Страница 29 из 30
– О, да, сэр! – ответила девушка. – Она вся измята и, если вы мне позволите, сэр, – она выглядит так, как будто кто-то всю ночь на ней ворочался и провел очень беспокойную ночь.
– Вот тебе, и на, – произнес Паркинс. – Пожалуй, я это мог сделать, когда распаковывал вещи. Прошу меня извинить за то, что причинил вам дополнительные хлопоты. Кстати, я жду своего друга, который должен сюда приехать, – джентльмен из Кембриджа, – он хочет остановиться здесь денька на два. Я надеюсь, ваш хозяин не будет против этого возражать?
– Нет, нет, сэр, – пожалуйста, пусть приезжает. Никто не будет возражать, я в этом просто уверена, – ответила горничная, и, хихикнув тихонько, украдкой, ушла сплетничать о странном инциденте с другими горничными.
Паркинс твердо решил улучшить свою технику игры в гольф.
С гордостью скажу, он настолько преуспел в этом, что полковник, который роптал и ворчал из-за неизбежной перспективы играть с ним второй раз, по мере того, как их утренняя партия набирала обороты, становился гораздо словоохотливее. Причем, его голос громыхал по всей равнине, как сказал один из наших поэтов, – «подобно басам органа в башне монастыря».
– Странный ветер был вчера ночью – сказал полковник, У нас поговаривают по такому случаю, что кто-то его насвистел.
– Вы, серьезно! – ответил Паркинс. – А что, существуют какие-то суеверия и приметы этого, которые до сих пор еще живут в ваших краях?
– Не знаю, как там насчет суеверий, – сказал полковник. – Но в это верят и во всей Дании, и в Норвегии, и на Йоркширском побережье[134]; и я считаю, что-то в этом есть, знаете ли, поэтому народ в это и верит, и рассказывает об этом своему подрастающему поколению. Теперь ваша очередь (вполне вероятно: читатель, который знаком с правилами игры в гольф, может представить соответствующее развитие игры через соответствующие промежутки).
После того как они снова вернулись к разговору, Паркинс, с некоторой нерешительностью сказал:
– Кстати, о том, что вы сейчас говорили, полковник, я считаю, у меня есть все основания утверждать, что мои собственные взгляды на это явление незыблемы и непоколебимы. Я в действительности абсолютно убежден в том, что ничего такого, что называют «сверхъестественным», не существует и в помине.
– Что! – сказал полковник, – неужели вы собираетесь мне сказать, что не верите ни в ясновидение, ни в привидений, ни во что?
– Ни во что подобное я не верю, – твердо ответил Паркинс.
– Ну, что ж, – ответил полковник, – в таком случае, я могу сказать, сэр, что вы не многим лучше саддукеев.[135]
Паркинс уже собирался ответить. Насколько он помнил, саддукеи были наиболее разумными из всех, о ком он читал в Ветхом Завете, но тут он почувствовал некоторую неуверенность от того, что в Библии они упоминаются довольно часто и, поэтому предпочел отделаться легким смешком.
– Возможно, вы и правы, – ответил он; но – Дайте мне клюшку! Теперь моя очередь. – Минуточку. Полковник. – После этого последовало недолгое молчание. – Итак, что касается свиста, которым заклинают ветер, разрешите я скажу вам то, что я думаю по этому поводу. Законы, которые лежат в основе образования ветров, на самом деле еще не в достаточной степени изучены. Ну, а что касается рыбаков и прочих простолюдинов, то они их не знают вообще. К примеру, допустим, какая-нибудь чудаковатая женщина или может быть вообще какой-нибудь абсолютно незнакомый и посторонний человек, в недобрый час прогуливались по пляжу и при этом свистели, и их заметили. И вдруг, в этот самый момент, поднимается буря, – человек, который умеет определять погодные явления по небу или тот, у кого есть барометр, может с определенной ясностью сказать, чего им ждать. Но простые люди в рыбацких деревнях не имеют барометров, они знают всего лишь несколько примет, по которым могут предсказывать погоду. Наиболее вероятно то, что этот чудак, будь то мужчина или женщина, о которых я уже упоминал, будет ими воспринят как личность, обладающая способностью вызывать ветер. Почему, он или она не могут заработать такую репутацию? Теперь, давайте поговорим о том ветре, который поднялся прошлой ночью. Итак, как это произошло. Я свистел сам. Да, да, я два раза свистнул в свисток, а вслед за этим поднялся ветер, как бы в ответ на мой призыв. Если бы кто-нибудь видел меня…
Но, его аудитория оказалась, в некоторой степени, нетерпеливой по отношению к таким пространным разглагольствованиям, тем более, я боюсь, что Паркинс сделал ошибку выбрав тон лектора, поэтому не успел он произнести свою последнюю фразу, как полковник заткнул его.
