Возмездие

Дома он ни слова не сказал о произошедшем в клубе. Эльза за ужином несколько раз бросала на него испытующие взгляды, но промолчала, обошлась без лишних вопросов, за что он был благодарен ей. Ему не хотелось вносить в семью хотя бы тень тревоги. Это было что-то вроде суеверного или даже религиозного чувства. Дом для Корчака был не пресловутой крепостью, а скорее храмом, как бы высокопарно это ни звучало.

Дети, не замечая несколько напряженного состояния родителей, оживленно болтали о всякой всячине. Старший Иван посмотрел анимационный фильм «Душа» и желал знать, что отец думает по поводу потустороннего мира, существует он или нет? Иванна постоянно перебивала брата, потому что ей не терпелось рассказать какой-то английский стишок, который она выучила сегодня. Ей было семь, она училась в первом классе очень привилегированной и очень дорогой частной школы. Иван был на два года старше. У обоих были каникулы, они провели целый день дома, соскучились по папе и наперебой стремились единолично завладеть его вниманием.

Жили Корчаки не за городом, а в большой, прекрасно обставленной квартире на двадцать пятом этаже. У каждого имелась своя комната, а все вместе собирались в гостиной или кухне, с окнами от потолка до пола. Ощущение простора и свободы было сродни полету. Семья будто бы парила над житейской суетой.

Когда покончили с рагу из тушеного кролика, стали пить чай с датским печеньем. Оно было твердым – много не погрызешь. Иван, у которого продолжалась смена молочных зубов, макал печенье в чай. Остальные самозабвенно хрустели, продолжая болтать до десяти часов вечера. Потом младшее поколение было выдворено укладываться спать, а Корчак лег почитать на сон грядущий.

Через некоторое время к нему присоединилась Эльза в короткой рубашке, пахнущая зубной пастой и ночным кремом. Она была не просто блондинкой, а очень светлой блондинкой, что объяснялось ее скандинавским происхождением. Корчак до сих пор обожал любоваться ее волосами… ну, кто догадался, тот поймет. А Эльза по-прежнему краснела, как девочка, когда он просил не прятаться, а показать себя.

Десятиминутка любви принесла обоим желанную разрядку. Как всегда, после этого они просто лежали рядом, тихо переговариваясь.

– Ты сегодня чем-то расстроен, – заметила Эльза, водя пальцем по его мохнатой груди.

– Есть немного, – признался Корчак.

– Поделишься, Игнат?

– Игоря встретил случайно. Совершенно разбитого. Сломленного. Помнишь Игоря?

– С такой забавной фамилией? – спросила Эльза. – Достоевский? Толстой?

– Каренин.

– Точно! Каренин. И что с ним?

Выслушав рассказ супруга, Эльза вздохнула:

– Ужас. Даже не верится, что такое может быть в наше время.

– Как видишь, может, – вздохнул в свою очередь Корчак. – Но, возможно, Игорь сам виноват. Думаю, он чего-то недоговаривает. Или в долги влез, или еще что-нибудь. Сейчас беспредела никто не допускает, даже сами бандиты. Все решается культурно.

– По понятиям? – спросила Эльза, имевшая некоторое представление об особенностях бизнеса на постсоветском пространстве.

– Или по понятиям, или по закону. Иногда и так и так. Короче говоря, чтобы на семью наезжать… Уже и не помню, когда в последний раз слышал про такое.

– Ты ему поможешь?

– Обязательно!

Эльза приподнялась на локте и застыла, глядя на Корчака в темноте.

– Это не опасно?

– Это нужно сделать уже хотя бы в порядке самозащиты, – сказал он. – Нельзя допустить, чтобы в городе орудовали беспредельщики. Так нам всем спокойней будет.

– К Льву обратишься?

Эльза имела в виду друга их семьи Льва Левченко, который по совместительству был генерал-майором полиции и начальником местного Управления по борьбе с организованной преступностью. Левченко был на пару лет старше Корчака, что не мешало мужчинам испытывать взаимное доверие и быть на равных. Насколько знала Эльза, их связывало много детских и юношеских воспоминаний, но она не особенно вникала в подробности. Как женщина ни старалась, ей не удавалось избавиться от неприязни, которую она испытывала к Левченко. Должно быть, это объяснялось обычной женской ревностью к прошлому своего избранника, в котором ей не было места. Наличие друзей молодости у мужа всякий раз напоминало Эльзе, что он не всегда безраздельно принадлежал ей.

