Страница 7 из 14
Из корней донёсся стон.
Там, скорчившись, как новорождённый ребёнок, лежал Таер. У него не было левой ноги и левого глаза. Левая рука казалась рукой мертвеца. Он исхудал, кожа выцвела и стала жёлтой.
Рина прикоснулась к его лбу.
- Я вытащу тебя отсюда, Таер, - ласково сказала она, - дай руку.
Она вложила ему в ладонь волос, а второй положила на камень рядом с ним. Змея зашипела, и юноша скорчился от ужаса.
- Только не потеряй его, слышишь? Я верну тебя домой.
Змей бесновался, но не мог покинуть дерево. Рина уводила юношу прочь, в мир живых
Те-Кого-Не-Видно бросились в погоню. Таер упал, Рина схватила его за плечи и потащила к огню. Темнота наступала, она пожирала лес и небо, оставляя после себя пустоту и холод.
Рину обуял страх. Не тот, живой, похожий на пламя, заставляющий бежать быстрее и наполняющий человека теплом, когда рассказывают страшные сказки у костра. Это был мёртвый ужас. Он наполнил голову горячей тяжестью, разрывая на части. Вечная боль. Вечный мрак. Вечное отчаяние.
Вокруг корчились от невиданной хвори звери. Люди стояли на коленях и взывали к небу, а от их стонов у Рины холодела кровь.
Страх разъедал, наполняя сознание кошмарами.
Те-Кого-Не-Видно с хохотом сжимали вокруг них кольцо. Чудища, сотканные из тени, тянули костлявые руки, но на расстоянии двух пальцев от Рины упирались в невидимую преграду.
Вверх взметнулся огонь, и Рина вновь стала падать. Земля и небо поменялись местами, а чудовища все бежали следом, но с каждым шагом отставая.
Рина с трудом открыла глаза. Под собой она чувствовала мягкую оленью шкуру, горло саднило от жажды.
Через мгновение она разглядела очертания своей хижины. Голова кружилась, но Рина заставила себя встать и подползти к юноше.
Таер не дышал. Сердце не билось.
- Но как же...я ведь...- язык не слушался, - я ведь...нашла его...- она дотронулась до его лица. Кожа была холодной.
В углу хижины сжалась в комок Ашнуу.
- Вон, - закричала Рина, - Вон, я сказала!
Девочка выбежала из хижины.
Рина прикоснулась к холодному лбу Таера и зарыдала.
...На утро Таера обрядили штаны и рубаху из оленьей шкуры, украшенными бусинками из кости мамонта. С ним положили его копье, ножи, сумку со снедью, какую брали на охоту, и накрыли юношу плащом. Иная дорога - длинная, и нельзя, чтобы человек испытывал на ней нужду. Рина сунула руку в россыпь оберегов у Таера на груди и нашла тот, самый важный, какой надевают на новорождённого при наречении имени.
Мужчины положили юношу в могилу на бок, согнули колени и наклонили к ним голову. Теперь он лежал в земле так же, как когда- то лежал в утробе матери.
- Таер, сын Тыкулчи, пусть удача не отвернётся от тебя на иной дороге, - произнесла Рина, -Таер-Красная-Птица, - громко произнесла она его настоящее имя, и, кажется, вся община вздрогнула в тот момент. Рина выбросила оберег в костёр.
Земля мягко окутывала тело юноши. Душа его отправлялась на вечную охоту, а плоть и кости возвращались Матери Матерей. В шорохе земли слышалось её пение. Она баюкала умершего, как мать баюкает ребёнка.
Женщины зашлись плачем. Им вторили дети.
Последний комок земли упал на могилу, и люди стали расходится. Только Тыкулча остался оплакивать своего единственного сына.
Ветер завывал в ветвях, разнося по долине пожелтевшие листья.
К осени из леса исчезло зверье. Это случилось в одночасье, задолго до возвращения мамонтов севера и раньше, чем уходили на юг олени. Охотники раз за разом отправлялись в лес и приходили ни с чем.
- Ничего, скоро с севера придёт зверье, - успокаивал людей Чанаак, новый Человек-в-Волчьей-Шкуре, надевший знак уважения сразу после смерти Таера.
Его слова только раздражали. Вся власть лучшего охотника зиждилась на удачной охоте, а так как охота уже давно не приносила ничего, кроме пары тощих птиц, то и его слова ничего не значили. Женщины, которым ещё удавалось хоть что-то собрать, в открытую смеялись над беспомощными мужчинами, а Тыкулча целыми днями поносил молодёжь.
Промозглым утром Рина высунулась наружу из своей хижины. Всю ночь она шептала заговоры у костра и уснула только на рассвете. Голова болела от дыма, а в животе урчало. Из соседней хижины доносился плач - это был первый ребёнок, которого приняла Рина и первый сын Чанаака. Он родился в последние дни лета и казался достаточно крепким, чтобы пережить и осень, и долгую зиму, и весенние хвори. В другие годы, мрачно подумала Рина, когда было вдоволь еды и у всех болезней были имена.
Она взглянула на деревянную плошку, что оставляла на ночь у полога. Морошки в ней не было, а на рассвете Рина слышала, как звенел голос синекожего духа.
Пёс потыкался мордой ей в ладонь. Рина почесала того за ухом. Потом привязала к его шее верёвку и вывела собаку за частокол.
Они шли проторённой тропой к реке. Пёс то и дело пытался вырваться, но Рина крепко держала верёвку. Вскоре пёс прекратил сопротивляться и покорно поплёлся за человеком.
Лес был безжизненным, и Рина не могла отделаться от мысли, что таким же безжизненным он был в ином мир. Мёртвые звери. Истощённые люди. Вдруг то, что она видела и есть будущее её рода? Что если та озлобленная от голода шаманка - Ашнуу, которую Рина взяла себе в ученицы?