Страница 6 из 7
Вова выкатил телегу на дорогу и решал – тащить её обратно в садоводство или спрятать тут. Близилось утро, какой-нибудь труженик мог заметить его.
Нет, опять предосторожность. У сентября тёмное утро.
Вова положил в телегу клеенку, затем инструменты, затем мусор, опять клеёнку и покатил в садоводство.
До дома он добрался без происшествий.
Вова встал не сам, разбудили. Мать, приехавшая к полудню, распахнула дверь в комнату:
– Вставай, помогать будешь.
Наверняка подумала, что он опять заспал из-за компьютера.
Женщина выгружала на стол банки с едой. Вот баночка с гуляшом, вот с тёртой облепихой, пюре, баночка супа. Стекляшки звякали, стукались друг о друга, борщ самоубийственно бросался на стенку, надеясь прорваться к одинокой картошке. Привычные баночки показались Вове египетским ритуалом, выуживанием забальзамированных органов покойника. Он прямо, без всякой украдки, взглянул на мать – поняла ли, почувствовала – но немолодая уже женщина, поджав губы, сосредоточено выгружала провизию на стол. Закончив, она сказала:
– Завтракай и на огород.
Она всегда так говорила, и Вова всегда подчинялся. Он знал, что после будет копать, носить, подавать, пересаживать, в общем, делать несложную садовую работу, без которой вот-вот состарившаяся женщина точно не справилась бы. Затем, часам к пяти, она обязательно бросит что-нибудь недоделанное и, глядя на сына, сердечно скажет: 'Спасибо, без тебя бы я ничего не успела'. И это 'спасибо', и эта работа приглушала очевидную несправедливость: женщина всё ещё работала, а её сын нет.
Поверх забора поглядывал дядя Толя. Офицер неумно казармичал, спрашивал то, что и так было понятно, не забывая легонько подтрунивать над Вовой. Поначалу тот думал, что опять начнётся поучительный разговор, а затем военный спросит о шуме ночью, но тот только лысо, по-армейски шутил. Зато мать, когда нашла отпиленные грабли, устроила небольшой допрос. Вова с удивлением смотрел на чистый срез, будто по нему его могли уличить самом в главном. 'Сломались. Отпилил, чтобы новые сделать', – не сразу ответил он. Грабли понадобились, чтобы прорыхлить высокую гряду с кабачками. Когда Вова запрыгивал в неё, опёршись на вкопанную дверь, та скрипнула, будто всё ещё служила людям привычным способом.
– Подстриги бороду, – сказала мать за обедом.
Вова выковыривал из банки картошечный мозг и твёрдо ответил:
– Нет.
Когда мать уехала, Вова уселся на ступеньки крыльца. Ночью они били труп. Правая нога, которая ещё вчера прыгнула на человека, вела себя покорно и немного пристыжено. Причина спокойствия была понятна. Как только Вова придумал про веник, топор, отпиленные грабли, телегу, два куска плёнки и мешки с мусором, соединив столь разные вещи воедино, то понял, что его никто никогда не найдёт.
Он спрятал человека. Затем спрятался сам.
Местный, неместный, случайный или постоянный – всё это было игрой в додумки. Главное уже свершилось. Одежда была постирана и высохла. Старая обувь сожжена и выкинута. Можно было просчитать все варианты, дать волю всем русским глаголам.
История могла пойти по детективному следу: Вова упредил все мелочи, додумавшись даже до веника в лесу, но просмотрел что-то очевидное. Может быть прямо сейчас, вон в той кучке непросмотренных листьев, лежит что-то изобличающее. Или какая-нибудь бабка всё подсмотрела из-за нестиранной занавески, сразу набрала номер, но там не приняли всерьёз, за что ещё покаются, когда выяснится, что в искомом районе пропал человек. И тогда все его великие предосторожности превратятся в пот. А ещё Вова мог заняться намёками, лениво подрассказать о случившемся собутыльнику, а может подбросить мыслишку дяде Толе, чтобы он тоже задрожал напоследок... Или написать о случившемся так, как оно есть, бесхитростно доверяясь мистификации, которую так любят люди, жизнь которых скучна.
Второй вариант оставался экзистенциальным: нужно было мучительно заламывать сознание, напиться и, широко расставив трясущиеся руки, хрипеть на отражение в бочке. Пару раз сходить на могилку (первый – случайно, под предлогом грибов), затем пойти и признаться, сесть на предложенный стул с отстранённым в себя взглядом, случайно раскрыв ту человеческую исключительность, которая полагает, что только с ней на всём белом свете могло произойти нечто невероятное. И там кивнут, там запишут, усядутся в машину и поедут. Вова покажет места, где нашёл первую сыроежку.
Последняя возможность была мистической. Чтобы ворона села на штакетину и немигающе смотрела черничным глазом; чтобы, встав поутру, увидеть, что кто-то копался в огороде, разбросав высокую кабачковую грядку; страшно привидятся сны, в которых правая нога будет жить отдельно от тела; а потом, ночью, в дверь громко постучат – постучат так, когда призывают к ответу. Прижавшись к холодному дереву, Вова услышит, как оно гулко задрожит от вопроса: 'Дружище, подскажи дорогу на озеро?'.
Всё было предсказуемо. И оттого не волновало.
Никто никого не искал и через два, и через три дня. На сутки затянул мелкий дождь, который замыл все следы и запахи. Он посбивал листья, и шаги теперь хрустели, тёрлись, ломались. В воздухе перестало пахнуть истлевшей тряпкой. Началась настоящая осень.
– Приди, помоги мне тут! – голос дяди Толи перелетел два забора.
Правая нога дёрнулась и замерла. Вова с удивлением посмотрел на ногу, которая будто бы вспомнила, что её ещё называют конечностью. Она больше не дрожала. Зато дрожало что-то другое. Невысказанное, хмельное. Непонятное.
– Ты услышал!? – вежливое слово скрывало невежливый вопрос.
– Дядь Толь, – ответил Вова, – вы как-нибудь сами там, хорошо? Я занят.
Мужик неожиданно согласился:
– Да какие вопросы. Мне просто малину одному неудобно подвязывать. Ломается.
В ответ Вова оглядел себя. Он был всё тот же: борода да худоба. Оказывается, в них не было трагедии. Просто требовалось чуть-чуть решительности. Нужно было опасаться не вполне нормального дядю Толю, а себя, какого-то врождённого инстинкта подавленности, склонённости перед вождём, командиром, главным. Это вдруг стало настолько очевидным, что Вова ещё долго смотрел на дядю Толю, пока не согнул его за малиной. Но вместе с маленькой победой внутри обнаружился ещё меньший изъян, занозка, коловшая каждый вздох.