Фабрикант

Стоящий рядом солдат прикрикнул на неё, но ропот пошёл по всей улице – было действительно похоже, что всё готовиться для казни. Пехотинцы ничего не предпринимали, голоса толпы становились смелее. Губернатор, пошедший было в купеческий особняк, вернулся назад и прошёлся вдоль улицы, сверля людей злым немигающим взглядом. Народ при виде начальника стыдливо замолкал. Дождавшись относительного спокойствия, Калачов на всю округу крикнул:

– Солдаты! Оружие к бою! При попытке неповиновения – бей без раздумий! – пехотинцы ловко примкнули штыки, проверили затворы, а губернатор продолжил, обращаясь к толпе: – Я вас отучу горло драть! Не поняли ещё, что я не шутки шутить к вам приехал? Бунтовщики будут наказаны! Десятком, пятью десятками, сотней больше – мне разницы нет. Могу всех вас на эшафот отправить, коли желаете! Верёвки всем хватит!

Стало совсем тихо, только жёны арестованных беспрестанно выли, громко всхлипывая. Мужики, видя решительный настрой солдат, смущённо покашливали, чесали затылки. Женщины примолкли, испуганно отступая поближе к своим домам. Делить участь попавшихся односельчан никто не хотел. Стали слышны голоса пострадавших от пожара: «Так их, батюшка! Неповадно будет соседей жечь! Покуражились – пусть отвечают!». Виктор Васильевич ещё раз обвёл улицу взглядом безжалостных глаз, развернулся и, заложив руки за спину, прямой как жердь пошёл к строящемуся помосту. Работа была почти закончена. К бокам помоста крепко приколотили два толстых бревна и сейчас, ругаясь сквозь зубы, прилаживали на них перекладину, которая постоянно норовила соскользнуть.

Тут из дома Кормилицына вышла целая процессия. Впереди под штыками солдат шли задержанные зачинщики бунта. Они были без рубах, руки связаны за спиной. Арестованные шли парами понурив головы. У рыжебородого с каторжным лицом один глаз заплыл и не открывался, на других следов побоев не было. Рядом шагал Степан Иванович с пачкой листов. Увидев только что возведённое на площади сооружение от чуть побледнел, но лицо оставалось по-прежнему строгим, непроницаемым. Следом шёл Кормилицын, тот при виде помоста с виселицей, наоборот, чуть ухмыльнулся в густую с проседью бороду. За ним спешили слуги, неся небольшой столик и стулья. Ротный, стоявший рядом, вопросительно посмотрел на губернатора, тот утвердительно кивнул. Вокруг всё пришло в движение. Снова затрубил горн, и солдаты слаженно начали сгонять жителей в центр площади, вновь огородив их живым забором, но теперь снаружи. Арестованных подняли на помост и поставили на колени перед лицом односельчан точно под наконец-то закрепленной перекладиной.

В это время с другой стороны на площадь въехал всадник. Лошадь шла не спеша, за ней понуро брёл привязанный верёвкой к седлу паренёк.

– Ты погляди, и впрямь повесить думает, – присвистнул Черкасов (всадником был именно он) и обратился к пленному: – Повезло тебе – жив останешься, коли слушать меня будешь.

Покинув утром военную колонну, Федор Иванович неспешно поехал за окраину села. Остановив лошадь в поле у перелеска, он чутко прислушивался и внимательно смотрел по сторонам. Было пустынно и тихо. Шум роты солдат еле-еле слышался со стороны Тезина, а вокруг чувствовалось только живое дыхание просыпающейся природы: скрип веток, пение птиц, какие-то шорохи – ничего постороннего. Жандарм успел подумать, что зря он затеял эту прогулку, никто из села убегать не будет, а если и побежит – так ещё не факт, что в эту сторону, как вдруг невдалеке что-то гулко хрустнуло, потом опять. Черкасов мигом спрыгнул с седла и крадучись пошёл на звук, внимательно вглядываясь в зыбкий светло-серый лабиринт перелеска. Вот он! Чей-то силуэт в тёмной одежде появился неожиданно. Фёдор, стараясь не шуметь, достал оружие. Беглец судорожно крутил головой по сторонам и тяжело дышал. Наконец он сел привалившись спиной к стволу дерева. Черкасову удалось рассмотреть его – совсем молодой парень, одет просто, по–рабочему. С собой сидор с вещами. На революционера, вроде, не похож – внешность крестьянская, а те, по большей части, из интеллигенции, хотя кто их разберёт? Фёдор Иванович бесшумно по полшага приближался. Беглец, казалось, так глубоко был погружён в свои мысли, что не обращал внимания ни на что вокруг. Черкасов знал, что видимость часто бывает обманчива, поэтому, не расслабляясь, аккуратно продолжал сокращать расстояние как можно тише. И тут со стороны села заколотил барабан и запел горн. Парень вскочил, повернулся к жандарму спиной, прижавшись к стволу дерева – явно старался рассмотреть происходящее в Тезине. Фёдор Иванович, не раздумывая, воспользовался его оплошностью: моментально подскочил к беглецу, ствол револьвера упёр в затылок, взвёл курок.

