Мой Тургенев

Варвара Петровна очень боялась холеры. Однажды ей прочитали в газете, что холерная эпидемия распространяется по воздуху через болезнетворных микробов. Тотчас последовал приказ управляющему: «Устрой для меня что-нибудь такое, чтобы я, гуляя, могла видеть все окружающие меня предметы, но не глотала бы зараженного воздуха!» Долго ломали голову, но выход нашли: спасский столяр сделал носилки со стеклянным колпаком в форме киота, в котором носили чудотворные иконы по деревням. Барыня располагалась там в мягких креслах, а слуги носили её по окрестностям Спасского. Варвара Петровна осталась довольна таким изобретением, столяр получил в награду золотой. Все шло хорошо, пока не произошел курьезный случай. Встретил однажды странную процессию благочестивый странник-мужик, принял носилки за киот, отвесил земной поклон и положил медный грош «на свечку». Последовал взрыв безудержного гнева; привели пред грозные очи госпожи несчастного столяра-изобретателя, всыпали изрядное количество плетей и сослали на поселение».

Поэтому рассказ «Му-Му», в котором Тургенев, не называя, описал свою мать, отражал лишь один небольшой эпизод ее владычества и был легким отголоском тех бесчинств, которые творила эта властная барыня. Однако ее жестокость иногда сменялась порывами к благотворительности. В одном из своих имений она устроила приют для бедных соседок-дворянок. В Спасском были богадельня, больница и крестьянское училище.

Умерла Варвара Петровна 16 ноября 1850 года в Москве в доме на Остоженке в возрасте 63 лет. Похоронена в некрополе Донского монастыря. Она оставила после себя огромное состояние, которое было поделено между сыновьями – Николаем и Иваном.

Отец писателя Сергей Николаевич Тургенев, офицер кирасирского полка

3. Детство и юность

В четыре года Тургенев впервые увидел Европу: семейство на собственных лошадях через Берлин и Цюрих приехало в Париж, где задержалось на полгода. В Швейцарии Сергей Николаевич подобрал подходящих гувернеров для своих сыновей и отправил их в Россию.

Гувернеры-гувернерами, а у Варвары Петровны в Спасском был собственный, по ее мнению, наиболее эффективный метод воспитания сыновей. Она их жестоко наказывала и собственноручно (!) порола розгами. «Драли меня, – вспоминал позднее Иван Сергеевич, – за всякие пустяки, чуть не каждый день… Раз одна приживалка, уже старая, бог ее знает, что она за мной подглядела, донесла на меня моей матери. Мать, без всякого суда и расправы, тотчас же начала меня сечь, – секла собственными руками и на все мои мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, сам догадайся, за что я секу тебя!

На другой день, когда я объявил, что решительно не понимаю, за что меня секли, – меня высекли во второй раз и сказали, что будут каждый день сечь, до тех пор, пока я сам не сознаюсь в моем великом преступлении. Я был в таком страхе, в таком ужасе, что ночью решился бежать. Я уже встал, потихоньку оделся и в потемках пробирался коридором в сени. Не знаю сам, куда я хотел бежать, только чувствовал, что надо убежать и убежать так, чтобы не нашли, и что это единственное мое спасение. Я крался как вор, тяжело дыша и вздрагивая. Как вдруг в коридоре появилась зажженная свечка, и я, к ужасу моему, увидел, что ко мне кто-то приближается – это был немец, учитель мой; он поймал меня за руку, очень удивился и стал меня допрашивать. – Я хочу бежать, – сказал я и залился слезами. – Как, куда бежать? – Куда глаза глядят. – Зачем? – А затем, что меня секут, и я не знаю, за что секут. – Не знаете? – Клянусь богом, не знаю. – Ну, ну, пойдемте… пойдемте.

Тут добрый старик обласкал меня, обнял и дал мне слово, что уже больше наказывать меня не будут. На другой день утром он постучался в комнату моей матери и о чем-то долго с ней наедине беседовал. Меня оставили в покое…» И в конце Иван Сергеевич добавил: «Да, в ежовых рукавицах меня держали, и матери моей я боялся, как огня…»

Когда-то сама Варвара Петровна убежала от своих родителей по причине жестокого с ней обращения, но выводов никаких не сделала и добрее и мягче от этого не стала. Отец никогда не бывал жесток со своими сыновьями, но в материнские способы воспитания не вмешивался. Сергей Николаевич стремился развить лучшие мужские качества в своих сыновьях, и для этого применял особый, распространенный в то время в аристократических семьях, спартанский метод воспитания.

