Страница 11 из 14
-Не торопился ты, сынок!
-Ты ко мне тоже, - ровно отвечал Изидор, чувствуя, что страха в нем нет.
-Хорош, - покачал головою старец. – Мое имя Агер. Я искал тебя. Я искал ученика.
-Мое имя – Изидор, и я искал себе наставника.
***
-Ты должен оставить все в прошлом, - убеждал Агер, - свое шутовство, свою покорность – всё! Всех, кто был тебе дорог, всех, кто был с тобою рядом, ведь тебя ждет другая дорога, отличная от них. В тебе есть сила, которая может сделать тебя великим.
«Ты будешь великим, Изидор» - прозвучало в голове Изидора, и он кивнул:
-Я готов на это.
-Ты должен отречься от своего имени, к тому же, - Агер брезгливо поморщился, - оно не твое. Оно дано тебе. Настоящее же имя – ты должен придумать сам.
-Как? – губы Изидора едва-едва шевельнулись от волнения. Он облизнул их.
-Очень часто, - Агер сел на траве удобнее, - мы…наша братия, то есть, берем то, что нам важно. Было важно. Например, я: А – Андалузия, место, где меня нашли; Г – Грааль, за которым я охотился, пока не понял, что это такое… Р – Ронан, так прежде меня звали, таким я больше не буду.
-А «Е», - дрожа от священного трепета, спросил Изидор.
-Для связки, - хмыкнул седовласый старец. – Думай, мальчик!
***
Ему хватило тринадцати с половиной минут, чтобы понять, кто он.
Л – лунный свет, которым он нередко бредил, который освещал все тот же сон, все тот же колодец. Колодец, в котором было что-то еще невиданное, но очень и очень важное.
Ю – южный край, где он жил, пропитываясь южным солнцем, ласковым теплый ветром и мягкостью сезонов. Даже зима здесь была теплее, и это ему нравилось, ведь он не выносил холода. В том колодце было невыносимо холодно.
С – серебро, которой тоже было в колодце, было в луне и было в нем самом. Мистический свет серебра, привлекавший его много больше золота. А еще…Сета – актриса, выкормившая его.
Е – ежевика, которая росла в обилии тех прудов, где часто бродил он, и потом бродила Дженни. Сладкая ежевика, которая таяла во рту.
Н – Ночь, которая пробуждалась в нем…
-Люсен? – уточнил Агер, когда он сообщил ему о своем решении, о своих якорях, которые хотел сохранить и которые должны были не дать ему заблудиться в мире мистических нитей. – Может быть, тогда – Люсьен?
И он кивнул. Он принял. Изидор умер. Родился Люсьен.
-Вот и славно, - одобрил Агер, - а теперь…займемся твоей мантией, к черту этот хлам, ты теперь не шут. Ты никогда не должен быть шутом. Ты никогда не должен быть кем-то, кроме себя! ***
И он нарушил этот запрет. Годами он стирал свое прошлое и творил будущее, превращался в Люсьена – в адепта иной силы, и тут…
В нем родилось то, чего быть не должно. Часть его, часть Изидора, вдруг восстала, обрела форму, имя и едва-едва не бросила Люсьена в колодец забвения. Эта часть стала шутом, эта часть измывалась над его внешностью, навешивая на рога золотые (о, как он не выносил золото!), кольца, и нанося рисунки.
С огромным трудом Люсьен загнал обратно эту сущность внутрь себя, спрятал в тот же самый колодец, но не смог избавиться или хотя бы заткнуть ее.
Люсьен чувствовал, что сходит с ума. Он не узнавал себя в зеркале. Он видел людей, но не понимал, почему они ему и знакомы, и нет.
Однажды ему подарили клевер, и он вспомнил, что это уже было с ним. он, правда, откровенно не понял, в честь чего, его попытались одарить, но вспомнил вдруг кое о чем. Кое о ком.
Бросился на поиски. С его могуществом легко было отыскать и юг, и ежевику и…
И узнать, что Дженни сразу же после его побега из театра забрала чахотка.
Больше никого не было, кто помнил его Изидором. Он стер абсолютно все, остальных стерла судьба.
