Посвисти для нас

После встречи с Ёсико этот папенькин сынок стал раздражать Эйити. У него было предчувствие, что Курихара, хотя тот об этом даже не подозревал, станет одним из препятствий на пути его карьеры.

«Ну, погоди у меня! — бормотал про себя Эйити всякий раз, когда Курихара попадался ему на глаза в отделении или кабинете сестер. — Если ты знаком с дочкой профессора, это еще не значит, что станешь здесь крупной фигурой…»

Но избавиться от беспокойства в душе, лишь повторяя эти слова, не получалось, и неприятный осадок не проходил.

Казалось, золотая осень будет и дальше протекать тихо и спокойно, но ее плавное течение было прервано непредвиденным событием.

Утром, когда Эйити направлялся в кабинет медсестер, старшая сестра, запинаясь, окликнула его в коридоре:

— Э-э… Одзу-сэнсэй! Тут такое дело… Пациент Тахары-сэнсэя…

— Тот пожилой?

— Ну да. Мне сказали сменить ему лекарство. Вместо бетиона, которым его лечили, давать этамбутол.

— Сменить лекарство? Кто вам это сказал?

— Тахара-сэнсэй. Но ведь я помню: Ии-сэнсэй распорядился давать бетион. Как вы думаете, он согласился, чтобы поменяли лекарство?

Эйити молчал.

— А вдруг нет? Тогда мне потом дадут нагоняй.

— Хорошо. Я разберусь. А пока не говорите, пожалуйста, об этом другим докторам.

Он живо представил картину: Старик, совершающий обход отделения, и вступивший с ним в спор Тахара.

«Идиот!.. Зачем такие глупости делать?..»

Тахары в отделении не оказалось. Эйити пошел его искать и заглянул в библиотеку. Тахара устроился в уголке, уткнувшись носом в книгу.

— Эй!

Эйити потащил своего непрезентабельно выглядевшего приятеля на темную лестницу.

— В чем дело?

На груди Тахары поверх несвежей сорочки криво висел галстук.

— Это ты распорядился давать этамбутол?

— Да, я.

Кивнув, Тахара посмотрел на Эйити так, будто изучал его.

— У завотделением разрешение получил?

— Не получил.

— А тебе не кажется, что лучше было бы получить? — скромно предложил Эйити.

— Но за этого пациента, — с нехарактерной для него твердостью тряхнул головой Тахара, — отвечаю я. Поэтому сам решил, какое давать лекарство.

— Старик и Утида узнают, не поймут.

— И не надо. Бетион не приносит никакой пользы моему пациенту…

— Не в этом дело.

— Нет, именно в этом!

Тахара пошарил в кармане сигареты, но там их не оказалось. Эйити протянул ему только что купленную пачку «Peace»[21] и, чиркнув зажигалкой, дал ему прикурить.

— Послушай… я обыкновенный врач. Мне тяжело пичкать больного лекарством, от которого нет никакого толку. Даже если его выписал Старик…

— Но что будет, когда Старик и шеф узнают?

— Я готов, — грустно усмехнулся Тахара. — С того дня я многое передумал. Хотя будет преувеличением сказать, что я этим переболел.

— Ты не можешь принимать решения один. Мы рядовые сотрудники второго хирургического отделения.

— Поэтому я должен был сказать профессору, что бетион не помогает. Перед всеми.

— Знаю.

— Но все молчали. И не просто молчали. Я от Утиды еще втык получил.

Глядя на тлеющий кончик сигареты, Тахара тихо проговорил, обращаясь скорее к самому себе, чем к Эйити:

— Потому-то у меня не оставалось другого пути.

— Ты должен отыграть назад.

— Нет! Я все решил.

— Да? Раз так, то я больше не вмешиваюсь. Мы с тобой вместе пришли в отделение, вместе работаем над докладом, поэтому я и волнуюсь. Но если ты так решил, я умываю руки.

— Тебя это никак не касается. Это только моя проблема.

С этими словами Тахара бросил на пол окурок, раздавил его нечищеным ботинком. И его сутулая фигура скрылась в читальной комнате.

Эйити покинул библиотеку в раздумьях: ничего никому не говорить или сообщить заведующему отделением. Если все ему рассказать — получится, что он выдал Тахару. Промолчать — могут обвинить в том, что знал, но не сказал. То есть молчаливо одобрял.

«Я не хочу иметь неприятности из-за этого дела».