Корчак не догадывался об этом. Он привык считать жену сдержанной, рассудительной и уверенной в себе женщиной, которой неведомы ревность и зависть. Эльза его не разубеждала. Ревнивые чувства казались ей недостатком, а свои недостатки она привыкла скрывать. Еще более ревностно, чем некие интимные подробности своего тела.

Они поболтали еще немного о разных отвлеченных вещах, а утром Корчак, как и собирался, отправился на встречу с Левченко. Его старший друг предложил пообщаться не в здании УБОП, а на нейтральной территории. Это было небольшое уютное кафе, стены которого были украшены стилизованными городскими пейзажами. Левченко здесь знали и, несомненно, уважали, хотя он был в гражданской одежде и золотозвездными погонами не отсвечивал. У него было квадратное лицо и такая же квадратная фигура. Волосы абсолютно белые, но не жесткие, а, как это часто бывает с рано поседевшими людьми, сохранившие природную мягкость. Зачесанные назад, они лежали на голове красивыми волнами, поблескивая в электрическом свете. Было еще довольно рано. Город был пуст, потому что большинство предприятий все еще праздновали смену года.

– У меня всего пятнадцать минут, извини, – сказал Левченко, когда им принесли кофе и свежие пончики. – Криминалитет не отдыхает. Нам тоже не положено.

– Когда же вы его победите наконец, криминалитет этот? – поинтересовался Корчак полушутя и уже более серьезно добавил: – Боретесь, боретесь, а он процветает…

– Даже террором бандитизм полностью не искоренить. А дров при этом знаешь сколько наломать можно? Только щепки полетят во все стороны. Кровавые, Игнат. В этом проблема.

– Понятно.

На самом деле Корчак не вполне понял объяснение, но не стал настаивать на расширенном толковании. Он предпочитал маленькие конкретные цели любым рассуждениям на высокие темы.

– Слушай, Лев, – заговорил он, прихлебывая кофе с восхитительной густой пенкой. – Я к тебе с просьбой.

– Ну конечно, – усмехнулся друг, откинувшись на спинку стула. – Еще бы ты ко мне без дела. Вспоминаешь о моем существовании, только когда припечет.

– Не меня припекло. Знакомого одного.

Левченко нахмурился:

– Ты же знаешь, Игнат, я этого не люблю. Если есть проблемы, пусть подают заявление в установленном порядке. Рассмотрим. Разберемся. Управление не богадельня.

– Это особый случай, – настаивал на своем Корчак. – Помочь надо. В срочном порядке.

– Что за срочность такая?

– Хорошего человека бандюки прессуют. Жену избили. Дочку чуть при родителях не изнасиловали. Отморозки. Ворвались в дом с оружием на Новый год. Девочка беременна, теперь выкидыш может случиться.

– Выкидыш – это плохо. – Левченко крякнул. – У моей Оксанки, сам знаешь, сколько их было. Так и не родила нам наследника.

Когда у Корчака была цель, он не отвлекался на посторонние темы.

– Их найти надо, – сказал он. – Вор должен сидеть в тюрьме, а головорез так и подавно. Здесь данные пострадавшего. – Он протянул другу сложенный вдвое листок из блокнота. – Каренин фамилия. По официальным каналам нельзя, он за женщин своих боится.

– Задачка. – Левченко поскреб квадратный подбородок. – Не можешь ты, Игнат, без задачек.

– Тебе достаточно только позвонить, – настаивал Корчак. – Пусть опера осведомителей поспрашивают. Отморозки явно успели в городе наследить, даже если залетные. Сделаешь?

– Сделать-то сделаю. А что потом? По какой статье их привлекать? Каренин твой, небось, показания давать не станет, сдрейфит.

– Если возьмете сволочей, то все сделает как надо, чтобы за решетку их отправить. Я за него ручаюсь.

– Все сделает, говоришь? – переспросил Левченко, хмыкнув. – Ну тогда ладно. Ты прав, тут на корню рубить надо. Не то начнется передел собственности, город кровищей захлебнется. Будем работать.