Страница 7 из 8
На картинах Тильда чаще всего изображает саму себя с бледной кожей, голую, подвешенную на красном боа. Мужа, дочерей. Без глаз, рук или ног. Или просто их части тела. Узнаваемы по другим рисункам. Картины выполнены только в красной, черной и фиолетовой палитре в потрясающей технике сюрреалистического гиперреализма. И стоят миллионы долларов. Все средства с их продажи ее сестра Таис перечисляет в благотворительные фонды.
– Тильда думает, что она ухаживает за больными мужем и дочерями, – поясняет доктор.
Помогает Тильде сесть за стол, уговаривает ее покушать. Обещает, что после они пойдут на прогулку со старшей дочерью. Младшая сегодня плохо себя чувствует и может остаться дома.
– Что с ней случилось? – спрашивает медсестра, когда они гуляют с Тильдой в саду. Тильде нравится, когда ее катают в коляске. Возможно, так она представляет себя на месте парализованного мужа или слепой дочери.
– Кто ж знает… Официальная версия в том, что она и ее семья попали в аварию. Тильда выжила, а они нет. Но и этой версии я больше верю, судя по ее состоянию и картинам, возможно, она сама убила их… Покромсала на части…
Думаю, правду знает только ее сестра.
Медсестра следит за взглядом врача. К ним идет высокая лысая женщина в крокодиловых туфлях со змеиным чемоданчиком под мышкой. За ней ползет красное боа.
Сказка для друга. Евгения Болдырева
Иннокентий Елагин вышел из уборной, задумчиво застегивая ширинку.
– Ну что, как пописал? – насмешливо уточнил его друг и коллега Олег Федотов.
– Я ничего не почувствовал. Ты уверен, что они вышли?
Федотов довольно хрюкнул и кивнул головой на пластиковую капсулу на столе.
– Уже на месте, все до единого, фильтрация и очистка отлажены идеально. Свои восторги можешь отправить на банковский счет.
– Позер.
– Называй меня просто «гений»!
Елагин не стал отвечать на дерзость. Прошел к больничной койке и со вздохом сел на самый край. Он смотрел на свою руку, то сжимая ее в кулак, то раскрывая ладонь, то поглаживая большим пальцем подушечки остальных.
Олег молча наблюдал за ним, не сочувствуя и не осуждая, скорее изучая.
– Сколько я спал? – спросил Кеша.
Федотов плюхнулся в офисное кресло, подтянул себя к столу и почти уткнулся носом в монитор.
– Без малого семь часов. Шесть сорок, если тебе нужна точность.
– Я держал ее за руку… Чувствовал, как потеет ладошка, – бесцветно прошептал Елагин, и Олег засомневался, слышал ли друг его ответ.
– Так и должно быть, – не отворачиваясь от компьютера, произнес Федотов, – ты же говорил, нужна стопроцентная реалистичность.
Из-за спины донесся то ли всхлип, то ли смешок:
– Стопроцентная… Сто… Процентная…
Протянув последнее слово, Елагин замолчал. Он снова разглядывал свою руку, баюкая, словно ребенка. Когда Олег уже засомневался, не тронулся ли тот умом, Иннокентий поднялся с койки, пересек комнату и заглянул в отраженные монитором глаза друга:
– Надо доработать программу. Ввести точку принудительного возврата.
– Зачем?
– Я мог не проснуться, Олег. Я не хотел просыпаться. Слишком сильное желание остаться там, с дочкой. Прежде чем ответить, Федотов ухмыльнулся, не скрывая своего скептичного настроя:
– Еще час-два – и напомнила бы о себе физиология. Проснулся бы как миленький.
Довод явно не произвел нужного впечатления, и Олег сорвался:
– Людям нужен выбор! Мы не можем сначала запихнуть их в сказку, а потом насильно выдернуть оттуда.
Елагин в отражении медленно покачал головой:
– Нет, Олежек. У нас терапия, а не развлекательный аттракцион.
Выдерживать взгляд друга Федотов никогда не умел, вот и теперь сдался:
– Ладно, убедил. Подкручу винтики у наших маленьких друзей.
Кеша кивнул и, сгорбившись, вышел из комнаты.