Эйити вернулся в больничный корпус. Погруженный в свои мысли, он кивнул рабочим, занимавшимся уборкой и дезинфекцией здания.

«Вот что надо сделать!»

Ему пришла в голову идея. Точно!.. Надо посоветоваться с Курихарой. Возложить ответственность на этого тюфяка.

Это будет его маленькая месть Курихаре. «Как бы там ни было, Курихара мой сэмпай[22], — думал Эйити. — Мне захотелось услышать совет старшего товарища. Ничего странного».

Время ближе к полудню — самое оживленное в больнице. В коридоре отделения приема амбулаторных больных пациенты, сбившись, как стадо овец, дожидаются, пока их вызовут по имени. На руках у матери плачет младенец, снуют неугомонные сестры. Картины, которые Эйити наблюдает каждый день.

— Когда кончает прием доктор Курихара? — поинтересовался он у амбулаторной сестры.

— У него еще два пациента.

— Не могли бы вы ему сказать, что я жду его в холле?

Попыхивая сигаретой в коридоре, Эйити отсутствующим взглядом посматривал на пациентов. Мужчина средних лет терпеливо дожидался своей очереди за чтением журнала или газеты; парень с повязкой на шее был погружен в какие-то тревожные мысли.

— Извините.

Эйити обернулся на голос. На него с улыбкой смотрела элегантная женщина, одетая в кимоно.

— Это кабинет дохирургического обследования?

— Точно так.

— Большое спасибо, — вежливо поблагодарила женщина, устроилась в уголке пустого дивана и закрыла глаза. У нее был страшно усталый вид и неважный цвет лица.

Эйити ждал минут пятнадцать, пока открылась дверь кабинета и на пороге возникла полноватая фигура Курихары.

— У тебя ко мне дело?

— Да, — смиренно кивнул Эйити. — Я хотел попросить твоего совета. Ты ведь сейчас в отделение пойдешь?

— Да, собираюсь.

— Тогда давай по дороге поговорим. — Эйити понизил голос, шагая рядом с Курихарой. — Дело касается Тахары.

И он рассказал Курихаре, что произошло.

— Тахара только головой трясет. Уж не знаю, чего делать…

— Но… — Курихара остановился. Узкие глазки на его пухлом лице моргнули и уставились на Эйити. — Зачем ты мне это рассказываешь? Наверное, надо было обратиться к Утиде-сан.

Было видно, что Курихара в замешательстве. Он не мог сообразить, зачем Эйити, с которым его до сих пор ничто не связывало, понадобился его совет.

— Если я скажу заву, Тахара просто выговором не отделается. — Эйити сделал печальное лицо. — Мы же с ним на одном курсе учились… А сейчас вместе готовим отчет, поэтому хотелось бы как-то потихоньку все уладить.

— Но это же все равно выйдет наружу. Даже не знаю, что сказать. Ведь, если он уперся, как ты сказал, видимо, от своего не откажется, даже если я стану уговаривать.

— Наверное. Я надеялся, ты придумаешь что-нибудь, как старший товарищ…

— Я ничего не могу сделать.

— Может, замолвишь словечко перед профессором Ии?

— Почему я?

— Ну, я слышал, ты часто бываешь в его доме… — потупившись, хрипло выдавил из себя Эйити.

Для него не осталась незамеченной довольная улыбка, расплывшаяся при этих словах по щекам добродушного Курихары.

— Откуда ты знаешь?

— Собственно говоря, дочь профессора сказала об этом на днях, когда была здесь на осмотре. Она с такой радостью говорила, что ты собираешься взять ее кататься на лыжах.

— Профессор очень много сделал для моего отца… Но даже если я ему что-то скажу, не думаю, что из этого выйдет толк. Старик такой человек.

— И все-таки, может, попробуешь? Я в самом деле не знаю, как поступить. Долго думал и решил, что ничего не остается, как обратиться к тебе.

Не вынимая руку из кармана халата, Курихара посоветовал не возлагать на него особых надежд. Эйити поклонился, и они разошлись.

«Здорово я это провернул…»

По пути во второй корпус Эйити оценивал про себя результаты состоявшегося разговора.

Теперь у Курихары есть лишь две линии поведения. Либо молчать, либо сообщить завотделением. Если промолчит, встанет вопрос, что он, как сэмпай Эйити, обо всем знал и молчаливо одобрял. А спросят у Эйити — он всегда сможет оправдаться: мол, я сообщил Курихаре.