Но теперь он помнил себя кем-то еще, и кто-то другой помнил его кем-то еще. Эти существа приходили к нему, что-то требовали, спрашивали.
-Отвалите, - скрежетал он сквозь зубы, и кто-то громко хохотал в ответ из колодца.
-Проваливайте, - рыдал Люсьен, выпивая кубок за кубком дорого андалусского вина, и кто-то ехидный добавлял ему изнутри:
-Эх, а со мною даже не поделился! Эля бы мне…
Мир скручивался, сжимался и сжимал самого Люсьена. И сейчас он в очередной раз стоял у зеркала и пытался угадать себя в чужом отражении. Из колодца кто-то громко хохотал, а Люсьен боролся с соблазном разбить кулаком зеркало, чтобы осколки впились в кожу и пропороли ее, тогда закапала бы кровь, и он понял, что все еще жив.
9. Всё кончено
Всё кончено – теперь я это точно знаю. Я не верила, когда мне сказали, что ты умер. Я не верила, когда по твоим землям зазвучала скорбь, а по землям твоего врага пьяные от победного вина голоса, мне хотелось увидеть тебя в толпе, пусть так, как прежде.
Прежде я видела тебя мельком лишь раз или два, когда ты скрывался, когда тайком проезжал через свои же земли, чтобы найти себе соратников, чтобы собрать силы к той войне, в которой тебе не было суждено победить.
Объясни мне, моя любовь, как так вышло? Вы были братьями. Вы всегда были дружны. За тобою оставался север, за Огюстеном – юг. Вы должны были оберегать земли, но как же низвели все до междоусобицы?
А ведь за тобою оставался север!
И мы могли друг друга любить. Я могла стать матерью для твоих детей, наследников твоих тяжелых дней, и мы могли укрепить кровь. А теперь всё, что мне осталось – пепел на пока ещё живых моих губах.
Я носила надежду в своем сердце, а теперь буду носить кладбище. Мы могли быть счастливы, но тебе сдался этот юг! Что ты на нем забыл? Скажи мне, что? Разве мало тебе было земель и рек, рудников и шахт, что ютились под твоей защитой? А теперь твой брат – не просыхающий от вина, глуповатый, взявший перевесом в числе, не просто властитель юга, но и господин своих земель…
А ты думал о том, что можешь проиграть? Нет! Ты никогда не допускал даже мыслей о поражении и в этом твой самый большой грех.
А ты думал о том, что удача может отвернуться и твои войска могут тебя же и предать? Нет, ты не допускал предательства, почитая их за человеческую слабость, а так как ты запрещал себе любую слабость, ты и не разглядел коварства.
Понимаешь, моя любовь, ты был слишком фанатичным. И это отдалило тебя от народа. Огюстен – он…порочнее, но он ближе к народу, он знает его слабости и мысли, а ты знаешь его лишь по бумагам.
Знал. Конечно же – знал…
Теперь уже везде будет только «знал».
Моя любовь – мы могли разделить с тобою годы, печали и радости, но теперь уже нет. теперь ты будешь ждать меня в Седых берегах, а я буду проклинать смерть за то, что она оставила меня, обманула.
Вот зачем она меня обманула?
Моя любовь, там, где кончается время, где рождается и умирает вечность, где есть только бесконечный круг силы из сплетенных любящих душ, так вот, там мы с тобой встретимся.
И я клянусь тебе, что ждать недолго.
У тебя остались последователи. У тебя остались еще верные люди. Огюстену придется лить кровь снова и вновь, если он захочет удержать власть или если просто захочет жить. Твои союзники и даже твои враги, что не примут его правление, объединятся вокруг тебя мертвого. Смертью своей ты их сплотишь. Они сделают тебя святым.
Прольется кровь. И я однажды погибну. Я не буду особенно стараться за себя, мне уже нечего терять. Ведь тогда, когда придет время восставать против Огюстена…
Это и был твой отступной путь? Моя любовь!
Ты знал. Ты знал, что тебе не победить. Ну, конечно же! Ты не мог этого не знать! Ты предвидел свой провал и не сомневался…
Моя любовь – я тебя ненавижу. Люблю и ненавижу!