Основание

– Да, – с едва различимым смешком, подтвердил собеседник, – что-то вроде того. Но тебе не следует ничего опасаться, я не ведаю твоих мыслей. Эта способность – молвить, не открывая уст своих, есть у всех людей, только они позабыли о ней за каждодневной пустой болтовней.

Наши мысли есть безсловные, но сущие образы. И ум наш помогает нам растолковать их. Но что есть ум, с которого, уверяю тебя, ты никуда не сошел? Это всего лишь котомка, которую каждый из нас таскает за собой всю жизнь и беспрестанно наполняет.

Когда же котомка уже полна, и человек видит все свои земные пути-дорожки, груз ума начинает ему мешать.      Скажи по правде: трудно было тебе с ним бороться, когда в покоях твоих возвысилось древо, что прошло ветвями сквозь непробиваемую толщу стен и сводов? А когда оно с тобой заговорило? Внутренний голос тебе правильно подсказал выход – надобно было просто сойти с ума. И это не так уж и плохо. Коли ехал ты по делам, а телегу твою стало трясти да подкидывать, разве не лучший выход – слезть с нее? Слезть да посмотреть: что с ней не так?

– Я понял, – догадался Свод, – ты хочешь взамен прутка пастушьего одарить меня умением разговаривать, не открывая рта, и понимать образы мыслей?

– …Так будет не по правде, – ответило древо не сразу, – умение се есть уж у тебя, а теперь, после того, как ты понял, что подобное свойство имеется в мирах и положил память о сем умении в свою котомку, и дара-то, выходит, нет. Но и не одарить тебя я не могу, только ответь сразу: продашь мне пруток?

– Сказки какие-то детские, – непроизвольно вырвалось у Свода.

– Так и есть, – не стал спорить его собеседник, – сказки, но по ним мы все жизни и учимся. Ты мне так и не ответил…

– Продам, – вздохнул англичанин и добавил к сказочной теме: – Не продешевить бы только.

– О том не безпокойся, – заверило древо и, продолжая говорить своими мудреными образами, посоветовало: – Тебе сейчас главное не прихватить с собой лишнего.

– Ты это о чем?

– Скажем, есть у тебя в котомке только гребень, нитки да иголка, а тебе надобно перебраться на другой берег реки. Трудненько будет придумать путь к исходу с эдаким-то скарбом, верно? Тут хорошо бы топор иметь, чтобы плот сладить, а еще веревку…

– Не понимаю, – признался Свод, начинающий находить все более увлекательной эту непростую беседу.

– То-то и оно, что не понимаешь… Хочешь получить дар – разуметь и слышать усопших?

– Зачем это мне? – удивился Ласт Пранк.

– Во-о-от, – коротко и печально протянуло древо, – это старый скарб в котомке тебе нашептывает: «не бери лишнего, зачем? И места-то тут нет».

– А ведь ты, – стал догадываться Свод, – ты-то сам знаешь? О-о-о, я понял, ты все знаешь! Ты можешь ответить?

– Могу, – не стало отпираться древо. – Раз уж мы с тобой в торгах, спрашивай…

Глава 3

Ласт Пранк собрался с мыслями, но вдруг спросил то, чего сам от себя не ожидал:

– А зачем мне слышать умерших?

– Не всех, – призналось древо, – только одного.

– Почему только одного?

– Коли дать тебе слышать даже не всех, а только кто находится «рядом», ты в самом деле подвинешься рассудком.

– Зачем мне слышать этого одного?

– Это важно для тебя, быстрей исполнишь свой урок.

– А у меня уже есть урок?

– Ты с ним появился в этом мире.

– Погоди, – задумался Свод, – то есть выходит, что вся моя жизнь – это урок?

– Да, так и есть.

– У всех так?

– Нет, не у всех. Одни приходят в явь для того, чтобы наполнять свой ум опытом только проявленного мира; другие, кому дано познавать что-либо из миров соседних, набираются опыта и там, и здесь. Но есть и те, что не доработали или сделали что-то такое, что изменило Судьбу других сущностей и ход игры Богов, и приходят сюда с уроками.

– И у всех уроки такие же, как у меня?

– Нет. Есть те, чей урок просто поднять камень у дороги и забросить его в реку, а есть те, чей урок быть камнем, а есть и те, чей урок быть рекой.

– А мой? Какой мой урок?

