Год Майских Жуков

– Вы говорили, что пробки надо делать из похоронных бюро.

– Разве? Хотя можно и этих пустить на пробочное дело. Но конкретные некрологи – лучше. Вот, слушайте и запоминайте технологию этого дела.

Человек умер, и известие о его смерти с перечислением всех его заслуг мы сворачиваем цилиндриком и затыкаем в горлышко бутылки. Если человек был при жизни паршивцем и творил зло, кориандровка, как и любая другая настойка, пропитывая бумагу, обнажает гнилость души, и тогда любые дифирамбы в его адрес прорастут сорной травой. А если человек жил достойно, не гадил ближнему – ему и после смерти зачтётся. Кориандровка овеет его дух своим пряным крепким присутствием, как ладан овевает покойника в церкви, понимаете? Так мне объяснил химию очистки душ старый грузин. И поэтому я как увижу выброшенную кем-то газету, вырезаю некролог, желательно с фотографией усопшего, сворачиваю в трубочку и кладу на полку. Подходит время, делаю настойку и бутылку закрываю газетной пробкой. Вот, такие дела…

Он опрокинул стопку, аккуратно отрезал ломтик хлеба и начал медленно пережёвывать. Крепкая настойка, видимо, слегка вскружила дворнику голову. Щёки его порозовели, и руками он стал размахивать, как дирижёр при исполнении "Петрушки" Стравинского.

– Что-то опять я мысль потерял… О чём я там говорил до некрологов?

– Вы говорили, что грузины и армяне…

– Нет-нет, до этого я какую-то мысль, какой-то словесный кунштюк пытался разгадать.

– Вы про кинзу говорили.

– Да-да, конечно. Кинза… как много в этом звуке… Он состроил комичную улыбку и сказал: "Это я иронизирую".

– Я догадался, – Марик весело посмотрел на чуть захмелевшего Миху. А тот, подкрутив воображаемые усы, продолжил:

– Вот так, размышляя над происхождением слова кинза, я обнаружил ещё одно его значение, совершенно не растительное.

11. О, несравненный!

– Кинза, дорогой мой Марк, – это профессия. Так в прошлые века назывался шпион великого визиря при дворе султана. Но для начала надо представить себе роскошь дворцов и мечетей во времена Османской империи. Представили?

– Что? – растерянно спросил Марик.

– Включите воображение на полную катушку, мой друг, тогда вам легче будет слушать эту историю. Мы начинаем наш писательский коллоквиум. Так что соберитесь с мыслями. А я, пока вы будете думать, схожу в свой личный маленький дворец, где тоже бывает благоухание. Но отлучаюсь я ненадолго…

Он, чуть пошатнувшись, поднялся со стула, несколько секунд постоял, словно примеривался к дистанции, а затем довольно-таки бодрым шагом пошёл к чёрной занавеске, но не отодвинул её, а как-то прошмыгнул боком. Занавеска возмущённо прошелестела что-то своё, полиэтиленовое.

Марик размял затёкшие плечи. "Алехо, – позвал он шёпотом собаку. Но пёс даже не шелохнулся. – Ладно, дрыхни, а я думал тебя взять с собой во дворец турецкого султана".

Марик закрыл глаза и попытался представить залитые лунным светом мечети и украшенные изразцовыми узорами стены дворцов. Потом он увидел крадущуюся фигуру в чёрном. Шпион визиря, догадался Марик.

А может, это даже сам визирь правой руки. А почему его так зовут? А кому подчиняется визирь левой руки? Интересно, он тоже засылает к султану своих шпионов… Шпион при дворе его превосходительства… А вот роскошная зала, где на золотом троне сидит сам султан, а кто тогда великий паша? Интересно, как к ним обращались? Ваше величество или о, несравненный…

– О, несравненный, – неожиданно для самого себя повторил Марик вслух и открыл глаза.

Миха стоял рядом и смотрел на него, чуть приподняв брови.

– Это я представил, как обращались к султану в Османской империи, – сказал Марик, чувствуя себя неловко и не зная, куда спрятать пылающие уши.

– Ах, вы об этом! Не скажу вам наверняка. Мне к султану обращаться не довелось, но судя по наблюдениям путешественников, всё зависело от того, кто обращался. Чем выше по званию был человек, тем обращение было короче. Люди низкого звания, льстецы, придворные поэты могли, обращаясь, перечислить все титулы султана, подбросить полдюжины самых изысканных эпитетов вроде вашего "О, несравненный". Но тут столько вкуснейших предпосылок, столько дворцовых интриг и козней… И всё это в одном коротком слове – Кинза. Но с большой буквы. Это вам не опахало размером с мизинец.

Миха сел за стол и перевернул стопку кверху дном.

