Кем они откроют глаза, о чём будут думать, каких богов чтить? Ей не важно, пока он замер где-то там незримым стражем — теперь уже — их общих кошмаров.

Его близость даже на расстоянии окутывает уверенностью, стоит только вспомнить, как это бывало раньше — десятки, сотни раз, если не тысячи. Они примеряли маски, прятались у всех на виду, шли против течения, возносились к небесам и ударялись о камни, но всегда рядом, бок о бок, как союзники, друзья, любовники. Блестящее прошлое выгодно отличается на фоне её новой лицемерной жизни.

Невыносимо знать, но не помнить ни одного его имени, ни черт лица, ни цвета волос; голос разливается в её сознании, но беззвучно, словно тёплая волна. Она чувствует, что знает о нём всё — и ничего конкретного. Если бы кто-то попросил составить его примерный портрет, пришлось бы рыть себе яму со стыда и прятаться в ней до тех пор, пока он сам не протянет руку, но спасение — это всегда удел двоих.

Злой смех рвётся из глотки; она говорит себе, что слёзы наворачиваются из-за стойкого сигаретного дыма. Нервы будто кто-то выдернул из-под кожи и растянул на сотни миль — где-то такое она видела в паршивом документальном фильме. Наверное, не стоило запивать таблетки стаканом дешёвого виски.