Страница 295 из 344
— Ваше величество, я хочу напомнить, кто стоит перед вами. Этот человек повинен в тяжких военных преступлениях. Он снабжал оружием бандитов и заключенных, чтобы использовать их в бою. Он издевался над пленными, замораживая ледяной водой. Глумился над трупами кайров — разрубал их на части и заряжал в камнеметы. Майор Бэкфилд — мерзавец и мясник. Не знаю, чем он провинился перед вашим величеством, и не вижу смысла выяснять. В любом случае, Великий Дом Ориджин требует суда над этим человеком.
Долгую минуту длилось молчание. Бэкфилд сник, не решаясь возразить. Ворон довольно потирал ладони. Роберт снова разглядывал синицу, будто брезгуя смотреть на майора.
Обдумав вопрос, Мира постановила:
— Майор Бэкфилд, вы обвиняетесь в военных преступлениях, обмане императрицы и похищении людей. Вы предстанете перед судом. Марк, позаботьтесь об этом.
— С большим удовольствием, — ухмыльнулся Ворон.
— Но постойте… Я же… ваше величество!
Агенты вывели майора, невзирая на его лепет.
Ворон Короны попросил представить к награде икса, который способствовал поимке Бэкфилда, Роберт согласился без колебаний. А Мира спросила:
— Бэкфилд действительно вез ко мне Сибил Нортвуд?
— Никоим образом. Леди Сибил делала, что хотела, в компании двух друзей. А Бэкфилд с трудом выследил их и очень неуклюже попытался пленить, в результате чего сам был схвачен и поколочен.
— Но… — у Миры пересохло в горле, — где же теперь Сибил?
— Ваше величество, я сразу сказал: нынче прекрасный день. Графиня ждет за дверями!
— Вве… — Мира закашлялась. — Пусть… кх-кх…
— Введите ее, — помог Роберт.
По слову Ворона агенты втолкнули в кабинет леди Сибил Дорину Денизу. И Мира задохнулась, будто комнату заполнил черный ядовитый дым.
За год Мире многих довелось ненавидеть: приарха Галларда, братьев Шейланд, Инжи Прайса, герцога Ориджина, Леди-во-Тьме. Это был богатый год. Если б из ненависти можно было делать вино, бутылки этого урожая стояли бы во всех кабаках. Но одного взгляда на графиню хватило, чтобы все прочие враги обесценились и забылись. Ненависть к Сибил Нортвуд была не вином, а самой ядреной и крепкой косухой. Сваренной из убийства, предательства и лжи, настоянной на медленном яде, перебродившей в холодном мраке кельи. Щедро сдобренной специями: горем, смертным страхом, отчаянием… Один глоток этой идовой смеси — и все остальные чувства потеряли вкус.
На деревянных ногах Мира подошла к заключенной. Сказала:
— Вы.
В местоимение вложилось столько, что Мира не смогла продолжить. Перевела дух, сделала паузу и добавила:
— Леди Сибил Нортвуд.
Имя звучало страшнейшим из обвинений. В нем все: и грохот вердикта, и скрежет цепей, и свист меча над палачом, и ор толпы.
Мира столько раз мечтала об этой встрече. Готовила тысячи слов — стальных и жгучих, ледяных и ядовитых. Хотела сказать: вы убили отца! Моего папу. Любимого, мудрого, надежного, единственного… Уже за одно это, но нет! Вы задумали… Как только можно задумать такое? Я могла бы понять внезапное: в порыве, со зла, с горяча. Но вы долго, холодно, спокойно… Годами готовили меня в жертву! Каждый день, пока я восхищалась вами, подражала, смотрела в рот… Умирала на ваших руках — и ничто в вас не дрогнуло! Все тот же кофе — каждое утро, изо дня в день… Холодная тьма, да человек ли вы? Осталось в вас… хоть что-нибудь?!
Мира готовила тысячи слов — а теперь все они развеялись, как пепел на ветру. Ничто не обладало весом, кроме имени. И Мира повторила, вкладывая в каждый звук силу таранного удара:
— Леди Сибил Дорина Дениза рода Сьюзен. Графиня Нортвуд.
Тогда Ворон Короны осторожно вмешался:
— Ваше величество, должен отметить, что заключенная называет себя Дороти Слай.
— Сибил Нортвуд, — железом припечатала Мира.
Роберт спросил:
— Графиня хочет нас запутать? Притворяется другим человеком?
— Нет, — сказал Марк. — Сведения о новом имени исходят от ее спутников. Сама она не сказала ни слова с момента ареста.
— В каком смысле? Вы ее не допрашивали?
— Допросили трижды, но без пыток. Не услышали ни одного слова.
— Ага, — сказал Роберт.
Мира ощутила горечь. Молчание заключенной отравляло радость мщения. Сибил не стала бы умолять — не та порода, — но могла оправдываться или огрызаться, шантажировать или угрожать. Вместо этого она молчала — и становилась как будто выше Миры.
— Не надейтесь, — бросила Минерва. — Вы не отмолчитесь! Будут пытки, из вас вырвут все!
И тут же устыдилась собственных слов. Это звучало так жалко, мелко, грязно в сравнении с величием чистой ненависти. Мира отвела глаза от Сибил.
— Почему она молчит?
— Возможно, по той же причине, по которой сломала беседку.
— Не понимаю.
Ворон замялся.
— Ваше величество, мне не хотелось портить столь прекрасный день, но вы правы: тут не обойтись без пояснений. В фундаменте беседки была погребена Глория Нортвуд, казненная по приказу владыки Адриана.
— Что вы сказали?..
— Гм. Ваше величество, я не слишком посвящен в подробности, ибо тогда пребывал на севере. Знаю следующее. Когда Дом Нортвуд выступил против Адриана, он приказал замуровать Глорию в каменное основание беседки. В этом, надо полагать, имелась некая символика: в храме Прощание усыпальница императоров, а рядом закопана та, что пыталась стать владычицей, да не смогла.
— То бишь… перед арестом Сибил нашла труп своей дочки?
— Точно так, ваше величество.
— Холодная тьма, — вырвалось у Миры.
— Ага, — обронил Роберт.
Только тогда Мира увидела Сибил Нортвуд. До сих пор ненависть настолько ослепляла ее, что перед глазами стоял идов демон, не живой человек. Лишь теперь Минерва разглядела…
Из Сибил будто выкачали цвет. Лицо выцвело, как старая бумага; глаза потемнели и ввалились, волосы напоминали жухлую траву. Плечи поникли и ссутулились, Сибил едва стояла на ногах.
— Не ждите от меня жалости! — Прошипела Мира.