Страница 150 из 252
-В этом величие короны! — ответил Артур, слова Морганы не пугали его.
Моргана прикрыла глаза, считая до трёх и успокаиваясь хоть немного. Она верила, что до Артура ещё можно достучаться, что если ей удастся правильно подобрать слова, она сумеет отсрочить кошмар, который так живо вырисовывали заговорщики сегодня.
-Устрашение против устрашения? На всё воля небесная, и даже воля короля идёт от небес!
-Бог нынче устарел, — не удержалась Моргана вновь, цедя слова сквозь зубы.
-Верно, он мягкосердечен, — произнёс Артур. — В бою мы тверды, но за пределами войны — слабы и ничтожны, прощаем врагов, щадим и покровительствуем заведомым слабостям.
«Уриен покровительствовал Гедеям…» — в ужасе подумала Моргана, понимая, что прислушивается к словам Артура.
-Ныне это серьёзная ошибка. И даже преступление, — подвёл итог Артур. — Понимаешь, я должен пожертвовать Гвиневрой, чтобы ты и мой народ жил лучше. Я должен уничтожить Мелеаганта, засевшего под боком моих земель, чтобы мой народ выдохнул. Темница оденет в камень тех, кто будет слаб и недостоин, понять моего замысла!
«Боже, когда же я уже умру…» — подумала Моргана, жалея, что кувшин с вином лишь один.
-Умирать будет легче, чем жить, — словно бы прочтя её мысли, сказал Артур, взял руку Морганы и поднёс к губам, но не коснулся, спросил. — Можно?
Моргана только кивнула.
***
Расходились заговорщики уже поздно. Ланселот с облегчением закрыл за последним посетителем дверь, распахнул окно, впуская ночной воздух, и прислушался к городской площади…
Словно бы отвечая на его вопрос, часы пробили два часа ночи и это кое-что значило. Это значило, что Ланселоту уже исполнилось двадцать два года. Не то, чтобы он был особенно этим удивлён, он понимал, как устроено время и что его возраст меняется, но что-то всё-таки обожгло его сердце.
В такие минуты, разгорячённый острыми спорами, и точно понимая, что сон к нему сейчас не придёт, Ланселот ударился в странное чувство меланхолии. Он сел на подоконник, вслушиваясь в ночь и вглядываясь в небо и размышлял.
Это было очень интересно, видеть отдалённые дозорные огоньки, и темноту, упавшую паутиной на ночной Камелот. Ни голоса, только шелест ветра…
Все спали. Спали воины, уставшие от битв, и мирные жители, спали крестьяне, собиравшие весь день урожай и воры, торговцы и священники, спали те, кто имел самые чистые души и отъявленные грешники. Ночной покров упал, одурманивая, увлекая, погружая целый мир в полотно из бесконечного, будто бы, одеяния.
-И только я как проклят! — с горечью, обращаясь сам к себе, сказал Ланселот. Никто не мог его слышать в этот час, а слова требовали жизни. соскользнув с его губ, слова бросились в бездну ночи и растворились, наверное, посмеявшись напоследок вместе со свежестью и воздухом.
«Чего я добился?» — думал Ланселот, глядя на небо, в котором блестели лукавые серебряные звёздочки. — «Я хотел быть рыцарем, хотел умереть за короля, а теперь…я любовник королевы, разменная фигура и заговорщик. Я предал всё, во что верил. Я не верю больше в короля, которому служу и…»
Закончить свою мысль Ланселот не смог, не желая испытывать новый приступ боли и стыда. Днём. Когда кровь кипела, он не жалел и не раздумывал ни о чём. Было дело, были люди, но ночь приходила, обнимая Ланселота за плечи, и смерть предательски дышала ему в затылок, заставляя дрожать.
«Я не должен быть таким!» — Ланселот ударил кулаком по подоконнику, что-то упало на пол. — «Я должен быть честен со своим королём, но в итоге, я готов обратить меч против него! впрочем, не должен — это слишком странная формула. Не должен и король быть…таким трусом и мерзавцем!»
Моргана как-то сказала Ланселоту, что молодость — это время пробовать наслаждения, не боясь, что тебя что-то убьёт, ведь пока ты молод, ты только получаешь раны, которые начинают ныть уже к зрелости, а к старости и вовсе сводят с ума.
-Значит, я уже потерял свою молодость, — тихо прошептал Ланселот, в груди его горело что-то очень жуткое, пугающее. — Кажется, я умираю.
