Страница 3 из 10
Стадии развития
Подобно многим теоретикам (Fairbairn, 1954; Neuma
Характер формируется как под влиянием внутренней врожденной предрасположенности, так и под воздействием внешнего окружения. Знание основых положений теории сложных систем и понимание неленейной динамики развития позволяют не приписывать главной роли ни одному из этих факторов. Лишь учитывая напряжение, порождаемое этой неопределенностью, мы можем попытаться описать конфигурации, возникающие в ходе развития ребенка в соответствующем возрасте. В нашем представлении стадии развития – это нарративы о самых распространенных процессах, возникающих в рамках сложной системы взаимодействий между Самостью, Эго и миром отношений с другими. Мы рассматриваем стадии развития в качестве одного из элементов «композиции, которая в большей степени является калейдоскопической, нежели линейной и монолитной» (Harris, 2005, р. 8). Другим элементом «композиции» является базовый паттерн отношений, активизация которого на той или иной стадии развития приводит к формированию структуры характера.
Матрица структур характера
Прежде чем перейти к описанию каждой из трех стадий развития, хотелось бы пояснить, что мы имеем в виду, когда говорим об архетипе и оси Эго—Самость. Для нас это, с одной стороны, образные конструкты, с другой – некие вполне автономные сущности, которые обладают особой, не постижимой до конца природой, проявляющейся в психическом опыте и оказывающей влияние на развитие человека. Архетипические переживания или опыт связаны с теми аспектами бытия, которые символизируют вечное и нуминозное, они часто биполярны и наполнены благоговением и ужасом. В психике они проявляются в образах, аффектах и действиях.
Ось Эго—Самость – это метафора, описывающая систему, которая формируется в результате взаимодействия сознания и бессознательного. Вслед за многими юнгианцами (Шульманом, Бернштейном, Вилкинсоном, Кноксом, Хогенсоном) мы попытались применить положения теории комплексных адаптивных систем для описания внутреннего устройства психики. С точки зрения теории сложных систем, ось Эго—Самость представляет собой самоорганизующуюся, комплексную адаптивную систему, способную к самовоспроизведению. В этой системе реализуется так называемая аутопойетическая динамика (от гр. αὐτός – сам, ποίησις – создание), для которой характерны взаимосвязанные процессы разрушения и трансформации компонентов (Maturana, Varela, 1991). В этих процессах, порождающих и реализующих друг друга, проявляется фундаментальная взаимодополняемость структуры и функции. В этом смысле Эго и Самость как компоненты целостной системы реализуются и трансформируются в процессе функционирования оси Эго—Самость. В действительности дифференциация Эго и Самости, а также развитие диалога между ними – проявления процессов разрушения и трансформации, свойственных самоорганизующейся системе. Непрерывно обновляясь, ось Эго—Самость порождает опыт, который мы называем архетипическим и нуминозным.
С юнгианской точки зрения, психика, подобно любой самоорганизующейся системе, представляет собой совокупность процессов, в данном случае сознательных и бессознательных. В этой системе Эго является центром сознательной личности, а Самость – центром всей психики. При этом мы не рассматриваем Самость как нечто буквальное – как некую материальную структуру, распознаваемого другого или конкретную божественную сущность, управляющую миром (Jung, 1943, par. 32). Под ней мы понимаем объективную реальность, в которой вселенский смысл переплетается с субъективным человеческим бытием. Самость можно символически уподобить неведомой силе, неявленному присутствию, вдохновляющему источнику и т. д. Эти символические формы привели Юнга к пониманию Самости как архетипа целостности – упорядочивающего и объединяющего центра психики.
Эго ребенка, рождающегося в состоянии единства со всем сущим, постепенно дифференцируется от Самости. Ребенок научается отделяться от бессознательного, или, другими словами, от архетипической реальности, но все же остается динамически связанным с ней. Он вынужден справляться со сложными и часто фрустрирующими переживаниями, вызванными архетипической реальностью, а также соматическими, аффективными и когнитивными факторами взаимодействиями с окружающими.
Когда переживания становятся угрожающими, у ребенка естественным образом включаются защиты. Используемые многократно на протяжении долгого времени, эти защиты наносят вред отношениям Эго и Самости. Они делают ось Эго— Самость ригидной, а придавая ей жесткость, тем самым лишают Эго и бессознательное способности контактировать друг с другом. Образно можно представить, что защиты блокируют поток энергии вдоль оси Эго—Самость и таким образом разрушают зарождающийся между ними диалог. Эта защитная блокада надежно изолирует Эго не только от потенциально всеобъемлющей власти Самости, но и от ее нуминозности, богатства и изобилия. В результате человек может оказаться почти полностью отрезанным от неиссякаемого источника жизни, собственной аутентичности, душевных и телесных переживаний. Затопленный бессознательным или отрезанный от него, человек наглухо закрыт от великих тайн жизни[4].
