Колыбель богов

Даро нырнул первым. И опять его захватила эйфория, навеянная красотой подводного мира. Будь у него жабры, он оставался бы под водой очень долго, чтобы налюбоваться игрой ярко раскрашенных пёстрых рыбок, атакующих здоровенного краба, который вылез из своего убежища, чтобы погреться в первых солнечных лучах, колыханием водорослей — зелёных, синих, оранжевых и даже огромным скатом-хвостоколом, который скользил над самым дном, выбирая место на песке, где бы он мог зарыться поглубже.

Увлечённое созерцание подводной жизни едва не стоило ему жизни. В какой-то момент он вдруг почувствовал безотчётный страх, но предпринимать что-либо уже было поздно. Мимо него вдруг стремительно промелькнула огромная акула-молот и напала на ската-хвостокола, который тут же ударил её своим ядовитым шипом. Но этот укол, который был очень опасен, даже смертелен для человека, на акулу не произвёл никакого впечатления.

От неожиданности Даро шарахнулся в сторону. Но тут же, мигом сообразив, что немедленно подняться на поверхность — не лучший вариант — мало ли что взбредёт в голову хищнице — нырнул на глубину, где торчали каменные зубья, за которыми он и укрылся. Со страхом, смешанным с острым интересом, он наблюдал за действиями акулы. Сначала она прибила ската ко дну мощным ударом головы, а затем прижала его к камням и начала кусать с обеих сторон, что фактически парализовало её добычу. Затем акула схватила обессилевшего хвостокола в пасть и разорвала его на части быстрыми рывками головы со стороны в сторону.

Даро не волновался, что ему не хватит воздуха до конца трагического представления. Он мог находиться под водой дольше, нежели самые известные ныряльщики Крита. Этому искусству его обучил всё тот же Акару. Главное — не поддаваться панике и очень экономно расходовать запас воздуха в лёгких — расслабиться, и если плыть, то медленно, не делая лишних, ненужных движений, притом стараясь это делать по направлению подводного течения. Кроме того, нужно расширить своё сознание до такой степени, чтобы оно охватывало не только близлежащий участок моря, а всё пространство вокруг, даже невидимое, скрывающееся за водной завесой. Тогда появляется иллюзия, что ты постепенно превращаешься в рыбу, и от этого приходит удивительное спокойствие, способствующее долгому пребыванию под водой. А ещё дед учил Даро правильному дыханию и заставлял его подолгу бегать, чтобы увеличить объём воздуха в лёгких.

Акула медленно проплыла над Даро — он уже приготовился встретить её своим трезубцем — и исчезла, растворилась в зелёном сумраке подводного мира. И только теперь он услышал тревожный стук. Это дед подавал ему знак опасности — он наконец заметил акулий плавник и начал бить под водой колотушкой в специальный медный бубен; похоже, акула до встречи со скатом плыла под водой, прижимаясь поближе ко дну. «Тревожный» бубен был так хитро устроен, что издаваемые им звуки значительно усиливались и были отчётливо слышны на большом расстоянии.

Уже готовясь всплыть на поверхность, он мельком глянул на дно рядом с собой — и обомлел. Там, среди невысоких водорослей стояли, как воины в шеренге, огромные жемчужницы, напоминающие полураскрытый веер! В этом не было ничего странного и удивительного, вчера Даро мог наблюдать на дне целую армию подобных раковин, да вот только вид у них был несколько необычен; именно о таких жемчужницах мечтал Акару. Они были чёрного цвета! Это значило, что и жемчуг внутри них тоже чёрный! Но и это ещё не всё. Даро уже знал, что драгоценные горошины таятся в раковинах неправильной формы, притом прячущихся в самых глубоких местах. Ракушки с крупным жемчугом обычно искривляются, их створки закрываются не совсем плотно, а на поверхности имеется след в виде верёвки, который идёт поперёк колец роста.

Именно такие жемчужницы прятались за невысокой каменной грядой на приличной глубине, куда Даро нырнул, чтобы спрятаться от акулы-молота. Конечно, не все они хранили чёрные горошины, только одна из шести раковин имела драгоценное вместимое но жемчужниц было много, и Даро не сомневался, что среди них обязательно найдётся та, которая порадует старого кибернетоса.

