Наследник Клеопатры

Послышался шум шагов – кто-то спускался по лестнице. Цезарион быстро вскочил на ноги, и на площадке, в другом конце садика, увидел Родона, своего бывшего наставника и коварного предателя. Тот был одет в простой темный гиматий. Его волосы и борода философа, как всегда, были аккуратно подстрижены. Двое слуг стояли еще на ступеньках, у одного из них в руках был сосуд с маслом, у другого – корзина.

Родоп заметил его и замер. В первую секунду он, казалось, почувствовал неприятное раздражение. А затем, осознав, кто стоит перед ним, побледнел. Он раскрыл рот, но не произнес ни звука. Цезарион сделал шаг назад; его взгляд лихорадочно метался в поисках выхода из западни. Каменная стена слишком высока, чтобы перепрыгнуть через нее. В мыслях он ругал себя за то, что проявил такую беспечность – забрел в место, откуда ему так просто не выбраться.

Слуга выронил из рук сосуд с маслом, и тот вдребезги разбился о каменный пол. Густая жидкость брызнула на ступеньки и стену, воздух наполнился тяжелым ароматом розового масла. Слуга попытался взбежать вверх по ступенькам, но поскользнулся и неловко упал, подвернув ногу. Цезарион рванулся вперед, надеясь проскочить мимо него, пока он не успел снова подняться на ноги.

– Не-е-е-ет! – заорал Родон. Его крик прозвучал настолько жутко, что Цезарион в недоумении остановился. Учитель, ломая руки, упал перед ним на колени. – Я не хотел, – хватая ртом воздух, заговорил он. – Клянусь, я не хотел, но ты сам бросился на острие копья. Что мне еще оставалось делать? Я должен был только придержать тебя в палатке до прихода римлян. То был не мой приказ, а императора! – Зубы Родона стучали, лоб покрылся испариной. – Уходи! Пожалуйста, уходи! О Геракл! Прошу тебя, уходи отсюда!

Он стоял на коленях перед лестницей.

– Ну, тогда дай мне пройти, – резонно заметил Цезарион. – И я уйду.

Родон с трудом поднялся на ноги и попятился назад, в сторону садика, не сводя глаз с Цезариона. В его взгляде застыл ужас. Юноша собрался проскочить мимо него, но вынужден был остановиться. На ступеньках плечом к плечу стояли оба слуги Родона и продолжали загораживать проход. Их лица были знакомы Цезариону – это были два его самых любимых раба. Судя по выражению их лиц, они оба узнали Цезариона и, похоже, были слишком напуганы внезапным появлением мстительного призрака, чтобы сдвинуться с места. Цезарион замер в нерешительности – он слышал, как за его спиной возится Родон. Обернувшись, он увидел, что учитель сумел побороть потрясение и смотрит на него уже не с таким выражением ужаса и страха. Его взгляд остановился на корзине, которая была в руках у Цезариона.

– Ты жив, – все еще не веря своим глазам, медленно произнес Родон.

Юноша выронил из рук корзину, резко повернулся к предателю и с силой ударил его по лицу. Удар был достаточно силен – у него даже рука заболела, – и это доставило ему удовольствие.

Родон упал навзничь, ударился головой о стену, и его безвольное тело обмякло. Цезарион подошел к нему и со злостью пнул ногой. Родон закрыл лицо руками и глухим голосом позвал на помощь. Цезарион еще раз ударил учителя, но в этот момент один из рабов подбежал к нему сзади и схватил его за руку. Юноша развернулся и, размахнувшись, с силой ударил его локтем по ребрам, подсек и повалил на землю. Однако он тут же наткнулся на второго раба, который подоспел на выручку к товарищу. Он обвил рукой шею Цезариона, стараясь схватить его за голову. Цезарион крепко вцепился в пояс раба – еще один борцовский прием, которому его когда-то научили, – опустился на колени и перекинул своего противника через плечо.

Тем временем первый раб пришел в себя и сразу же бросился на него. В результате этой короткой, но ожесточенной схватки рабы прижали Цезариона лицом к земле, навалившись на него своим весом и заломив одну руку ему за спину. С трудом переводя дыхание, юноша отчаянно колотил по земле свободной рукой.

– Каким образом ты мог остаться в живых? – донесся сверху голос Родона.

Цезарион вывернул шею, чтобы посмотреть на него. Учитель снова стоял на ногах возле стены. Из его носа сочилась кровь – она пропитала его бороду и капала спереди на темную тунику. Его волосы были в пыли и сухих листьях. Было видно, что он дрожит.

