Страница 1 из 12
Доспехи демона
Глава 1
Из всех костей в человеческом организме громче всех ломаются кости черепа. Наверное, это потому, что ушные каналы близко. Или звук просто распространяется по еще целым костям, сразу попадая в слуховые центры мозга. На манер наушников, работающих на принципе костной проводимости. Так или иначе, звук передается хорошо. Намного лучше, чем от сдающихся одно за другим ребер или многочисленных костяшек пальцев.
Когда тебя избивают пятнадцать минут подряд, используя все, что попадется под руку, или было найдено в карманах — перестаешь даже чувствовать боль. Может, и больше, чем пятнадцать минут, а, может и меньше — время ощущать тоже перестаешь. Первые пропущенные удары еще чувствуются, первые выбитые зубы еще хрустят во рту, первые капли крови на языке режут металлическим вкусом. Но когда уже не можешь подняться и остается лишь прикрывать голову руками, зная, что все равно не поможет — всего этого уже нет. Отключается боль, заглушенная аварийным выбросом максимального количества боевых гормонов, вкус крови во рту становится привычным и уже невозможно вспомнить, как было без него. Переломанные руки и ноги не слушаются, легкие, пробитые осколками ребер, почти не тянут воздух. Будто потихоньку развоплощаешься, безболезненно теряя саму возможность взаимодействовать с материей этого мира. И все, что остается — лишь звон в голове, перемежаемый хрустом ломающихся под ударами арматуры костей.
И отрешенные мысли.
Грустно умирать в двадцать два года. Еще грустнее умирать в двадцать два года по собственной непроходимой тупости, помноженной на браваду и самоуверенность. И венцом печали — грустно умереть, возвращаясь с соревнований по армейскому рукопашному бою, на которых только что взял золотую медаль.
И, как следствие — на кураже переоценил самого себя и не просчитал ситуацию.
Когда на шее висит золотая медаль, выданная полуголой белозубой красоткой, когда мышцы все еще слегка гудят от заблокированных и нанесенных ударов, когда в голове висит эйфорический туман трех побед подряд — как тут что-то просчитать? Любой почувствует себя героем, захочет быть героем!
И, когда прямо перед носом захлопнет двери и уедет автобус, когда в голову придет решение, что не западло и два километра до дома пешком пройти, и плевать, что на улице почти ночь, когда проходя мимо очередной подворотни услышишь оттуда женские крики о помощи и пьяный мужской смех, когда присмотришься и поймешь, что девчонка, отбивающаяся от пятерых нетрезвых гопников — та самая роскошная блондинка, что вешала тебе медаль на шею…
Тогда желание быть героем легко способно исподтишка превратиться в мысль о том, что ты, собственно, уже герой. Победитель. Воин.
На окрик «Эй, гоблины!» гоблины отреагировали предсказуемо — посоветовали идти дальше и не лезть не в свое дело. Их тоже можно понять — они желали как можно скорее приступить к самому сладкому, не отвлекаясь на всяких мимокрокодилов и уж тем более не затягивая общение с ними, если уж все-таки придется. Но когда мимокрокодилы заходят в ту же подворотню, показательно скидывают с плеча спортивную сумку, снимают куртку и, не торопясь, требуют отпустить девушку — гоблинам тоже начинает хотеться побыть героями.
Только в их понимании это значит «отхреначить лоха впятером до потери человеческого вида».
Первых двоих я грамотно встретил — один совершенно ожидаемо прыгнул вперед с вытянутой в ударе ногой, и я его просто пропустил мимо, встречая второго прямым ударом в лицо. Отчетливо хрустнул нос, все еще бегущие вперед ноги занесло, и гопник плашмя рухнул на асфальт — наверное, даже вырубился.
От удара у меня заболела рука — кажется, я выбил запястье. Бить кулаком без перчаток и даже бинтов — плохая идея.
Второй набросился со спины, повис на шее, заставляя согнуться, зажав мою голову в кольцо из рук. Я не стал сопротивляться, а послушно согнулся, подхватил его ноги и выдернул из-под него, одновременно падая тоже — прямо на его тушку.
Ах, как громко он закашлялся, когда отбил себе легкие!
А я быстро откатился, вскочил на ноги и встретил следующего гопника.