– Вы говорите, что вы свистели? – спросил он. – И что у вас, там, за свисток? Кстати, сейчас ваша очередь. Ударьте по мячу сначала. – после этого на недолгое время воцарилось молчание.
– Насчет того свистка, о котором вы спрашивали, полковник. Весьма любопытная вещица. Он лежит у меня… О, нет, похоже, я забыл его в своем номере. Да, так оно и есть. Я нашел его вчера.
После чего Паркинс рассказал о том, как нашел свисток. Всё это время полковник что-то непонятное бурчал себе под нос и твердил о том, что если бы он оказался на месте Паркинса, то был бы осторожней с вещью, которая принадлежала каким-то папистам[136], от которых, а в этом можно не сомневаться, никогда и не знаешь чего можно ожидать. С этой темы он переключился на чудачества викария, который в прошлое воскресенье издал указ о том, что в эту пятницу будет Праздник Святого Апостола Фомы,[137] и в одиннадцать часов в церкви состоится служба. Исходя из этих и других соображений, полковник сделал вывод о том, что викарий был натуральным папистом, если только, не дай Бог, не иезуитом, но умело это скрывал, и Паркинс, который не очень был готов дискуссировать на эту тему, вынужден был поддерживать разговор, стараясь не вступать с ним в конфронтацию. Надо сказать, они так хорошо ладили утром после завтрака, что не возникало никаких сомнений в том, что они не расстанутся и после обеда.
Все послеобеденное время они, забыв обо всем, увлеченно играли, до тех пор, пока еще можно было хоть что-то различить на площадке и свет не начал подводить их зрение. И только тут Паркинс вспомнил, что он собирался посетить руины старого храма. – Не беда, – подумал он, – дело это не срочное. А утро вечера мудреней, пусть сегодня он лучше пойдет домой в компании с полковником.
Не успели они завернуть за угол, как какой-то мальчишка, летя как угорелый, чуть не сбил с ног полковника, и вместо того чтобы удрать, вцепился в него и встал как вкопанный, задыхаясь от быстрого бега. Полковник, естественно, начал того упрекать, но очень быстро разобрал, что мальчишка до того перепуган, что дар речи потерял. На все вопросы не последовало ни единого ответа. После того, как тот отдышался, он начал выть как ошалелый, и еще сильнее вцепился в ноги полковника. В конце концов, они его оторвали, но тот так и продолжал выть не замолкая.
– Что, черт побери, случилось? Куда ты там залез? Что ты такое увидел? – спрашивали его оба наперебой.
– Я видел как оно махало мне из окна, – дико выл мальчик, – и очень испугался.
– Из какого еще окна? – раздраженно спросил полковник. – А ну-ка, соберись, парень, ты же мужчина.
– Из окна, которое на улицу выходит, в гостинице, – сказал мальчик.
Паркинс уже собирался отпустить этого мальчишку домой, но тут вмешался полковник; он хотел хорошенько распросить мальчика о том, что произошло на самом деле. Он сказал, это совсем не легко, так сильно напугать ребенка, не каждый на такое способен, и если вдруг удасться выяснить, что какие-то подонки сыграли с ним такую шутку, то пусть они за это поплатятся. Он сумел выудить из мальчишки всё, что с тем приключилось. Дело было так: мальчик играл во дворе, на траве перед гостиницей, вместе с другими ребятишками; потом его друзей позвали домой и они ушли, и он уже, тоже собирался уходить, как вдруг, совсем случайно, посмотрел на одно окно и увидел, как отдуда кто-то ему машет. Там была фигура какого-то человека в белом одеянии, его лица различить было невозможно; она манила его к себе, хотя это был совсем не человек – если можно так выразиться, то есть, совсем не такой как все нормальные люди. – А был свет в комнате? – спросил его полковник. – Нет, он не видел света в комнате. – А какое это было окно? Оно было на втором этаже? – Да, да – оно было на втором этаже, с двумя маленькими голыми тетеньками по обе стороны.
