Фабрикант

И стрельба началась. Только не так, как он рассчитывал. Людской поток уже повернул к Троицкому мосту, как раздался визг шин, еле удержавших в повороте бешено несущуюся невесть откуда и куда машину. Вместе с ним из разбитого автомобильного стекла высунулся пулемёт и дал очередь. Пули чиркали по камню стен, рикошетя, куда попало. Звук стрельбы был оглушителен, машина, не сбавляя скорости, умчалась дальше. В ответ со стен Петропавловской крепости тоже застрекотали пулемётами. Толпа превратилась в лавину, сметающую всё на своём пути. Кто-то бросился на землю, кто-то бежал, пригнувшись или в полный рост, наступая на лежащих, ползущих, спасающихся от завизжавшей со всех сторон смерти, людей.

Дятлов, напряжённо следящий за Коноваловым, начало этих событий пропустил, свист пуль и лай пулемёта где-то рядом он услышал уже падая на землю, сбитый с ног кинувшимися наутёк. Больно ударился плечом о булыжник набережной и инстинктивно попытался ползти к укрытию – гранитной лестнице, ведущей к реке. На спину резко надавило чьё-то колено и локоть, из глаз брызнули слёзы, а из лёгких будто из пробитой шины, свистя вышел весь воздух. Михаил полз упрямо, расталкивая мешающие тела. Вот он смог подняться на колено, увидел лестницу совсем рядом, приготовился юркнуть туда на четвереньках, но чья-то нога увесисто задела по заду, развернув его и снова бросив на землю. Людей впереди почти не было, несколько человек неподвижно лежали зачем-то закрыв головы руками. Вдаль по улице бешено несся автомобиль, давая короткие беспорядочные очереди. Дятлов одним прыжком преодолел оставшееся расстояние, сел, прижавшись спиной к холодным камням, теперь укрывавшим его от стрельбы из крепости.

Вокруг с криками убегали люди, набережная практически опустела. Солдаты-конвоиры были уже на мосту, стояли вкруг на одном колене и держали под прицелом всё окружающее пространство. Арестованные лежали внутри круга прямо в мокрой грязной каше, также нелепо закрыв головы руками, будто это могло спасти их от шальной пули или рикошета. Один из конвоиров привязал красный флаг к примкнутому штыку своей винтовки и размахивал им, давая понять, на чьей они стороне. В темноте всё равно и с пяти шагов было не разобрать, кто тут кто. Наконец стрельба и со стен Петропавловской крепости стихла.

Дятлов видел, как осторожно поднялся на ноги конвой и поднял заключённых. Уцелели все, лежать никто не остался. Интересующий его господин протянул пачку папирос высокому конвоиру, очевидно, в ответ на его просьбу. До него доносились какие-то обрывки слов, сначала резкие, затем всё более радостные. Дятлов пощупал кобуру, револьвер в суматохе не вывалился. Только стрелять теперь не было никакой возможности – он на набережной один, разве еще с десяток зевак трутся у домов вдалеке. Его заметят и откроют ответный огонь. Шансов нет, пристрелят сразу. «Эх, борцы за справедливость. Всю толпу в пять минут сдуло от первого выстрела, словно конское дерьмо метлой смахнули. А какие храбрые были, когда против безоружных глотку драли», – раздражённо думал Михаил о недавно кричащих здесь людях. Он услышал топот удаляющихся ног, поднялся из-за укрытия и увидел спину в дорогом чёрном пальто под защитой штыков. Дятлов увидел, как воровато прячась и пригнувшись, спешит прочь один из недавно арестованных офицеров, сумевший воспользоваться суматохой и ускользнуть от конвоя, но ему было плевать.

Тут-то вдруг и захотелось выпить, захотелось так, что свело скулы и заломило суставы. Может это была просто усталость, пришедшая после нервного перенапряжения, но перед глазами стояла лишь бутылка с обжигающей прозрачной жидкостью. Мужчина спустился к Неве и умылся, пытаясь избавиться от навязчивого морока. Стало лишь хуже – смыло апатию и бессилие, появилась дикая злоба и бодрость. Он зашагал вдоль ограды Летнего сада, вышел на набережную реки Мойки. Несмотря на позднюю ночь, улицы не спали. То тут, то там горели костры, ходили вооружённые красноармейцы. Порой раздавались крики, свист и хохот. Мужчина бесцельно шагал, не чувствуя усталости.

