Фабрикант

– Ткач из тебя, Мишка, никудышный. Выгнать бы тебя, да заменить некем, – так оценил его старания мастер в конце смены.

– Ты подожди, – ответил Дятлов. – Цыплят по осени считают, приноровлюсь, разойдусь – всех удивлю ещё. Я раньше в красильном работал больше. Ткачом отвык уже.

– Так и шёл бы в красильную, там люди тоже нужны.

– Воздух там для меня едкий слишком. Кашлять начинаю так, что работать не могу.

После смены Николая на проходной он не дождался и пошёл домой в одиночестве. У колодца Михаил окатился ледяной водой, смывая пот. По телу словно пропустили электрический разряд, голова прояснилась. Он пообедал остатками вчерашней богатой трапезы и ощутил сытое блаженство, которое вкупе с усталостью нагнали дремоту. Дятлов улегся на кровать и моментально уснул. Проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо.

– Поднимайся, на смену пора, – Николай склонился над уснувшим жильцом. – Ну и здоров же ты дрыхнуть.

– Это с непривычки, уж больно у вас тут воздух свежий после города, – Михаил тряс головой, отгоняя сон.

Голова была тяжёлая. За окном светило солнце. Он посмотрел на часы – точно, весь шестичасовой перерыв проспал, пора на следующую смену. Вдвоём добрели до фабрики. Следующие шесть часов опять прошли в жаре и грохоте, но получаться стало лучше. Монотонная, требующая постоянного внимания, работа превращала и человека в подобие машины, только живой. За всю смену у Михаила не возникало посторонних мыслей, он передвигался между станками, следя за их работой, отлучался только выпить квасу. Грохот уже не казался оглушительным, Дятлов вдруг услышал, что работники, оказывается, переговариваются между собой, заглушая гул станков. И тут его по спине похлопал сменщик – шестичасовая смена незаметно пролетела.

Михаил вышел на улицу. За толстыми стенами фабрики было тихо, шум производства сюда не долетал, слышны были только зычные голоса ткачей, расходящихся по домам. Через пять минут наступила оглушительная тишина, казалось, что округа вымерла, не производя ни единого звука. Сзади подошёл Николай. Дятлов от неожиданности вздрогнул. «Так и оглохнуть недолго», – подумал он. Пошли привычной дорогой домой, говорить не хотелось. Мать-старушка уже спала, в печи дожидался нехитрый ужин, денег на харчи Михаил тоже дал на неделю вперёд. Поев, вышли на крыльцо, какое-то время посидели молча.

– Люди собираются завтра сообща к Николаю Алексеевичу идти. Он купец справедливый. Сейчас, правда, от дел отошёл, но к людскому горю чуток, многим в нужде помогает. Хотят попросить расценок поднять, хоть не вровень с прежним, но чтобы повыше сделал, – задумчиво сказал Коля.

– Это к Разорёнову что ли? – спросил Михаил с безразличным видом жующий травинку.

– К нему, – ответил парень.

– Давай и я с вами, – предложил Дятлов.

– Не нужно, ты – человек новый. Пойдут те, кого все здесь знают и уважают. Даже хозяева к ним прислушиваются.

– Ну, как хотите. По-моему, лучше всем вместе идти и требовать. От разговоров толку не выйдет.

– Посмотрим, – ответил Коля.

Перед очередной сменой Дятлов наскоро умылся и отправился с парнем на мануфактуру. Рядом брели по улице такие же, как он работяги, словно несколько людских ручейков сливались в единую реку у проходной. Шли смурные спросонья, волочили ноги от усталости – пяти часов на сон не хватало при такой работе, нужно было отдыхать и днём, но не всем это позволяли домашние заботы. Сутки дробились на монотонные смены и короткий отдых, за который надо успеть переделать домашние дела, и опять всё сначала. За проходной человеческая река вновь растеклась несколькими ручьями – все расходились по своим местам.

Мерный грохот станков словно гипнотизировал. Влажность и духота в цеху были такие, что Михаил физически ощущал, как они давят на плечи. Рубаху он снял сразу, и сейчас ходил весь мокрый, постоянно вытирая пот, заливавший глаза. Квас, спасавший от жажды, закончился полчаса назад. Влагу выпускать было нельзя, без неё ткань идёт хуже, постоянно рвётся.