– Не дёргайся! Пристрелю! – сказал он.

Парень обмяк, дыхание его стало частым – Черкасова тотчас обдало тошнотворным запахом перегара, смешанным с ужасным ароматом давно не чищенных зубов. Жандарм, сморщился, ногами пошарил вокруг пленника, ища что-то, что может послужить оружием. Ничего не нашёл и тогда пнул его сидор себе за спину.

– Кто вы? Чего вам надо? – жалобным голосом спросил парень.

– Медленно ложись, – скомандовал Черкасов и отступил назад, не опуская револьвер. – Сначала сядь на колени, затем ляг на живот. Не вздумай бежать или ещё чего выкинуть – сразу выстрелю.

– Нету у меня ничего, отпустите, – также испуганно ныл беглец, но команду жандарма выполнял. – Я с местной мануфактуры, денег нет – дачку не давали пока. С собой только книжки, они вам ни к чему… Я к другу иду. Не губите, я никому вас не выдам, ей-Богу.

Так бормоча бессмысленные увещевания, он наконец лёг и сразу почувствовал, как в спину напротив груди жёстко уперлось колено, вышибая из лёгких весь воздух. От боли перед глазами заплясали красные круги, подступила тошнота. Наконец незнакомец убрал ногу, беглец сначала жадно глотал воздух, а потом понял, что его щиколотки прочно связаны каким-то шнурком – ногами шевелить не получалось. Крепкая рука подняла парня, перевернула и прислонила к тому же дереву, где недавно он нашёл укрытие.

Черкасов внимательно рассматривал пленённого. Мужик, как мужик. На местных мануфактурах сплошь такие. Совсем молодой, худой. Жиденькие русые волосы слиплись, серые глаза покраснели. Это от пьянства. Вид затравленный, одежонка не новая.

– Ну и кто ты? – холодно спросил Фёдор Иванович.

– Миша Дятлов, – хрипло ответил парень.

– И куда же ты побежал спозаранку, Миша Дятлов? Кому книги нёс?

– Наврал я про книги – думал это грабители меня схватили, вот и придумал. У нас в Тезине бунт, мало ли какие люди вокруг ходят, – парень понял, что перед ним кто-то из начальства.

– Да ты что? Прям-таки и бунт? – притворно удивился Черкасов.

– Да, да! – обескураженный Дятлов иронии не понял и продолжил скороговоркой. – Ткачи третьего дня бузить начали. Платой недовольны – вот и взбунтовались. Я к другу в Вичугу решил уйти, переждать, пока не успокоятся, а то житья нет. Хаты жгут, такой пожар был! Даже хозяин из села куда-то уехал, только охрана евойная у особняка из ружей самых отчаянных отгоняет.

– Ты посмотри, страсть какая! – поохал Фёдор. – А чего же ты там три дня делал, а сразу в Вичугу-то не пошёл? Дай угадаю! Ты пошёл, да о бутылку споткнулся. И теперь несёт от тебя, Миша Дятлов, на всю округу так, что хоть святых выноси.

– Кто вы? – мрачно спросил Михаил, поняв издёвку собеседника.

– Кто я – сейчас не важно. Куда как интереснее – кто ты! Правду рассказать, я смотрю, не хочешь. Попробую сам догадаться.

Черкасов присел на корточки и раскрыл мешок, в котором Дятлов держал свои вещи. Достал какое-то тряпьё, выложил его на землю и начал шарить в глубине сидора. Михаил смотрел обречённо.

– Так, – протянул жандарм. – Ты оказывается человек-то небедный, а говоришь дачку не давали.

Фёдор оторвал внутри какую-то заплатку и достал некогда мятые, но теперь аккуратно расправленные и сложенные купюры и мешочек монет.

– Побирался ты что ли? Денег много, а мелочь одна! – удивленно спросил Черкасов, разглядывая богатства беглеца. – Хотя постой-ка…