– Ты! Продажная шлюха! – гневно прохрипел Цезарион. – Что, одного раза недостаточно, чтобы убить меня?

Родон отошел от стены и медленно опустился на колени рядом с головой Цезариона. Кровь из его разбитого носа капала на каменную плиту прямо перед глазами Цезариона.

– Копье пронзило тебя почти насквозь, – запинаясь, сказал Родон. – О Зевс! Я даже не смог его вытащить! А потом, когда загорелся шатер и я вытащил тебя оттуда, копье все так же торчало в твоем боку. Ты даже не дышал, клянусь! Авит вытащил копье и вонзил его еще раз, чтобы убедиться, что ты мертв. Как же ты мог выжить?

Он протянул руку и дотронулся до щеки Цезариона, но юноша тут же ее оттолкнул, брезгливо поморщившись.

Увидев на земле кровь, Родон прижал к носу тыльную сторону ладони, чтобы остановить кровотечение.

– У тебя, скорее всего, случился приступ, правда? – Голос мужчины звучал глухо, но постепенно становился более ровным и уверенным. – Я понял это, когда в тебя вошло копье. Но я подумал, что ты умираешь от раны. Зевс свидетель! Мы же сожгли твое тело! Я своими глазами видел, как горел погребальный костер!

– На нем сверху был навес от шатра, – отозвался Цезарион. – Вы, надеюсь, подняли его, чтобы посмотреть, там ли я?

Родон изумленно уставился на него, продолжая прижимать руку к своему носу. В остром взгляде его темных глаз мелькнула растерянность: он силился восстановить в памяти события того дня, но ему это удавалось с большим трудом.

– Нет, – наконец ответил он. – Нет. Мы уже показали твое тело всем, кто находился в лагере. Никому не хотелось смотреть на горящий костер. Никто по этому поводу особо не радовался. По крайней мере мне уж точно было не до веселья. О Зевс! – Он сел на корточки, машинально вытер нос и надавил двумя пальцами на переносицу, чтобы остановить продолжающееся кровотечение. – Все это время я был уверен, что убил тебя. Все начали сторониться меня; люди на улице плюют в сторону моих детей и женщины, с которой я живу, выказывая свое презрение. А ты здесь, живой!

– Ты предал меня, – с горечью произнес Цезарион. – Ты давал клятву верности мне, моей матери, нашему дому и подло нарушил ее. Ты возжелал моей смерти. Неужели ты думаешь, что люди станут лучше о тебе думать, если узнают, что наставник царя, сделав ошибку в первый раз, попытался ее исправить?

– Нет, – прошептал Родон. На его лицо – бледное, испачканное кровью – было жутко смотреть. Он бросил взгляд на раба, который прижимал Цезариона к земле, и приказал ему помочь юноше подняться на ноги.

Некоторое время раб колебался, но затем все же отпустил Цезариона. Тот медленно встал на колени и уперся руками в землю. Бросив взгляд на ступеньки, Цезарион увидел, что оба раба все также стоят, перегораживая проход. Во время борьбы они задели раненый бок и запястья, и теперь Цезарион ощущал сильную боль. Понимая, что убежать ему не удастся, а новой схватки он уже не выдержит, юноша сел на корточки и осмотрел свою раненую руку. Корка на ране треснула и начала кровоточить.

– Что это? – полюбопытствовал Родон. Цезарион мрачно посмотрел на него.

– Я хотел уйти из жизни, когда узнал о смерти матери, – отпотел он, опустив руку. – И что ты собираешься делать?

– Я не знаю, – сказал Родон. – А ты что тут делаешь? Зачем ты вернулся в Александрию?

– Мне больше некуда идти. Я сначала добрался до Береники, но римляне захватили «Немесиду». Я думал, что по возвращении помой я смогу чем-то помочь матери или, по крайней мере, Филадельфу.

– Филадельфу?

– Я всегда очень любил брата. Я думал, что близнецов, скорее всего, будут строго охранять, а вот к Филадельфу мне, возможно, удастся пробраться. Я рассчитывал, что кто-нибудь из друзей матери поможет мне освободить его, и мы уедем с ним подальше от столицы, где нас никто не знает, и будем жить тихо и спокойно... – Взгляд юноши встретился со взглядом бывшего учителя. – Ты думаешь, что я приехал сюда, чтобы поднимать восстание, Родон? Я не настолько глуп. Все, кто мог бы хоть как-то посодействовать в борьбе с римлянами, уже или предали мою мать, или сдались. Если они не хотели бороться за Марка Антония и мою мать, то, естественно, не будут сражаться за ее сына.