– Это сложно, – задумчиво ответило древо, – на то, чтобы понять в полной мере даже самый простой урок, тебе будет мало образов, что хранятся в твоей котомке. Однако же и открыть тебе его я обязан…

– Обязан, – ухватился за слово Ласт Пранк, – кем?

– Получается, – нехотя произнесло древо, – что Богом Колядой, но вернее будет сказать, что уроками иных сущностей и самой Судьбой-Макошью.

Чайтанья, давая тебе пруток с Рунами, знал, что тебя вынесет ко мне. Издавна читая многие уроки, я и подумать не мог, что доведется столкнуться с подобным. Божий промысел и самым мудрым из нас мало понятен, а тут вдруг такое проявление Высших сил. Выходит, мил человек, и не торг у нас с тобой ладится. Через тебя Бог дал мне письмена. Образы их в толковании уроков просто бесценны. Чайтанья тем самым и меня за труды долгие сполна отблагодарил, и тебя ко мне направил, дабы я открыл тебе путь.

– Так это что? – озадачился Свод и со страхом вымолвил: – Выходит, я отмечен Богом?

– Отчего же только ты? Все отмечены, как в Ведах сказано: «Боги наши суть Отцы наши, а мы дети их».

Война спал плохо. Не то чтобы его беспокоила раненая рука, или он ворочался, или просыпался… Но свалившиеся на него сны были под стать последним безумным событиям: тяжелы и неприятны. Что бы сегодня ни происходило в ночных видениях, оно обязательно вертелось вокруг мрачной лесной поляны и стоящего посреди нее огромного дерева. Будто кто-то специально привязал отбывающую куда-то на ночь сущность Якуба к этому старому, испещренному глубокими морщинами стволу.

К моменту, когда серый свет сделал различимыми очертания предметов в его комнате, молодой пан настолько был измотан этими однообразными картинками с поляной, что решил не искушать Судьбу далее, снова пытаясь погрузиться в сон, а тихо оделся, перебросил через шею косынку, подвязал руку и вышел в коридор.

Замок был тих и загадочно прекрасен в этот час. Едва заметный свет от дальних окон добавлял широкому коридору завораживающей пустынной мистики. Возникало чувство, что ты бродишь где-то в привходе ночного костела или даже кладбищенской часовни. Второе виделось куда как ближе, если учесть, что гладкую плоскость пола в дальней части и середине коридора перескали бледно-желтые клинышки света. Они пробивались через приоткрытые двери комнаты раненого Свода и из-под рамки покоев Сусанны. Свет в расположении англичанина был вполне объясним: рядом с ним был оставлен на бдение Казик, а вот то, что не спала его возлюбленная, Войну не могло не удивить и потревожить.

Молодой хозяин мельницкого замка осторожно постучал в дверь. Тихо скрипнула древняя дубовая кровать в глубине комнаты.

– Якуб, – прозвучал откуда-то издалека голос Сусанны, – это ты?

– Я, – тихо ответил он. – Ты не спишь?

– Нет, – произнесла девушка, торопливо поправляя постель. – Входи.

Война, стараясь не шуметь, потянул на себя массивную створку и боком, дабы не открывать ее полностью, проник к любимой. В комнате горел масляный ночник и пахло какими-то травами.

– Я сегодня почти не спала, – призналась, стыдливо натягивая до подбородка одеяло Сусанна. – Сходила к Гражине, та дала какие-то успокаивающие травяные порошки. Говорит, что остались еще от иностранного лекаря, что приезжал когда-то к твоей бабушке. Наверное, они старые, не помогают. Мне все равно не спится.

Знаешь, около полуночи Климиха приводила к Своду какого-то великана с бородой. Я не знаю, что они там делали. Странно это все. Дверь в комнате открыта, а в коридор не просочилось ни слова. Я сначала думала, – заговорщицки зашептала девушка, – что виной всему моя дверь, поэтому, когда шла пожаловаться Гражине на лекарство, специально не стала ее закрывать. Все равно – ни звука! А не больше, чем за час до рассвета сама Гражина приходила сюда справиться о том, не стало ли мне легче. Я спросила ее про космача. Оказывается, она по пути заглядывала и к Казику на огонек. Никого там не-е-ет, – с дрожью в голосе протянула Сусанна, – ни Климихи, ни ее косматого гостя. Гражина говорит, что мне это все привиделось. Разве такое может быть, Якуб? Я ведь его ясно видела.