Самая ранняя стадия развития – «примитивная» – охватывает первые 18 месяцев жизни. В течение этого периода новорожденный как бы находится «один на один со вселенной». Пребывая в состоянии только-только зарождающегося сознания, ребенок склонен воспринимать мир исключительно в архетипических образах. Для слабого младенческого Эго все окружающее выглядит преувеличенно, подобно тому как мы, взрослые, видим сказочных героев: вот ведьма, вот королева, а вот принц на белом коне или ужасное чудовище. Ребенок видит реальность в нуминозном, архетипическом аспекте. Так, хмурый взгляд матери может восприниматься как угрожающая жизни ярость, а ее кратковременное отсутствие переживаться как вечное пребывание в аду.
Поскольку нарождающееся Эго не дифференцировано в достаточной мере от бессознательного, архетипическое царство то и дело легко затягивает его обратно. Другими словами, психика ребенка, пытающегося отстоять свои первые, ранние победы в дифференциации (младенец стремится отделиться от матери, Эго – от Самости), постоянно сталкивается с угрозой быть заново поглощенной бессознательным. Стрессовая ситуация, коей является возможная регрессия в состояние недифференцированности, заставляет ребенка применять особые защиты. К ним относятся классические примитивные защиты – расщепление и проективная идентификация (McWilliams, 1994, р. 112)[5]. Они названы примитивными не только потому, что используются в таком раннем возрасте, но и потому что являются достаточно радикальными по своему воздействию. Они надежно изолируют одни части психики от взаимодействия с другими ее частями и/ или от взаимодействия с окружающими[6]. Юнгианские психоаналитики выделяют еще и ранние защиты Самости (Stein, 1967; Fordham, 1974). Они приводятся в действие, когда связное Эго еще не сформировано, следовательно, «управление» ими осуществляет не Эго, а более глубинный центр психики (Kalsched, 1996, р. 1–3). Эти защиты часто персонифицируются архетипическими фигурами, которые оберегают таинственную внутреннюю сердцевину личности, другими словами, Самость. Фактически психика ребенка пытается защитить целостность от непереносимых внутренних и внешних угроз. Мы также считаем, что, помимо примитивных защит Эго и защит Самости, ребенок может использовать в защитных целях и паттерн отношений: избегающий, ищущий и антагонистический. Сочетание всех этих разнообразных защит в итоге и помогает нарождающемуся Эго сохранить с трудом завоеванную дифференциацию и уберечь Самость. Комбинация из нескольких видов специфических защит, используемая чаще всего, и определяет формирование базовой структуры характера.
3
Исследования детского поведения все чаще подтверждают тот факт, что с момента рождения ребенок уже обладает возможностью выбора и некоторой степенью автономии. В связи с этим, когда речь идет о формировании структуры характера, мы обращаем особое внимание на динамические процессы, связанные с образованием внутрипсихических и межличностных защит.
4
Существование гендерной реальности в психике и в жизни – это вызов аутентичности, на который постоянно приходится отвечать, поэтому мы решили попеременно использовать в тексте местоимения «он» и «она». В ответ некоторые наши коллеги заявили, что чередование гендерных местоимений вносит путаницу и сбивает с толку, а в ряде случаев описывает патологию как исключительно женскую. Другие же с одобрением восприняли такое уравнивание полов, которое «пробудило в них» дополнительный интерес к теме. Мы сожалеем, если принятое нами решение об использовании гендерных местоимений вызовет путаницу или причинит неудобство читателям.
5
Маквильямс отмечает, что, хотя в целом расщепление и считается защитой Эго, в некоторых случаях оно явно отражает «состояние, предшествующее стадии целостного восприятия объекта и интеграции Эго» (McWilliams, 1994, р. 112). Мы используем термин «расщепление» именно в значении «самое раннее состояние, предшествующее формированию Эго».
6
Стадию развития, на которой ребенок часто применяет расщепление и проективную идентификацию в качестве защит, Мелани Клайн назвала параноидно-шизоидной позицией (Klein, 1946, р. 2). Пользуясь собственной терминологией, она подробно описывает, каким образом проецирование нежеланных отщепленных частей Я или Эго на других приводит к возникновению параноидного состояния и к шизоидному истощению (Hinshelwood, 1989, р. 156).