Драться они не умели. Какой там армейский рукопашный бой, они вообще никакого боя не знали — петушиный разве что! Все, что они могли — это кидаться по одному, получать кулаком в нос или ногой в солнечное сплетение и оседать, пуча глаза и восстанавливая дыхание. Они бестолково махали кулаками, пытаясь дотянуться до меня, а я легко уходил от их ударов. Не от всех, конечно, — все же пять человек это десять рук и десять ног, которые пытаются тебя достать со всех сторон, но даже если они и доставали, их вялые смазанные удары едва ли чувствовались, в то время как я успевал солидно насовать в ответ.
Так могло бы продолжаться очень долго, если бы в один прекрасный момент я не начал пропускать все больше и больше ударов, и не почувствовал, что футболка липнет к телу как-то не так, как я привык. Не так, как она это делает, будучи пропитанной потом. И уж тем более от пота на ней не появляются ярко-красные разводы, видные даже в чахлом свете редких светящихся окон.
Это сейчас, лежа на боку, скрючившись в круассан, прикрывая голову руками, а живот — коленями, я могу потратить на мозговую активность все те силы, что до этого тратил на удары, блоки и увороты, ведь двигаться сейчас мне банально не позволят. Потратить — и легко придти к выводу, что у подобной гопоты в обязательном порядке будет с собой нож или кастет. Или, как в моем случае — все сразу. И что они без раздумий пустят их в ход, когда поймут, что ситуация складывается не в их пользу. Этот приговор я подписал сам себе в тот момент, когда зашел в этот переулок и показательно скинул сумку на асфальт. Они бы, может, и рады были бы не доставать все это «говно», но пара нокдаунов и россыпь выбитых зубов разожгли в них животное начало, которое потребовало полного уничтожения противника. Не считаясь с методами и способами. Если бы они с ходу победили меня — с их точки зрения все было бы логично и правильно. Но на это у них шанса не было. Единственным их шансом было сделать то, что они, собственно, и сделали.
Черт, а я ведь кучу раз читал о том, как очередного спортсмена-борца вот так за здорово живешь отправил в гроб какой-то наркоман с десятирублевым ножом! Читал и понять не мог — как вообще так получилось?!
А ведь получилось как-то.
Нет, о том, что надо бросить девушку в беде, конечно, и речь не шло… Но вот увязать в драке по самые ноздри, демонстрируя уже даже не девушке — та сбежала, едва только ее отпустили! — но самому себе, как я хорош и как мощны мои лапищи — однозначно не стоило. Убедиться, что угроза для девушки миновала, заставить как можно больше нападающих одномоментно оказаться на асфальте, схватить сумку и драпать! А то и сумку оставить — лишь бы ноги унести.
Но нет, адреналин и кортизол плюс дофамин сыграли крайне злую шутку. Сперва — заставив ввязаться в затяжной бой, после — заглушив сигналы от болевых рецепторов левого бока, куда в пылу драки совершенно незаметно пырнули ножом. А потом еще раз — по руке, которой я пытался заблокироваться от нового удара.
Оказывается, нож, это штука, которую совершенно невозможно заметить в руке в момент удара. Настоящего удара, которым тебя пытаются как минимум порезать, а не просто наметить его, как на клоунских однодневных курсах самообороны. Осознание того, что это был именно такой удар, приходит уже постфактум — когда из твоей руки фонтаном вырывается струя крови и она резко перестает слушаться, превращаясь в подобие деревянного протеза.
И вместе с кровью из раненого организма вытекают и силы. Быстро, неумолимо, безжалостно. Вместе с ними исчезают из головы мысли о превосходстве над противником, уступая место сначала панике, из-за которой ты начинаешь делать лишние движения и, как следствие, терять силы еще больше. А когда уже и защищаться толком перестает получаться, не говоря уже о контратаках — в голове все заволакивает липким бессильным страхом. Слепым и иррациональным, таким, какой бывает в детском кошмарике, когда ты убегаешь и никак не можешь убежать. И непонятно от чего ты бежишь и куда ты от него бежишь, и возможно ли убежать вообще — страх не задает вопросов, он просто лишает тебя воли, сковывает все тело, мешая сопротивляться и как бы намекая, что чудище уже рядом и вот-вот протянет к тебе свои кошмарные узловатые пальцы. Схватит, поднимет и, утробно хохоча, сожрет.