Этот метод подробно описал Тургенев в романе «Дворянское гнездо», рассказывая о том, как воспитывался своим отцом Федя Лаврецкий: «Исполнение своего намерения Иван Петрович начал с того, что одел сына по-шотландски: двенадцатилетний малый стал ходить с обнаженными икрами и с петушьим пером на складном картузе; шведку заменил молодой швейцарец, изучивший гимнастику до совершенства; музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали навсегда; естественные науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика, для поддержания рыцарских чувств, – вот чем должен был заниматься будущий «человек»; его будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодною водой и заставляли бегать вокруг высокого столба на веревке; ел он раз в день по одному блюду, ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя, в твердости воли и каждый вечер вносил в особую книгу отчет прошедшего дня и свои впечатления». «Да, тяжело в те времена приходилось детям», – вспоминал уже в зрелом возрасте Иван Сергеевич.

По письмам Сергея Николаевича к старшему сыну Николаю (письма к Ивану не сохранились) ясно видно, что он заботился о будущем своих сыновей. Он требовал от Ивана, чтобы письма свои тот писал ему на русском языке, что сыграло очень важную роль в судьбе будущего писателя. Мать же предпочитала говорить и писать по-французски, даже православные молитвы, по ее требованию, были переведены и произносились по-французски.

В 1827 семья переехала в Москву. В начале Тургенев обучался в частных пансионах и у домашних учителей, а в 1833 поступил на словесное отделение Московского университета. В переходный период от детства к отрочеству важную роль в жизни Тургенева сыграл его родной дядя, младший брат отца, Николай Николаевич. Когда родители уезжали за границу, дядя брал на себя все заботы о воспитании детей. Николай Николаевич Тургенев не отличался ни разносторонностью своего образования, ни глубиною духовных запросов. Это был русский дворянин старинного покроя. Но в отличие от Варвары Петровны и Сергея Николаевича ему были присущи добродушие, мягкость и сердечность в обращении с детьми. Тургенев так привязался к своему дядюшке, что и впоследствии, даже когда испортились отношения между ними, все-таки называл его «вторым отцом».

Николай Николаевич был увлекательным рассказчиком. Он любил предаваться воспоминаниям об Отечественной войне. В 1812 году Н. Н. Тургенев служил юнкером Кавалергардского полка, за храбрость в Бородинском бою его наградили военным орденом и произвели в поручики. В 1814 году он вошел со своим эскадроном в Париж и поразил избранное французское общество необыкновенной физической силой. В одном из французских гимнастических залов, заключив пари, он так растянул силовую пружину, что вырвал ее из стены вместе с креплениями. В Париже долго ходили легенды об этом необыкновенном «подвиге» русского богатыря. Рассказы дядюшки увлекали воображение Тургенева и послужили материалом для его художественных произведений. В биографиях тургеневских героев Отечественная война 1812 года часто является исходным пунктом: родословная отца Елены Стаховой в «Накануне», родословная Кирсановых в «Отцах и детях».

Тургенев рассказывал о своем развитии Н. А Островской: «До четырнадцати лет я был очень мал ростом; был упрям, угрюм, зол и любил математику. Четырнадцати лет я сильно заболел, пролежал несколько месяцев в постели и встал почти таким высоким, каким вы меня теперь видите. Доктора уверяли, будто я и болел-то от сильного роста. С тех пор я совершенно изменился: стал мягким, слабохарактерным, полюбил стихи, литературу, стал склонен к мечтательности». Иван Сергеевич был очень добрым человеком, но вряд ли слабохарактерным. Он был склонен к самокритике, недооценивал себя и свои достижения, и приписывал себе несуществующие пороки. Ведь каждый пишущий человек хорошо знает, какой силы характера, воли и упорства требует написание романа, а сколько таких замечательных произведений было создано русским писателем.