-Моргана, спросил Ланселот тогда, когда она поделилась с ним своим наблюдением, — а ты сама чувствуешь себя молодой?
Моргана взглянула на Ланселота так, что рыцарю захотелось съёжиться, и мрачно покачала головой.
-Знаешь, как говорят? — спросила она с усмешкой. — «Живущий вечно я! Я — извечное человеческое страдание и мне шесть тысяч лет!»
-Что? — Ланселот тогда едва не выпустил из рук все книги, которые держал в руках, помогая Моргане и тогда ещё живому Мерлину, с поиском какой-то карты. — Это ведь о Каине!
Ланселот, смущаясь под взглядом Морганы, процитировал:
-Шесть тысяч лет Каин, нетленный в своей злобе, просидел, жив и невредим…
-Довольно! — оборвала его тогда Моргана и уже тихо добавила. — Я и есть Каин, Ланселот! Я — братоубийца!
Ланселот тогда, рискуя нарваться на заклинание, кинжал и ласковое слово, порывисто обнял Моргану, не будучи в силах не обнять эту ссутулившуюся, оставившую радость женщину раньше положенного времени.
-Я тоже Каин…- тихо засмеялся Ланселот, вслушиваясь в ночь. — Я тоже Каин. Я братоубийца…
Хотелось говорить с кем-то, хотелось даже не сострадания и участия, а пусть и презрения, главное, жизни, подле себя. Но никого не было рядом. Ланселот вглядывался в ночное небо и слушал покрывало безжизненного утомления, позволяя холодному воздуху проникать в его комнату.
Рассвет принёс не только нетерпимую утреннюю прохлад, вынуждая Ланселота слезть с окна и закрыть его, но и тихий стук в дверь. Сначала рыцарь решил, что ему показалось, ведь если что-то происходило, то к нему врывались с криками и воплями, а сам он никого не ждал. Однако стук повторился и Ланселот крикнул, что можно войти.
Обернулся и поперхнулся словами приветствия, увидев гостью.
-Моргана? — от ночного воздуха голос слегка охрип.
Фея проскользнула в комнату, прикрывая за собою дверь.
-Угадал, — усмехнулась она и сунула руку в карман плаща. — Ну? Двадцать два года не каждый день исполняется, верно?
-Откуда ты знаешь? — побледнел Ланселот. Он всеми силами скрывал от всех свой возраст, зная, что рыцари его всерьёз не воспринимают. Уже второй год он был при Артуре, но пока никто не проведал его именины.
-Ну, привет! — возмутилась демонстративно Моргана, уперев руки в бока. — Я тебе что, цыганка с торговой площади? Я — фея, советница короля, на минуту!
-А тебе бы пошёл костюм цыганки. — Не удержался Ланселот, и Моргана швырнула в него подобранной с постели подушкой. — Прости, прости!
-Так, — сурово заговорила фея, сверля рыцаря глазами, — Ланселот, кто бы мог подумать…я хочу поздравить тебя с днём Ангела, пожелать тебе остаться таким, какой ты есть, потому что — это лучшая версия для многих людей. Ты очень заботливый и верный друг, помощник и соратник.
Ланселот почувствовал, что краснеет и смущение связывает его по рукам и ногам.
-У нас с тобой не заладилось общение, — признала Моргана. — Я тебя ни во что не ставила. Но ты не только доказал мне, что я…о, господи, не права, но и то, что ты благороден, и не припоминаешь мне моих ошибок.
Ланселот не ответил. Подошёл к фее и обнял её, благодарно и аккуратно, стараясь хоть так скрыть своё смущение и предательски подступающие к глазам слёзы. Моргана не ожидала этого порыва, и даже растерялась, но, сориентировавшись, обняла его в ответ и легонько похлопала по плечу, успокаивая.
-Вот ещё, да…- Моргана сунула руку в карман плаща, оторвавшись от Ланселота и выглядя сконфуженной и смущённой не меньше него, — это тебе. На долгую память.
Она сунула в руки Ланселоту длинную узкую шкатулку из серебристого дерева, украшенную деревянным листом и кружевными узорами. Рыцарь растерянно открыл её и увидел на тонкой подкладке медальон из чёрного серебра. Круглый, достаточно массивный, он служилой опорой для маленькой, выложенной искусными камнями, ящерицы. Ящерица блестела чёрными глазками, и Ланселоту показалось, что она откровенно усмехается. Медальон фиксировала переплетённая серебряная цепочка, достаточно длинная, чтобы носить его с удобством.