Страница 2 из 9
Уже в новейшее время подобную работу, но в отношении турецкого языка пытался провести Ататюрк, который «чистил» турецкий язык от арабизмов и особенно от фарсизмов с помощью карачаево-балкарского и караимского языков (оба относятся к кипчакской группе), в результате чего в современный турецкий лексикон вошло примерно 300 лексем из карачаево-балкарского и более 300 из караимского языков. Язык Абульгази, на котором он написал свое сочинение, действительно простой, ясный и легкий. Он одинаково понятен балкарцу, узбеку, казаху, киргизу, татарину. Язык хивинских узбеков сильно отличается от чагатайского литературного языка. Достаточно привести ту характеристику, которую дает сам Абулгази языку своего сочинения: «Эту летопись изложил я на тюркском языке, чтобы все понимали [ее] – знатные и простые (досл. хорошие и плохие). При этом тюркским языком я сказывал так, что и пятилетнее дитя поймет, и ни одного выражения не добавлено ни из чагатайско-тюркского, ни из персидского, ни из арабского [языков], дыбы было понятно»[8]. Современные исследователи по-разному оценивают эти слова автора сочинения и вопрос о степени чистоты тюркского языка сочинения, в частности степень «очистки» его от арабизмов и фарсизмов[9]. Так, грамматический строй сочинения, как отмечает С. Н. Иванов, характеризуется простотою слога, синтаксические же фарсизмы незначительны и характеризуются наличием изафета и конструкциями с некоторыми союзами. Синтаксических арабизмов почти нет[10]. По мнению С. Н. Иванова, именно это и имел в виду Абулгази, говоря о чистоте языка своего сочинения. Это очень важно. Ибо здесь мы имеем стремление автора сохранить древний тюркский синтаксис, т. е. сохранить костяк языка, его основу и наиболее яркий признак, а не попытку просто очистить язык от иноязычной лексики, что в принципе и делал позднее Ататюрк в отношении турецкого языка, не трогая его синтаксис.
Относительно же лексики исследователи считают, что в языке памятника все же еще много арабизмов и фарсизмов, хотя при этом признают, что их у Абулгази заметно меньше, чем в других памятниках на староузбекском языке. Ввиду этого С. Н. Иванов, видимо, и заключает: «Из сравнения «установок» Абу-л-Гази-хана и особенностей его языка можно сделать вывод, что чистоту языка, его упрощение автор видел не в том, чтобы изгонять из того литературного языка, на котором он писал, арабскую и персидскую лексику, уже усвоенную языком, а в том, чтобы «выражения» его были вполне тюркскими и потому понятными даже для тех, кто не владел основами мусульманской образованности.
Представляется правильным мнение А. Н. Кононова о том, что Абу-л-Гази-хан старался придать своим произведениям характер «занимательного повествования, рассчитанного на широкое понимание». Грамматический строй языка «Родословного древа тюрков» чрезвычайно интересен для изучения…»[11]. И этот тезис (о грамматике) верен. Так, например, в языке сочинения Абулгази сохранены древнетюркские формы вспомогательного глагола прошедшего неочевидного времени –äртi: «Оң хан бирлäн Мäркит ханының арасында достлуқ бар äрди – между Онг-ханом и меркитским ханом была дружба»[12]. Из современных живых тюркских языков только карачаево-балкарский язык сохранил эту древнюю форму вспомогательного глагола в форме -äдi, и некоторые другие древнетюркские черты, которые уже утрачены во всех других живых тюркских языках и даже в некоторых мертвых языках. Эти черты сближают грамматику живого карачаево-балкарского языка с грамматикой не только сочинения Абулгази, но и с грамматикой языка древнетюркских рунических памятников: «Äкiн сÿ äбдä äртi – Второе войско было дома[13] – кар. – балк. Äкiнцi аскер äльдä äдi». Этот древний элемент тюркской грамматики утрачен во всех остальных живых тюркских языках. Он также зафиксирован в языке армяно-половецких (кыпчакских) документов (напр. satyjed – «он продавал»)[14]. Однако, как ни странно, до сих пор никто из тюркологов (включая С. Н. Иванова) так и не обратил внимания на эти ценнейшие материалы живого карачаево-балкарского языка и сочинения Абулгази.
В области морфологии язык сочинения находит еще более интересные параллели в карачаево-балкарском языке, сохранившиеся только в его верхнебалкарском (малкъарском) диалекте. Этот диалект сохранил наибольшее количество древнетюркских грамматических и лексических форм, утраченных в других диалектах карачаево-балкарского и во всех остальных живых тюркских языках, включая чувашский язык[15]. Верхнебалкарский диалект обнаруживает также параллели с древнеуйгурским языком. Эти черты указанного диалекта проявляются, например, в наличии желательной формы первого лица на -йын вместо -йым: барайын (вм. барайым) – «я пойду»[16], что наблюдается также в древнетюркских рунических текстах (например, Памятник в честь Тоньюкука): Бäн äбгäрÿ тÿсäjiн – «Я хочу отправиться домой»[17] или в чагатайских текстах: Мен аныŋ бiрлäн сузлäшäiн[18], в др. – уйг.: Аны эмти мэн айтайын – «Теперь давай я скажу это»[19]. Интересно, что это же явление фиксируется в диалектах киргизского языка: жазайын – «напишу-ка я»[20]. Это же явление характерно, например, для алтайского языка (ойротский): Бӱгӱн анъдаарга сен бар, ол эмезе мен барайын – «Сегодня ты иди охотиться или я пойду» или Ээртейин – «Оседлаю-ка я» и т. д.[21] Этот аффикс считается более древней формой и восходит к древнему аффиксу желательного наклонения -ын, а –йым является дальнейшим развитием формы -йын[22]. Здесь лишь стоит оговориться, что глаголы на -йын мне довелось встретить также в речи некоторых карачаевцев. Эта грамматическая форма также встречается часто в языке сочинения Абулгази[23].