– Браток, табачком не богат? – окрикнул его вооружённый матрос.

– Не курю, – ответил Дятлов и оглянулся по сторонам, забрёл он далеко. – Водки нет у тебя?

– Не положено нам, мы на посту, – грустно ответил матрос, греющийся у костра. Три его товарища тоже невесело вздохнули.

– Эх, вы. Ночь то сегодня какая! Буржуев свергли. Всё теперь народное, всё наше. – Мужик внимательно рассматривал вывески напротив. – На нужды революции можно и экспроприацию произвести.

Он подошёл к занавешенному окну, по обе стороны от которого были плакаты с большими печатными буквами. «Вина русския и иностранныя, ликеры, водки, гарантированыя лабораторнымъ изследованиемъ», – прочитал Михаил про себя и, не колеблясь достал из кобуры револьвер. Оглушительно раздались на пустой улице два выстрела, сливаясь со звоном осыпающегося стекла. Затем стрелок схватил портьеру, загораживающую витрину и с треском оторвал её. Штора в окне над лавкой стыдливо отодвинулась буквально на сантиметр – хозяин магазина наблюдал из темноты за происходящим, но остановить грабёж боялся, не желая связываться с пятью вооруженными людьми.

– Держи, скатертью будет, – мужик кинул портьеру матросам, с безмолвным одобрением, наблюдавшим за ним. – Как вы к коньяку относитесь, товарищи?

– Дык не пробовали, дорог больно, – ответил другой матрос, сглотнув слюну.

– Вот и попробуем. Нынче мы хозяева, привыкайте. Настрадались при старом режиме, пускай теперь нам долги ворачивают, – грабитель засунул обе руки в витрину, достал две фигурные бутылки с тёмно-янтарной жидкостью, заманчиво переливающейся в изменчивом свете костра. Локтем он задел бутылку какого-то вина. Она звонко разбилась о мостовую, но мужчина даже не обратил на это внимания, а пошёл к огню, хрустя каблуками по битому стеклу.

– Закуски нету, съели всё, – сказал маленький тщедушный матросик с выбитым передним зубом. Настроение у патруля улучшилось, краснофлотцы заметно оживились, потирали руки и улыбались.

– Ты посмотри, сколько эта бутылка стоит. Чистый нектар должен быть, – мужик с звонким хлопком вынул пробку. У костра весело засмеялись.

Коньяк огненной лавой полился кратчайшим путём – из горлышка прямо в горло. Сделав три больших глотка, экспроприатор протянул бутылку соседу. На глазах выступили слёзы, а в голове мгновенно зашумело. Мужик снял кожаную фуражку с красной лентой на околыше и долго её нюхал. Он оказался наголо бритым, правда волосы вокруг плеши успели пробиться на висках и затылке редкими серебряными колючками. Огонь в глотке долго не утихал. Мужик ждал наступления почти забытого чувства лёгкой бесшабашности и веселья. Бутылка закончила круг и опустела в руках щуплого матросика, который допив и утерев рукавом губы, кинул её в стену. «Туды её растак», – загудели одобрительно вокруг.

– Звать-то тебя как, благодетель? – спросил один из матросов.

– Товарищ Дятлов, – ответил улыбающийся мужик, блаженство наконец растеклось по организму вместе с теплом, – Миша.

Дальнейшие события слились в единую карусель, что было раньше, что позже, теперь не упомнить. А что-то и вовсе стёрлось навсегда. Компания познакомилась и скоро стали обниматься и брататься. В разбитую витрину залезали ещё много раз, покрыв всю улицу битым стеклом. Палили вверх из ружей. Хозяин лавки со слезами подглядывал за тем, как громят его детище, уже понимая, что ущерб никто не возместит. Подоспели два красноармейца проверить, что за стрельба. От вина они отказались и сурово отчитали пьяниц, но те уже закусили удила. Началась проверка документов, разоружение и замена патруля, но ловкий Миша успел незаметно уйти до этого, растворившись в тени улиц.

Потом в памяти отпечаталось, как в какой-то пивной, которая не закрывалась всю ночь, он объяснял двум новым знакомым свои злоключения.

– Ты пойми, – в пятый раз объяснял он случайному собеседнику, – их надо расстрелять. Рас-стре-лять! Я тридцать лет борюсь за народное дело. За тебя, товарищ, борюсь. А их под арест, на казённые харчи. За что? За то, что кровь нашу пили? На штыки поднять, а трупы в Неву – земля чище будет.