Страница 26 из 29
-Да причем тут ты? — удивился наследный принц. — Я с позиции Бога — Сатурна говорю. На кой черт ты создал то, что будешь ненавидеть и презирать вместе со всеми своими дочерьми?
Мерлин открыл, было, рот, чтобы ответить, но закрыл рот, увидев, как на дне взгляда Мелеаганта нет желтых огоньков, а есть вся та сконцентрированная, загустевшая боль, имя которой: отец. А вернее — отношение отца к сыну.
То, что Багдамаг недолюбливает своего сына — не было секретом. Даже Утер Пендрагон, порою, одергивал своего друга:
-Угомонись, у тебя такой сын! За ним будущее.
А Багдамаг свирепел еще больше:
-Подлец убил своим рождением мать! Он ни на что не способен, кроме разрушения и уничтожения всего, что мне дорого. Как мечник он и вовсе — позор!
-Не в мече дело, — возражал ему Утер, — хорошим мечником быть и крестьянин может. А вот ум! Он либо есть, либо нет. Да и хитрость, ловкость…
-Я жалею лишь о том, что слишком любил его мать, чтобы не завести бастардов, — не слышал никого и ничего Багдамаг.
И лицо Утера мрачнело, но не от жестокосердечности друга, а от собственного укола совести. Где-то был ведь и его, Утера, бастард… свидетель слабости, похоти и ничтожества собственных чувств.
А может быть, уже не был?
Может, унесли его птицы смерти?
-Я не знаю, — медленно ответил Уриен, который тоже уловил это настроение Мелеаганта и знал о ней с другой стороны, чем Мерлин, — я не знаю, зачем он поступил так с Аллекто. Но я могу предположить, что…иногда люди так поступают, потому что не могут даже представить, что попало к ним и что создано ими. Это тяжело, но это воспитывает и делает лучше…
Уриен умолк. Мерлин взглянул на графа, потом на будущего принца. тот овладел собою, хмыкнул:
-Ты прав, Уриен! Мерлин, хватит занятий на сегодня. Расскажи нам что-нибудь о своих скитаниях, а?
Мерлин, довольный тем, что самообладание вернулось к Мелеаганту, но больше радуясь тому, что уроки закончены, поспешно начал рассказывать:
-Я рассказывал, как я скитался в одном зеленом краю?
-Нет, — покачал головою Уриен, чуть меняя позу, чтобы сидеть, развернувшись к Мерлину.
-Зеленый край? — нахмурился Мелеагант. — Нет, кажется, что нет.
-О, — Мерлин улыбнулся тем далеким дням, — там были реки, в которых вода течет лениво и сонно, в которых видно небо! И я был там, давно был. Деревья в том краю крепкие, стоят века и веер не может сбить их, лишить опоры… в том краю очень много разных чудных созданий.
-Единорогов? — хмыкнул граф Мори.
-А вот зря смеешься, — не одобрил Мерлин, — единороги существуют. Они, правда, не такие милые и добрые, как про них пишут, у них характер такой…противный. Они как бы снисходят до человека, когда дозволяют ему себя покормить, при условии даже, что сами умирают от голода. Гордые, строптивые! Выходят только под определенный мотив флейты. Вот что-то вроде такого…та-ра-тата-трат-тарата-та! — немузыкально пропел Мерлин.
Теперь переглянулись уже Уриен с Мелеагантом. Наследный принц спросил:
-И что с зеленым краем?
-Погодите! — возмутился Мерлин. — Тара-та-та-тататата-тарара! Вот. Как-то так. о чем вы спрашивали?
-Ты начал про зеленый край, — напомнил Мелеагант.
-А, — спохватился друид, — так вот, в зеленом краю такие реки, такие деревья и много-много разных волшебных существ. Одно время, пока кентавров не истребили, они тот край избрали местом своего, ну…
-Пастбища, — не удержался Уриен и Мелеагант, не ожидавший подобного замечания, не сдержал смешка. Мерлин с осуждением вздохнул:
-Что с вами не так? кентавры были хоть и лошадьми, но лишь наполовину. Не едят они траву.
-А бывали ли кентавры с головами лошадей и телом человека? — вслух принялся размышлять Мори, даже не пытаясь казаться серьезным.
-Тогда они щипали бы траву… — подхватил Мелеагант.