134
Йоркшир (Yorkshire) – историческое графство в Северной Англии, не только самое большое, но и самое английское из всех английских графств: от холмов, лугов и цветущих садов местных жителей до умиротворённых классических английских окрестностей. Многие из тех, кто родились и выросли в Йоркшире, злорадно издеваются над предрассудками южан, занимая позицию, точно такую же, как техасцы и австралийцы, которые считают, что всё, что происходит не у них, вообще не следует принимать во внимание.
Дело в том, что Йоркшир имеет здесь все преимущества, так как его самые яркие характеристики – от диалекта до ландшафта – уходят корнями в долгую историю поселений, изобретений и независимости, и это всё ещё является источником их гордости. Здесь есть акры округлых долин, национальных парков на холмах и отличного побережья, испещрённые названиями мест, пришедшими от викингов, средневековыми аббатствами, обозначенными местами боёв во время Гражданской войны и сельскими домами аристократов и промышленников.
Что касается других предметов гордости Йоркшира (пиво лучше, воздух чище, люди доброжелательнее, чем «на юге», и так далее), то вы можете составить об этом своё собственное мнение. Йоркшир раньше был поделён на три графства, или «Райдинга» (Север, Восток и Запад), что по-древнескандинавски означало «три части», которые грубо соответствуют современному делению на Северный (North), Восточный (East) и Западный (West) Йоркшир, плюс Южный (South) Йоркшир, который примыкает к Пик-Дистрикт и Восточному Мидлендсу.
135
Саддуке́и – название одной из трёх древнееврейских религиозно-философских школ, возникших в эпоху расцвета династии Маккавеев (ок. 150 г. до н. э.) и просуществовавших вплоть до разрушения иудейского государства римлянами (70 г. н. э.).
Эти три направления – саддукеи, фарисеи и ессеи – в основных чертах своих всецело выросли на почве учения Моисея и представляли лишь продукт различного отношения к способу применения его в жизни; но Иосиф Флавий, с целью сделать понимание еврейских сект доступным для своих нееврейских читателей, сравнивает, на основании некоторого внешнего сходства, саддукеев с эпикурейцами, фарисеев – состоиками, ессеев – с пифагорейцами.
Так как ессеи, согласно своему учению, устранялись от всякого участия в политической жизни народа, то борьба между остальными двумя школами и резкая противоположность в их взглядах и стремлениях составляет главное содержание исторической жизни еврейского народа за указанный период времени и, в известном отношении, отразилась и на дальнейшей судьбе иудаизма[1].
В перечне 80-ти христианских ересей «Панарионе» (ок. 378 года) саддукеи на 14-м месте и первые среди семи иудейских еретических, с точки зрения христианства, сект.
В отличие от фарисеев, религиозные воззрения которых в значительной степени сохранились в талмудической литературе, саддукеи, как школа, никаких письменных памятников после себя не оставили; тем не менее мы обладаем некоторыми сведениями о них, благодаря тем фрагментарным сообщениям, которые имеются о саддукеях у Флавия и в Талмуде. В общем, эти сведения согласны между собой и вполне подтверждаются книгами Нового Завета.
Согласно одному довольно позднему талмудическому источнику, школа саддукеев названа была так будто бы по имени своего основателя, некоего Садока, ученика известного мудреца Антигона Сохейского (IV–III века до н. э.). Последний, между прочим, учил: не будьте как рабы, служащие своему господину в расчёте получить за то вознаграждение, а будьте как рабы, служащие своему господину (из любви) без всяких расчётов на вознаграждение. Садок будто бы понял слова учителя в том смысле, что никакое вознаграждение не ожидает человека за гробом и что, следовательно, человеку следует заботиться лишь о своём земном благополучии, как это и делали саддукеи, которые все отличались своим богатством и роскошным образом жизни.
136
Паписты (уст.) – часто встречавшееся в XIX в. среди православных и протестантов именование римо-католиков.
137
Фома́, – иначе называемый Близнец, – один из двенадцати апостолов (учеников) Иисуса Христа.
Известный фразеологизм «Фома неверующий» (или «Фома неверный»), который употребляют для именования человека, которого сложно в чем-либо убедить[1][2], связан с одним из эпизодов Евангелия от Иоанна: апостол Фома не смог поверить в Воскресение Христово до тех пор, пока своими глазами не увидел Христа воскресшим.