Вынырнув на поверхность, Даро с блаженной улыбкой распластался на воде. Его затащили в лодку, как большую снулую рыбину, потому что юношу совсем покинули силы.

— Живой! — радостно воскликнул изрядно побледневший Акару. — Хвала Йашашаламу! — Он молитвенно сложил руки и поклонился в сторону берега, то есть туда, где находился Крит и главное святилище бога-хранителя. — Всё, уходим отсюда! — распорядился старый кибернетос. — Если появилась поблизости акула-молот, жди беды. Как ты себя чувствуешь? — спросил он с неожиданной нежностью в голосе, склоняясь над внуком.

— Превосходно! — бодро ответил Даро. — Но уходить никуда не нужно. Акула уже сожрала большого ската, поэтому вряд ли вернётся обратно. Ещё поныряем, ведь Адиунский бык только вышел на своё пастбище, и до обеда много времени.

— И не проси, не уговаривай! На этот раз достаточно!

— Деда, а придвинь-ка своё ухо ко мне, я тебе что-то скажу…

— Что ты ещё придумал? — с подозрением спросил Акару, но послушно исполнил просьбу внука.

— Под нами целая россыпь чёрных раковин… — тихо, с заговорщицким видом, молвил Даро.

— Не может быть! — Деда взвился так, будто его кто-то огрел нагайкой, той самой, которую делали из хвоста ядовитого ската.

Такими нагайками наказывали предателей и хулителей веры. После двадцати ударов хвостом ската по голой спине преступника (хвост был с зазубринами и достигал трёх локтей в длину) она превращалась в сплошную рваную рану. И если после этого человек оставался в живых, значит, наказуемого простили боги, и тогда его отпускали на все четыре стороны, то есть выгоняли с острова. А ещё острый шип ската-хвостокола использовали в качестве наконечника копья. Встретившись в бою с воином, вооружённым таким копьём, можно было сразу считать себя покойником. Достаточно было небольшой ранки, нанесённой шипом-наконечником в область груди или живота, дабы воин ощутил жгучую и пульсирующую боль. После этого он мог помышлять только об одном — чтобы побыстрее выйти из боя. Но даже если раненый воин становился победителем в схватке, яд делал своё дело неумолимо и непрестанно. Сначала появлялись судороги, затем нарушалось дыхание, раненый начинал бредить, терять сознание и в конечном итоге отправлялся в мир иной. И это если не принимать во внимание обильное кровотечение из раны.

— Ещё как может! Поэтому я снова иду вниз, — решительно сказал Даро, поднимаясь. — Только внимательно следите за морем! Деда, по-моему, в этот раз ты дал маху…

— Кгм… — Акару прокашлялся и виновато отвёл взгляд в сторону. — М-да… Ну, бывает иногда…

Замечание Даро пришлось кстати — он знал, как уязвить деда. Иначе он упёрся бы (моё слово — закон, не подлежащий обсуждению!), и тогда хоть кол ему на голове теши.

Старый кибернетос не мог не отдать должное внуку — тот вошёл в воду почти бесшумно, словно ввинтился. Это был известный приём ныряльщиков, которые добывали жемчуг или охотились с острогой, чтобы не привлечь внимания акулы-молота и иметь хороший обзор; других морских хищников они не боялись. Даро было хорошо известно, что такие акулы в основном держатся на небольшой глубине, а это очень опасно для рыбаков и добытчиков жемчуга. Жертва акулы не спасётся, даже зарывшись в ил; порой она бросается на вроде бы пустой грунт и торжествующе вытаскивает свою добычу. Акула-молот ощущает малейшее возмущение воды и нападает сразу, не разбирая, кто и что перед ней, хотя зрение у неё гораздо лучше, чем у других акул.

Даро осторожничал, однако его неудержимо влекло к камням, за которыми прятались раковины-жемчужницы. Он держал свой трезубец наготове, чтобы в любой момент поразить хищницу. Конечно, убить острогой огромную рыбину не представлялось возможным, однако ранить её и отогнать было вполне выполнимой задачей.

Но подводный мир, насколько мог видеть Даро, — а он по-прежнему медленно вращался винтом, чтобы акула не подкралась незаметно — был, как и раньше, красочен и безмятежен, будто и не было трагедии, которая разыгралась совсем недавно. Наконец он снова увидел вожделенные чёрные раковины жемчужниц и немедленно начал «сбор урожая»…