-Их можно было бы пасти.
-Ездить только на них было бы нельзя.
-Это тогда неразумно. Интересно, а мог ли родиться кентавр, который наполовину корова?
-На верхнюю или нижнюю половину? — спросил Мелеагант, в раздумьях.
-А какая разница? — пожал плечами Мори.
-Ну, в первом случае, можно покормить травой, во втором — подоить.
-Думаешь, кто-то будет доить кентавра-корову?
-Еще раз, — вконец обалдевший Мерлин потряс головой, разгоняя чудовищные образы, — что с вами не так? вы что несете?
-Да это просто размышления, — отозвался Мелеагант. — Мы прикидываем…
-Вы прикидываете не просто образы, а конкретные кошмары в мой сон! — но и Мерлин не удержался от улыбки. — Отстаньте от кентавров! В зеленом краю жили когда-то и дриады, что путали случайных путников, и разные фонарики…
-Кто? — в один голос спросили Уриен и Мелеагант.
-Фонарики, — Мерлин изобразил руками что-то вроде бочонка. — Они были живыми. Они плавали невысоко над травой, разного размера и разного цвета и освещали по ночам тропинки…
-Кому? — удивился Мелеагант.
-Что «кому»? — не понял Мерлин.
-Кому освещали? — разъяснил наследный принц. — Кентавры по ночам вроде в сон уходили, дриады все равно слепые…путников там не было.
-А…- Мерлин почесал в затылке. — Ну, они так, просто. Для красоты.
-И это с нами что-то не так? — возмутился Уриен. — У них тарелки плавают над травой и светятся!
-Плавали, -непонятно зачем поправил Мерлин. — Ну…я уже, может, и подзабыл их истинное назначение, признаю. Но самым диковинным был один зверек, который обитал на деревьях, из которых делали посохи для друидов. Да, мой тоже из него! на таких деревьях жил зверек: небольшой, пушистый, когтистый… медвесыч
-Чего? — хором переспросили друзья. — Кого?
-Медвесыч, — объяснил Мерлин, — это такая птица, которая похожа на медведя лицом. То есть — мордой. То есть…ну вот этой вот передней частью мишка-мишка. А так — крылья, лапы, хвост.
Уриен попытался изобразить. Он расставил руки в стороны на манер крыльев и широко-широко раскрыл глаза, принимая вид птицы, сидящей на ветке. Ну, во всяком случае, графу казалось, что именно так выглядит птица, сидящая на ветке. Мерлин был не согласен, но вмешиваться не стал.
-Похоже? — спросил Уриен.
-Угу! — по-совиному ухнул Мелеагант и оба друга залились громким хохотом, совершенно свободным и счастливым. Хохот, в котором не думаешь о то, что будет дальше, где нет места всяким Аллекто и безумным римлянам. Хохот без расчета, пойманный в миг единения дружбы.
Мерлин тоже не сдержал улыбки, но вдруг острое чувство тоски пробрало его до самой души:
«Какие же они дети!» — с ужасом подумал он, прекрасно зная, что легкой дороги ни тому, ни другому не предвидится и, жалея, что не может взять всю боль каждого из них на себя. Он поспешно уткнулся в свитки, и взгляд его встретил имя — Аллекто. И почему-то стало ему совсем паршиво, вспомнился, нежданно, образ одной девочки…ровесницы, примерной ровесницы этих болванов, которой уже выпала тяжелая дорога.
И в том была его, Мерлина, вина. А что хуже — боги обещали и плетение, и боль куда худшую…
12. Брань
День не предвещал беды и одно это уже было подозрительно. То есть, если бы речь не шла о Камелоте, то все было бы нормально, но в Камелоте тихое утро означало затаенную грозу, которая могла снести всякого, кто подвернулся бы ей под руку.
И такая гроза разразилась.
В день, когда было назначено полное заседание Совета, гроза не могла миновать. И она, покорная своей судьбе, разразилась.
Конечно, как никто опять не удивился, дело было в Леодогане Кармелиде и Моргане. Первый, докладывая, слишком уж вилял, не называя конкретных цифр и дат, отделываясь лишь «несколько», «сколько-то», «немного», а Моргана, которая не терпела в делах королевства неточностей, не выдержала (а когда она вообще выдерживала, когда речь шла о Кармелиде?), и призвала: