Страница 4 из 14
Да, мой друг. То процветала, то воевала – обычная земля, что свободы не имеет. всех дел – выживать. Каждый день, год за годом, король за королем. И никто не мог уже вспомнить, что короля здесь и не было когда-то.
Не всякий сын продолжатель отца. И однажды свершилось так, что родился принц, который сказал еще в детстве, что королевство мало.
В те годы задули ветра, которых не было прежде. Небо стало тяжелее и налилось серой хмарью. Те, кто мудры – предрекали огонь, те, кто мудрей – звон стали.
Так и свершилось. Едва принц вошел в цвет, как сумел, в обход короля, развязать войну. Королевство полнилось кровью, но в результате победило, хотя победа и далась тяжко, но принцу это было все равнодушно – ему нравилась война и ее сила…
Наверное, именно так и поругана была земля.
И дело не в нем, а в том, что сын уже его – заявил, что мало власти, опять же – в детстве. И деревья гнулись в тот год от ветра почти к самой земле и те, кто мудры, сказали, что путь очерчен дурной!
Ты пей, мой друг, свой чай, а то остынет. Все сказка ведь…
А потом кровь стала кипеть. И каждый следующий казался порочней прежнего и злее, каждый желал власти больше и грезил войной.
И вот, последний из милосердных и мирных решил, что сыну престол не отдаст. Раскопал в старый книгах, что земля эта прежде свободна и управлялась советом. Возжелал: отдать трон, и лишить все поколения короны.
Но один из слуг, что принцу наследному был дружен, ту речь услышал и заторопился сказать. Как думаешь, друг, что было дальше?
Принц пришел к отцу? Просил его раздумать?
Нет, мой друг! Не просил он – зная, что тот не изменит решения.
Но пришел – в этом ты прав. Только ночью, как вор. Прокрался, пробрался и своей рукой удавил отца.
«отцеубийцей! – в землях кличут его и ненавидят. Совсем не скрывая. В шелестах его сон и кошмар, в коридорах видит он тени и очень боится. Боится мести, что придет и боится, что кто-то поступит с ним так же, как он поступил с отцом.
Ты смотришь с испугом, мой друг, а чай у тебя остывает.
Ты смотришь с презрением? Напрасно! Подумай сам, ведь история себя повторяет. Как быть сыну, который всю жизнь готовится к трону и вдруг такой позор? И земля ведь…она короля еще желает, а совет однажды корону возложил на человека, отрекаясь от него. Так разве за годы, за покойные годы, когда болела голова лишь короля, они не разучились между собой управлять?
Птицы черные мне говорят, что у «отцеубийцы» есть дегустатор и три сотни солдат под рукою. Что он не ходит из замка прочь, а принимает всех у себя… и только птицы мои видят страданье его, а я – знаешь, ведь я помогаю ему, сны его тяжелые отпуская.
Он молод еще, и уже так ослаб, такой грех. Но как короля – я его понимаю. Друг мой, не бойся – ответа тут верного нет.
Вот такая вот, друг мой, короткая сказка! Сказка старой колдуньи, что с каждой весны по осень готовит на зиму чай и истории собирает у птиц, ожидая гостей…
4. Лили
-Знаешь, а ведь я боюсь воды, - Лили, как всегда, нелогична и непоследовательна. Что-то в ней творится такое, неземное. Она уходит в свои мысли, подолгу сидит, обнимая колени, не реагирует ни на кого, а потом вдруг выдает что-то в таком вот духе.
-Боишься? – я привыкла. Я знаю, что Лили – особенная. Так всегда говорит мама. Да и сама я это вижу, чувствую. Немножко завидую ее тонкому и гибкому стану, длинным и густым светлым волосам, большим темно-зеленым глазам…всему! Внешностью Лили пошла в мамину породу – та такая же, гибкая, тонкая. Только вот Лили даже ее переплюнула, оказавшись еще тоньше и грациозней, легче, резвей.
Она всегда…такая. Почти что сказочная. Обряди ее в платье принцессы, а, впрочем, можно и не обряжать даже: и без того – вылитая героиня сказки, где всегда зло побеждено добром, прекрасная дама спасена и все уезжают в закат. Но жизнь – это не сказка. И я всерьез опасаюсь за Лили, за всю ее тонкость и хрупкость, за неумение кричать и драться. Она всегда избегала конфликтов, предпочитала уступать, виновато улыбаясь.
Моя несчастная и слабая сестра!
А я же пошла в папину породу. Волосы у меня темные, непокорные, роста я невысокого, сложена плотнее и не так звонка и хрупка. Я старше Лили на три года, а это значит, что и без того, как старшая, я обязана была ее защищать, учитывая же абсолютное неумение Лили постоять за себя – защищать в два, в три раза больше.
Я дралась, никогда не показывала, что мне больно, защищала сестру от нападок, злясь на нее: почему она сама не может разобраться хоть в чем-нибудь? Почему наши родители твердят мне только о том, что Лили – особенная, что она слабее, младше, а я должна заботиться о ней? Обо мне бы кто так заботился…
Благо, хватило мне ума все-таки не держать зла на сестру, хотя, каюсь, ей от меня тоже знатно доставалось, особенно, когда мне было пятнадцать-семнадцать лет, и разница в три года была катастрофически ощутимой. Мне казалось, что на мои плечи легла тяжелая плита имени моей сестры, а я теперь хожу, пригибаясь к самой земле, чтобы это эфемерное и инфантильное создание не пропало в учебных коридорах, в насмешках (хоть и редких – я, все-таки, отучила), в конфликтах, которые так и норовили собраться над головой моей младшей сестры.
Серьезно, ни у меня, ни у моих друзей никогда не было столько конфликтов, сколько у Лили. И это при условии, что сама она никого не задевала, и вообще, даже редко замечала. У нее не было друзей, так откуда взяться было врагам? Ан нет, находились и находились с потрясающей быстротой.
-Она просто – вечная жертва! – страшным шепотом сообщила мне Лиззи, когда я поделилась недавним происшествием: кто-то вытащил из шкафчика Лили мобильник.
Лиззи была не только моей близкой подругой. Она еще была нашей соседкой и прекрасно знала Лили, видела, как та часто спотыкается еще маленькой, о камни, раздирает коленки, пачкает платья и регулярно бывает облита из шланга какой-нибудь хулиганской швалью. Лиззи всегда говорила то, что думает на самом деле и эта ее черта мне нравилась. Как и то, что она пишет все конспекты, что мне часто играло на руку – мы учились вместе не только в школе, но и в колледж попали один, сойдясь в выборе без сговора.
-Я тоже начинаю так думать, - честно сказала я тогда. Кажется, сказала я так впервые. Но с тех пор только укоренилась в своем мнении.
Лили была воплощением идеальной жертвы. Она тихо плакала, блуждала в своих мыслях и оказывалась до ужаса рассеянной как на учебе, так и дома.
Кто регулярно обжигался кипятком? Кто часто путался в учебных предметах и приносил не тот учебник на занятие? Кто не мог взять нож в руки и отрезать себе кусок сыра, не порезавшись при этом? кто попадался на издевки и шутки, принимая заранее все за чистую монету?
Лили. Всегда – Лили.
-Почему ты боишься воды? – спросила я, когда поняла, что ответа на мое «боишься?» не последует.
-Она снится мне, - Лили поежилась. – Я во сне. Встаю и иду. И вода блестит, как блестит зеркало. И обязательно луна над водой. И дорога, что серебро… понимаешь?
-Вообще ни разу, - я развернулась к туалетному столику и принялась наблюдать за сестрой в зеркало, параллельно пытаясь поправить маникюр. – Ты же с удовольствием плаваешь каждое лето!
Лили – великолепная пловчиха. Если меня учили плавать с трудом, с учителями и бассейном, обложив спасательными кругами, то Лили, кажется, научилась самостоятельно и рано. Она плескалась в воде с удовольствием, ее даже предлагали развиваться в этом направлении, участвовать в соревнованиях, но она отказалась.