Страница 4 из 7
Павсаний с эллинской армией расположился на холмах, раскинувшимися на противоположном берегу Асопа. Позиция каждой из сторон была хороша для обороны и плоха для наступления. Видимо, поэтому знамения у обеих сторон для атаки были неблагоприятны. Полководец эллинов в сопровождении двух эфоров, Аримнеста и Малышки осматривал позиции. С холмов хорошо просматривались вражеские укрепления и бесчисленные полчища варваров.
– Да, – вздохнул Павсаний, – было бы безумием атаковать эти укрепления.
– Как странно, – задумчиво произнёс Дифрид, один из эфоров, – мы сражаемся за свою свободу, за свою землю. Ни у кого нет сомнения, что правота на нашей стороне, а исход битвы не предсказуем и зависит от позиции, от глубины реки и, вообще, от случая. Разве это справедливо?
– Так угодно богам, – ответил Павсаний, – любую неудачу они представляют случайной, чтобы человек не считал себя источником бед и продолжал совершать ошибки. Не зря говорят, что если боги хотят кого-то наказать, то прежде всего лишают его разума.
– Все верно, – согласился Дифрид, – только чем мы прогневали богов?
Малышка хотела что-то возразить, но могучая рука Аримнеста вовремя легла на её плечо и остановила словоизлияние. В Спарте ирен, молодой воин, не имел права вмешиваться в разговор старших, пока его не спросят. А вот женщины везде встревали, так как это правило на них не распространялось. Отсюда и пошла поговорка «Болтлив, как баба».
Эфор заметил порыв Малышки и жестом предложил высказаться. Тут уж её было не остановить:
– Разве посмел бы Ксеркс даже помышлять о вторжению в Грецию, если бы эллины не погрязли в распрях? О какой справедливости можно говорить, когда эллин угнетает эллина хуже варвара? Когда мессенцы в рабстве у спартанцев? Они же не варвары, а эллины! Разве смог бы Мардрний разрушить Афины, если бы мы были едины?
– Замолчи! – в гневе воскликнул Дифрид. – Мессенцы понесли заслуженную кару! Они нарушили договор!
– Если и нарушили, то прошло уже двести лет. В чём же вина нынешних мессенцев?
– Они спят и видят, как бы воткнуть кинжал в спину спартанца.
– Это потому, что Спарта низвела мессенцев до уровня скота. Дайте им свободу, и Спарта получит верного союзника. Если мессенцы в качестве илотов и сейчас сражаются против мидян, то с какой радостью пойду они в бой, когда будут свободны.
– Откуда такая крамола? – возмутился Дифрид. – Как ты смеешь? Уж не мессенец ли ты?
– Ты сам ему позволил, – встал на защиту Малышки Павсаний. В его планы вовсе не входило раскрытие тайны оруженосца Аримнеста, что вполне могло произойти в пылу спора. Поэтому он рассудительно продолжил:
– Вопрос никогда не решится, если мы его сами не решим. А угроза восстания илотов вполне реальна. В Спарте почти не осталось войск. Одни старики, женщины и дети. Илоты могут легко их всех перебить.
– Всех боеспособных илотов мы взяли на войну, – напомнил Дифрид, – на каждого спартанца по семь легковооруженных воинов.
– А если они войдут в сговор с мидянами?
– Это просто стадо овец, – возразил эфор, – без вождя они ни на что не способны.
– А если найдется человек, способный повести илотов?
– Ты же знаешь, что мы принимаем всё, чтобы этого не допустить.
Дифрид имел ввиду целый ряд мер. Самая ужасная из них заключалась в умерщвлении наиболее способных илотов.
– Вождь может быть из переэков или мафаков.
Павсаний упомянул полуслободные слои Спарты. Зачастую они поддерживали восстания.
– Они не посмеют – им, в отличие от илотов, есть что терять.
– А я уверен, что при малейшем успехе мидян в Спарте вспыхнет восстание, – ответил Павсаний и обратился ко второму эфору Еврианакту:
– А ты как считаешь?
– Лучше дать свободу мессенцам, чем самим быть рабами, – ответил тот, – но чтобы не случилось ни того, ни другого, мы должны победить.
– А что скажешь ты, Малышка?
– Победа или смерть!
– Лучше победа, – едва заметно усмехнулся наварх, – но чтобы знамения богов сбылись, мы должны проявить свои лучшие качества: героизм, выдержку и, главное, мудрость.