***
– Какого хрена, Федотов? – Кеша ворвался в кабинет друга и захлопнул за собой дверь. – Почему у меня люди жалуются на задержку изображения и подвисшую речь? Ты здесь работаешь или хуи пинаешь?
Олег спокойно оттолкнулся от стола, сложил руки на груди и вместе с креслом развернулся к Елагину:
– И тебе доброе утро.
– Не ерничай! Что с программой? Почему сбоит?
– Недостаток нано-ботов. На человека их нужно три сотни, а у нас тысяча в рабочем состоянии. Количество пациентов тебе напомнить?
Кеша зло пнул стоящую рядом корзину для бумаг и повторил удар, когда та упала.
– Денег на новых роботов нет! – отрезал он. – Придумай, как сделать этих шустрее!
Олег пожал плечами и через секунду остался в кабинете один.
– Я придумаю, Кешенька, – пообещал он захлопнувшейся двери.
Экран компьютера мигнул и высветил уведомление: «Копирование завершено».
***
Через месяц Федотов сидел в собственном офисе на 76-м этаже небоскреба. Телефон коротко пропищал, прошло очередное зачисление на банковский счет – еще чья-то мечта сбылась.
Олег чувствовал себя богом.
Ночь со звездой, путешествие на луну, премия «Оскар» – он мог дать клиентам что угодно. Поэтому они приходили снова и приводили друзей. Денежный поток не иссякал.
Для себя Федотов тоже кое-что припас. Личную комнату со сказкой. И каждый вечер, выпивая стакан воды с наноботами, Олег мысленно говорил бывшему другу:
– Нобелевская премия – моя терапия, а не развлечение.
***
Елагин забрал у помощницы толстую папку и пролистал последние страницы.
– Можете идти, Лиза. Я сам закончу.
Уже у двери девушка замялась и несмело спросила:
– Почему вы отключили принудительный возврат? Вторая неделя на питательном растворе! Нельзя же…
– Лиза, – перебил доктор, – этот пациент особенный. Он сам решит, когда проснуться.
Дверь за помощницей закрылась. Кеша прислушался к затихающим шагам в коридоре и подошел к монитору возле больничной койки. Быстро просмотрел цифры, усмехнулся – пациент счастлив.
– Спи, Олеженька, спи. Я прослежу, чтобы твоя сказка не заканчивалась.
Племянница. Евгения Болдырева
– Андрей, мы уехали! Желторотики на тебе! – крикнула из прихожей Ольга.
Громкий стук – закрылась входная дверь, почти сразу два хлопка потише – дверцы машины. Уехали.
Желторотики на мне… Конечно, на ком же еще? Доверили заботу о младшем брате и о падчерице старшего. Нашли крайнего… Вернее, среднего.
Никто не спросил, хочется ли подростку присматривать за детьми, а мне не хотелось. Терпеть не мог их дурацкие игры, шалости, постоянный непрекращающийся визг. Сбежал бы, да нельзя.
А еще я боялся опасных затей Данилы и слез Наташки, к которым эти затеи приводили. Девчонка тогда забиралась ко мне на коленки, утыкалась носом в плечо и ревела долго и основательно. Не оттолкнешь ведь, не отмахнешься. Сиди терпи, пока любимая футболка пропитывается детскими соплями-слюнями. Противно!
Каждый день в роли няньки заканчивался яростным отстирыванием футболки от Наташкиных слез и единственным желанием: «Скорей бы они выросли!»
***
– Привет, зануда! Просьба есть, – пробасил в трубке Данила, – мы с Наташкой вечером в клуб на днюху, скажешь предкам, что ты с нами?
Уточняю недовольно:
– Чьим предкам?
– Ее, конечно. С нашими сам как-нибудь решу.
Мое молчание он принимает за согласие и быстро сворачивает разговор:
– С меня пиво! Покеда, братец.
Трубка противно гудит возле уха, а я таращусь на свое отражение в пузатом бокале. Почему меня так задевает, что Данька попросил прикрыть, а не позвал с собой?
***
Тем же вечером еще один звонок, на экране номер Наташки.
Голос племянницы звучит странно, и, кажется, говорить она начала раньше, чем я ответил:
– …Подпоили… Все плывет…
– Наташа, какой клуб? – кричу в трубку, пока мои внутренности скручивает жгутами страха.