– Фёдор! – перекрывая гул машин раздался крик ткача, работавшего на соседних станках. – Дай мне пряжу хорошую. Брак сплошной. Это гнильё какое-то, я от станка не отхожу совсем, а метры дать не могу – рвёт и рвёт.

– Поскандаль ещё тут! Оштрафую! – мастер кричал не хуже ткача. – Плохо следишь за станками, а на пряжу валишь. Я видел, как ты у стеночки сидел отдыхал.

– Какое отдыхал? Сил нет уже. Духота, пить нечего! Сел на минуту дух перевести – всё одно твоя пряжа рвётся. Хорошую давай, а эту сам тки!

– Эта и есть хорошая! Петька, ты голос на меня не повышай! Говорю – оштрафую за брак и за дурное поведение! Работай, не кричи!

– Вот ты, Федька, и работай! Горбатимся тут за ваши крохи! – ткач со всей силы пнул ни в чём не повинный станок и пошёл к выходу.

– Лишу оплаты за месяц! – кричал вслед мастер, но Пётр его не слушал.

Мастер плюнул и тоже ушёл, остальные – хмурые и озадаченные – вернулись к работе. Плохая пряжа была у всех, ткань шла отвратительно. Отрешенные лица, мысли где-то далеко, руки по привычке, пускали станки, меняли шпули, устраняли обрывы нитей, снова пускали станки – и так без остановки. Дятлов постоянно поглядывал на часы, но минутной стрелке, казалось, тоже надоело выполнять рутинную работу, и она еле ползла по циферблату. Дятлов чувствовал не физическую, а психологическую усталость, сама мысль, что впереди ещё целая смена однообразного, нудного и тяжелого труда, была невыносима. Наконец время работы закончилось, и Дятлов вышел на улицу, которая вновь показалась оглушающе-безмолвной после грохота цеха. Мимо проходил приказчик, у которого позавчера нанимался Дятлов. Дело было к обеду, он спешил, но увидев давешнего наглеца, остановился.

– Эй, балабол, не женился ещё? – спросил он.

Михаил, у которого перед глазами ещё мелькали бесконечные нити, а в ушах словно бил барабан, сначала даже не понял, что обращаются к нему.

– Женишься тут, – ответил Дятлов, немного придя в себя, – Во все глаза слежу, чтобы браку не наделать, а то и те копейки, что платить обещаете, в счёт штрафа удержите, так что на баб смотреть некогда.

– Это потому, что ты пустомеля, – рассмеялся приказчик. – Хороший ткач всё успеет: и деньги заработать, и дом обустроить, и семью завести, а такие как ты только языком молоть горазды.

Он пошёл дальше, довольный, что уел обидчика, хоть немного, но отомстил за пережитое расстройство. Михаил лишь усмехнулся и махнул рукой.

– Там на площади что-то затевается, – сказал подошедший Коля. – Петька с ткацкого отделения по фабрике ходил и мужиков баламутил. Многие его поддерживали. Сегодня делегация от хозяина ни с чем вернулась – никаких уступок не будет.

– Я знаю, он с мастером сцепился. Ткань идёт плохо – заработка никакого не будет. По нынешним расценкам и подавно. Зря, выходит, я вернулся. Работа каторжная – оплата копеечная. Что делать – ума не приложу! Пойдём посмотрим хоть, чего там делается.

– Ничего хорошего, – ответил подросток. – Пришли управляющие, так у них чуть до драки не дошло. Крику столько было! Петька на директора с кулаками полез! Фабричная охрана разняла. Штрафом грозили. Он ушёл, с ним ещё с десяток человек.

– Довели мужика, его понять можно. Сначала хозяин всех оштрафовал: ни за что, ни про что расценки убавил, а теперь подручные его стараются, последние деньги отнимают.

За разговором они незаметно подошли к площади, которую по дороге до дома всё одно никак не обойти. Там уже была толпа около сотни человек. К ушедшим с фабрики присоединились те, кто спешил на смену, но узнав, что переговоры закончились неудачно, решили на фабрику не идти. Перед особняком Никанора Разорёнова шумели ткачи, мотальщики, заклейщики, слесаря – все, от чьего труда зависит работа мануфактуры.

– Не будем по новому расценку работать…. Плату верни как было…. Штрафы отменяй…. – раздавалось на площади.

– Подойти бы поближе, не видно ничего, – досадливо сказал Михаил и крикнул, вторя соседям: – Расценки подымай!!!