Он окинул оценивающим взглядом Аримнеста:
– Ты готов в бой!
– Веди! – громыхнул мечом о доспехи ирен. Ему, как и другим спартанцам, не терпелось сойтись с персами в жаркой схватке.
– Выдержка, Аримнест. На войне она не менее важна, чем отвага.
– Как и для вина, – кивнул Дифрид, – чем больше выдержка, тем крепче удар.
– Можно ударить и сейчас, – предложила Малышка, – персы тоже так думают и не ожидают атаки.
– Заманчиво, но слишком рискованно, – покачал головой Павсаний. – Лучше выждать.
– И что это даст? – вежливо спросил Дифрид.
– Во-первых, со всей Греции к нам идут союзники. Наши силы растут с каждым днем, а варваров ожидают трудности с продовольствием. Не так-то легко прокормить такую огромную армию. Это заставит персов атаковать, что позволит нам эффективно использовать фаланги.
– Да будет так, – согласился Дифрид.
– Мы верим в твой полководческий гений, – поддержал его Еврианакт.
– Мой гений доверяет знамениям, – дипломатично ответил наварх.
Однако, не все пошло так гладко, как рассчитывал Павсаний. Мардоний в полной мере использовал возможности конницы, которая регулярно совершала набеги на боевые порядки греков. Имея дальнобойные луки, они издали обстреливали эллинов, нанося им ощутимый урон. Так погиб Каллистрат, самый прекрасный из всех эллинов. Вражеская стрела вонзилась ему в бок во время жертвоприношений. Каллистрат долго мучился и сильно страдал. Аримнест, его друг, как мог, утешал его, на что умирающий ответил: “Меня тревожит не то, что я должен умереть за Элладу, а то, что мне не довелось в рукопашной схватке с врагом совершить какой-либо достойный подвиг, к чему я так стремился”.
Продовольствие грекам поступало через проходы на горе Киферон, которые назывались «Три вершины». Фиванец Тимегенид посоветовал Мардонию захватить эти проходы, чтобы отрезать войско греков от поддерживающих его провинций. Вылазка оказалась очень удачной. Посланная конница захватила 500 повозок с продовольствием и людьми из Пелопонесса.
Эти успехи воодушевили Мардония, и он решил начать наступление, несмотря ни на неудобную для атаки позицию, ни на неблагоприятные знамения. Не доверять им у Мардония не было никакого основания: жертвы приносил заклятый враг Спарты жрец-прорицатель Гегесистрат. Ещё до Платейской битвы спартанцы схватили этого жреца и заковали в колодки. За причиненное Спарте зло его ожидали страшные пытки и казнь. Случайно завладев ножом, он отрезал себе ступню, освободился из колодок, подкопал стену и бежал в Тигею на одной ноге. Вся Спарта поднялась на поиски, но нашли лишь обрубок ноги.
Артабаз, командир отряда бессмертных, решительно возражал против наступления. Он советовал Мардонию отойти в Фивы и, используя несметные богатства, которые были у персов, подкупить влиятельных людей в греческих городах. Тогда эллины сами предадут свою свободу. Того же мнения придерживались и фиванцы, хорошо знавшие положение дел. Афины были разрушены и опустошены. Спартанцы не могли вести длительную войну из-за угрозы восстания внутри страны. А многих союзников можно было бы подкупить золотом. Да и в самих Афинах нашлось бы немало людей, развращенных богатством.
Но Мардоний, словно обезумевший, никого не хотел слушать и отдал приказ о наступлении. Никто не смел ему перечить. Лишь Артабаз со своим 40-тысячным элитным отрядом отказался участвовать в сражении, так как подчинялся только Ксерксу.
Незадолго до этого фиванцы устроили пир в честь Мардония. Один из знатных персов признался своему сотрапезнику Ферсандру со слезами на глазах: «От всех нас, персов, скоро останется жалкая горстка воинов, и ты сам это увидишь». Ферсандр в изумлении воскликнул: “Не следует ли сообщить обо всем этом Мардонию?”. А перс отвечал: “Друг! Не может человек отвратить то, что должно совершиться по божественной воле. Ведь обычно тому, кто говорит правду, никто не верит. Многие персы прекрасно знают свою участь, но мы вынуждены подчиняться силе. Самая тяжелая мука на свете для человека – многое понимать и не иметь силы бороться с судьбой”.