– Я себе внушаю мысль о необходимости не прикладываться к рюмке по всякому мелкому поводу. Но бутыль я пока не убираю. Ситуация на ближнем Востоке может измениться в любую минуту, так что я должен быть наготове. Я могу продолжать?

– Продолжайте, – милостиво позволил Марик.

– Для начала представьте себе, что такое Ближний Восток и Османская империя, в частности, в те отдалённые времена. Султан – это верховный правитель, обладающий неограниченной властью, но у него слишком много жён и разных других удовольствий, и мало остаётся времени на государственные дела, поэтому всей бюрократической кухней в империи занимается визирь правой руки. Он вроде премьер-министра при королеве в Англии. Визирю важно знать всё: с каким настроением сегодня проснулся султан, нет ли брожений в низах, какие тайные умыслы зреют в головах многочисленной челяди, а там ведь такой скотный двор… При султане живут его братья, сёстры, племянницы и племянники, тёщи и свекрови, всякие там кумовья, свояченицы, свояки… – этакий гадюшник, где все строят друг другу козни, вредят, подсиживают, доносят, а если промахнулись, то каются, валяются в ногах, падают навзничь на коротковорсовые ковры в мечетях и падают ниц перед султаном на твердокаменные мозаичные полы, целуя кончики его осыпанных рубинами и жемчугом бабушей… А знаете, какая самая популярная фраза могла занимать умы султана и его окружения?

Марик сглотнул слюну и отрицательно качнул головой.

– Я тоже не знаю, – сказал Миха, – но люблю строить догадки. Вы, как будущий писатель, обязательно должны научиться строить догадки. Мы этим займёмся в своё время. Так вот, я думаю, что самой ходовой была фраза: "Не сносить тебе головы". Услышать такое в изъявительном наклонении – взопреть от страха. А в повелительном – даже взопреть не успевали: всё происходило быстро и эффективно.

И все эти прихвостни, завистники, садисты, скупцы и невежды, творя свои злые дела, молились Аллаху с такой неподдельной искренностью, что окажись вы в этом, пропитанном роскошью дворце, решили бы, что попали в сумасшедший дом, а Кинза там надзиратель или главный санитар.

Теперь вам становится понятной роль Кинзы. По официальному статусу это был инспектор или ревизор, если угодно, фиксирующий неполадки и нарушения среди многочисленной своры родственничков, жён, евнухов и прочей прислуги. Но какой Кинза, скажите мне, не завербует себе двух-трёх, а то и более шептунов, которые фактически за него же шпионят, вынюхивают и докладывают о всех нарушениях… Хотя излишнее усердие инспектора или его шпионов могло обернуться против них самих. Соблазн, будет вам замечено, – самый древний библейский грех и против него мало кто может устоять. Были случаи, когда даже главный визирь заводил романчик с одной из жён султана.

Дух любовной интриги просто витал в воздухе. Представьте себе: три сотни красавиц, иные от скуки умирают, ногти грызут, евнухов грызут, всё грызут, что на зуб попадёт. А каково султану? Его на всех не хватает, а делиться своими сокровищами султаны не любили. Султан, по сути, – собака на сене, причём, очень злая собака. Так что отсечь голову могли в любую минуту. Поэтому Кинза обязательно должен иметь своего человека в таком нравственно безупречном месте, как гарем.

Слово "нравственно" я ставлю в кавычки, как вы догадываетесь.

Да, Марк, в султанских покоях творилось такое… И это понятно: жён не сосчитать, а милости султана удостаиваются – боюсь соврать в количестве, но далеко не все – несколько фавориток и, конечно, – главная, самая любимая жена. Им важно было, постоянно превознося султана, следить, чтобы его внимание не рассеивалось на других наложниц. Это были девы, блиставшие красотой и умом, смею вас заверить. А теперь вообразите… У каждой жены в гареме своя отдельная комната, свой статус, начиная с низшего, фактически, рабского существования, до особых привилегий, которые полагались избранным жёнам; у них были богатства, поместья и все удобства, целый штат косметичек и парикмахеров, создающих холю ногтей, ланит и персей… Вы чуете, Марк, как уже в этой подготовительной фазе назревает интрига. Вот наложница красуется перед зеркалом, и служанка вплетает в её волосы парчовые ленты с золотой канителью, вот опытные рукоделы румянят ей щёки, сурьмят брови и ресницы, рисуют чёрные стрелки, делающие её глаза ещё краше; охрой и кошенилью она подводит губы, а султан всё не зовет… Так если бы только красота пропадала! Учителя по придворному этикету обучали наложниц манерам и всякого рода политесу, придворные пииты нашептывали им стихи и учили сочинять оды…