В верхнебалкарском диалекте сохранилась древняя специфическая форма личного местоимения 3-го лица аŋаr вместо аŋа в литературном диалекте и в других живых тюркских языках. Эта форма личного местоимения 3-го лица также встречается в Codex Cumanicus, в древнетюркских рунических памятниках (Памятник в честь Кюль-Тегина, малая надпись, 11-я строка)[24] и древнеуйгурских текстах: Äliк äнч äзäнiн тiрilзÿ узун – аңар мäн полаjын улуk пу узун! – «Пусть Элик долго живет спокойно и здорово, я для него хочу быть с этой великой мудростью!»[25]. В. Г. Кондратьев особо отметил эту форму, как характерное явление древнетюркских рунических текстов, расчленяя его следующим образом: aŋar <ан+ғару[26]. Эта же форма личного местоимения 3-го лица встречается в староузбекских текстах. В сочинении встречаются и другие грамматические формы, сохранившиеся лишь в некоторых живых тюркских языках (караимский, карачаево-балкарский, татарский, чувашский) или мертвых (половецкий, кипчакский литературный язык Египта, официальный среднекипчакский язык Золотой Орды). Например образования, состоящие из деепричастия на -ып от глаголов движения, нейтральных с точки зрения направленности действия, и глаголов кäл – «приходить» и кäт – «уходить» в личной форме, оба названных глагола служат для выражения направленности движения, т. е., сохраняя свое лексическое значение, сливаются с деепричастием для обозначения единого действия: Ахыр Äмир Тимȳр нусрат тапып Тоқтамыш хан қачып кäтти – «В конце концов Амир Тимур одержал победу, а Тохтамыш-хан обратился в бегство (букв. «бежал»)»[27].
8
Иванов С.Н. Родословное древо тюрков Абу-л-Гази-хана. Грамматический очерк. Ташкент, 1969. С. 4.
9
Щербак А.М. Грамматика староузбекского языка. М.; Л., 1962. С. 14–15; Кононов А.Н. Родословная туркмен… С. 7–20; Иванов С.Н. Указ. соч. С. 4.
10
Иванов С.Н. Указ. соч. С. 4.
11
Иванов С.Н. Указ. соч. С. 4.
12
Иванов С.Н. Указ. соч. С. 95.
13
Кондратьев В.Г. Формы и значения падежей в языке памятников тюркской рунической письменности // Вопросы грамматики языков стран Азии. Л., 1964. С. 82.
14
Schütz E. An Armeno-Kipchak chronicle on the Polish-Turkish wars in 1620–1621. Budapest: Akadémiai Kiadó, 1968. p. 82.
15
Глашев А.А. Верхнебалкарский (малкъарский) диалект карачаево-балкарского языка // Вопросы тюркской филологии. Вып XI. Материалы Дмитриевских чтений / Отв. ред. Д.М. Насилов, Е.А.Оганова. М.: ИСАА при МГУ, 2016.
16
Грамматика карачаево-балкарского языка / Под ред. Н.А. Баскакова. Нальчик. 1976. С. 11.
17
Кондратьев В.Г. Указ. соч. С. 80.
18
Бертельс Е.Э. Невāи и ’Аттāр // Сб. «Мир-Али-Шир». Л., 1928. С. 30.
19
Насилов В.М. Древнеуйгурский язык. М., 1963. С. 42.
20
Батманов И.А. Краткое введение в изучение киргизского языка. Фрунзе, 1947. С. 76.
21
Дыренкова Н.П. Грамматика ойротского языка. М.; Л., 1940. С. 266–267.
22
Ахметов М.А. Глагол в языке орхоно-енисейских памятников (В сравнительном плане с современным башкирским языком). Саратов, 1978. С. 85.
23
Histoire des Mongols et des Tatars par Aboul-Ghâzi Bèhadour Khan. Publiée, traduitée et a
24
Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. М.; Л., 1951. С. 28.
25
Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. Т. 1. С. 1741.
26
Кондратьев В.Г. Указ. соч. С. 84; Die alttürkischen Inschriften der Mongolei von Dr. Radloff. Neue Folge. St. Petersburg. 1897. S. 79.
27
Иванов С.Н. Указ. соч. С. 162; Histoire des Mongols et des Tatars par Aboul-Ghâzi Bèhadour Khan. Publiée, traduitée et a