Страница 217 из 252
Зарисовка - 61
Полумрак опасен тем, что он еще не тьма, но уже не свет. В полумраке не может жить райская птица, но ещё не способны жить ночные создания, и полумрак, чтобы не оставаться одиноким и поддерживать иллюзию собственной нужности в этом мире, создал в своем покрывале своих монстров. Наверное, полумрак был очень обижен на то, что ему пришлось самому трудиться и крутить колесо истории, чтобы выбрать себе своих обитателей, по крупицам собирая их страх, или же он просто очень долго жил один и тосковал так, что решил сразу же вложиться на всю мощь в своих монстров — неизвестно, но монстры получились страшнее ночных.
В самом деле, когда ты идешь в темноте, ты готов к встрече с чем-то ужасным и пугающим, когда же тебя обманывает мерцающий, заигрывающий со смертью блеск свечей, ты не готов столкнуться с собственными монстрами.
А самое худшее то, что если на свету мы видим монстров в привычных обличиях, как и во тьме, потому что привыкли к ним, то полумрак заглядывает на самое дно наших душ и находит в них самое низкое, подлое и грязное, что вообще есть в человеке, затем пожирает это, пропускает через свое серебристое тело и выплёвывает нечто совершенно новое и жуткое.
Если бы кто-то спросил у Морганы, что она видит в полумраке, и она снизошла бы до ответа вам, вы бы услышали, что она видит фигуру отца в дверном проеме, который быстрыми и рваными шагами идет по коридору, навстречу матери. Он идет, одной рукой грубо срывая с головы, шлем, другой — судорожно расстегивая доспехи…
Но страшно не это. Страшно то, то это не её отец. Это кто-то чужой, надевший его лицо, словно бы маску, впился в не свою кожу, как в одежду. И он идет, сокращая расстояние до пятилетней Морганы и до матери. И мать горит восторгом, потому что, кажется, в этом доме все сошли с ума, и только Моргана видит, что это не лицо отца — это лишь маска на ком-то, кто хочет казаться им. И Моргана в этом полумраке пытается закричать, подбежать к матери, но ее грубо отпихивают в сторону, а кричать она не может и из горла только вырывается ржавый хрип, царапающий когтями легкие изнутри, и падая куда-то на дно желудка, вызывая противный холодок…
Всё это Моргана видит в полумраке и может поведать тому, кто спросит. Правда, это будет последнее, что вы услышите, потому что Моргана не любит говорить о том вечере и о том кошмаре, который до сих пор тянет к ней руки из полумрака и предрассветной тишины. Она нуждается в том, чтобы говорить об этом, но каждый раз, сказав хоть что-то, пугается до жути и прячется…
Если бы кто-то спросил бы у Леи, что видит в полумраке она, то она бы, не задумываясь, ответила, что грозу. Лея боится грозы и это правда, боится по сей день, но глядя в ее глаза, вы, если хорошо знаете её натуру, поймёте, что она лжет. В полумраке Лея видит бледное тело Уриена, слышит его голос, голос того, кого она любила больше всего и того, кто так и не стал для нее возлюбленным.
Если бы кто-то спросил у Ланселота, что видит в полумраке он, он честно бы ответил, что видит в нём отсутствие жизни и пустоту для себя лично, что кончилась его нужность, что он превратился в слепое орудие чужих амбиций, навсегда утратив свои собственные моральные принципы.
Можно попробовать спросить у многих. Но вот Мерлин никогда бы не сознался, что видит в полумраке, а он явно видел, во-первых, пора бы уже, во-вторых, как иначе объяснить то, что он
подолгу вглядывался в пустоту, словно бы пытаясь угадать в этой пустоте что-то своё, что-то прошлое.
Мелеагант тоже может честно ответить на вопрос о полумраке. Только вот не вам и не мне. Он скажет Лилиан, не боясь её реакции, а приветствуя её. Он скажет ей, а мы подслушаем, превратившись, на мгновение, в дыхание ветра, что колыхнет пламя свечей. он скажет ей о том, что часто оставался в огромном замке и чувствовал бесприютность его стен и эта бесприютность пугает его сильнее бесчести и могилы.
Лилиан услышит это и коротко вздохнет, обнимая своего темного принца, и сама никогда не расскажет, что мерещится ей в полумраке…
Но мы проявим чудеса тактичности, смущенно отведем глаза в сторону и не станем спрашивать у нее об этом.
Павший король Артур Пендрагон не мог нам ответить на вопрос о полумраке, хотя бы по причине того, что ни разу не задумывался о том, что однажды окажется с ним и его монстрами лицом к лицу. Он не думал, что проиграв в игрищах трона, утратив своё положение, как король и вообще как живой человек для «пять минут назад ещё верных людей», окажется безоружным перед ещё одной опасностью.
Тайком его провели в цепях, скованного, как зверя, по нижним этажам, увели куда-то в глубины собственного…уже, впрочем, не собственного, замка и втолкнули в маленькую комнатенку, без окон с одной только тяжелой дверью, железной кроватью, жестким стулом и маленьким столом.
И Артур остался там не королем, а нищим. Он пал окончательно и духом, и телом, распластался по холодному каменному полу, потому что кровать мало чем от пола отличалась, разве что противно скрипела еще.
Артур ждал и смерти, и темноты, и пустоты, и того, что ему просто придут и отрубят голову, и болезненно хотел надеяться, что увидит ещё Моргану и их общего маленького сына… Артур желал многого, но вот, парадокс, совсем ничего при этом не хотел.
Он ждал ночи, забвения, болезненного забытья, а пришел полумрак. Пришел в образе окровавленного Кея, скалящегося, безумного и залитого черно-кровавой кашей из разбитого черепа, сидящий в углу, родной…
-Ар-тур, — хрипло прокашлял полумрак, принявший на себя облик Кея и Артур зашевелился на полу, взглянул в угол…
И даже не удивился. Он ощутил запах крови и человеческого мяса, увидел кашу вместо головы своего молочного брата и совсем не удивился, лишь сел напротив него.
-Здравствуй, Кей, — слова вылетали изо рта Артура, но он сам не мог поклясться в том, что это были его слова — слишком чужие и слишком холодные.
-Так вот…- Кей развел перебитыми руками в стороны, как бы подводя итог безмолвному их разговору, и Артур кивнул, соглашаясь:
-Да.
Кей подумал ещё мгновение, затем спросил:
-Ты боишься?
Артур прислушался к себе и понял, что страха нет. Есть отвращение к самому себе, желание закончить все и неважно, каким способом, но страха нет.
-Не боюсь, — отозвался Артур спокойно.
-Ты прости меня, — неожиданно произнес Кей, протягивая обтянутые кожей, тонкие пальцы молочному брату. — Прости меня, Артур!
-И ты меня…- Артур, как во сне, коснулся пальцев Кея своими и тут же отнял руку, испугавшись…
-Я был виноват, — Кей, наверное, пожал плечом, но в издевательском полумраке сложно было понять. — Я буду ждать тебя там, Артур. Тебе ведь…скоро.
-Скоро, — согласился Артур, зная, что так или иначе, он найдёт свою смерть в скором времени.
-Ты…отцу напиши, — легкое смущение призрака в полумраке — это горькая ирония для живого мозга. — Скажи, что…меня Дракон убил. В бою.
-Напишу, — снова соглашается Артур, не слушая даже Кея. В его разуме резко наступает такой же спасительный и безумный полумрак, только у него нет лица.
Пока нет.
-Я буду ждать тебя… — выдыхает полумрак и растворяет Кея в своих объятиях. Он растворяет на мгновение все и перед Артуром потолок сливается с полом, сам Артур как-то странно и по-мальчишески теряется и проваливается в полубред-полусон. И в нем он видит, как в полумраке вспыхивают две зеленоватые искорки — глаза…
У его полумрака зеленые глаза, которые почти сразу меняют свой огонек на темный.
-Моргана…
Она однажды так поменяла цвет глаз, почти при нем, когда лежала, ослабленная, после родов. Артур тогда удивился её неожиданно зеленым глазам.