Страница 111 из 117
— Да, — почти шёпотом ответила она.
— Красавица, Максимка дома? — услышала она вкрадчивый мужской голос с лёгким восточным акцентом.
— К-кто… это? — от неприятного липкого предчувствия у неё вышибло воздух из лёгких. Ладони стали влажными, ноги подогнулись, будто под колени ей со всего маха угодили битой.
— Тихо, сладкая, — так же вкрадчиво продолжил голос, — скажи, Максим выйдет погулять с нами, или… сама пойдёшь?
Паника. Удушье. Глаза заполнились слезами. Господи, неужели это не сон? Зачем она вообще подошла к телефону? У Макса ведь ни оружия, ни охраны. Ничего. Он как голый пришёл! Никто даже не знает, что он здесь у неё. Кроме этого… который дышит сейчас в трубку.
— Чё молчишь?
— Что вам нужно? — просипела Соня и мучительно сглотнула.
Максу к ним нельзя. Если она растолкает его сейчас, он пойдёт к ним и они убьют его!
— День рождения у меня сегодня, — сообщил невозмутимо голос в трубке, — хочу в гости Макса позвать. Отпустишь?
Соня молчала, судорожно пытаясь найти какой-нибудь способ отмотать время назад и ни за что не подходить к телефону. Отключить его вообще. Выбросить.
— Или сама приходи! Подарком мне будешь…
Соню затрясло. Конечности стали ватными, пульс взбесился, а позвоночник сковало льдом. Если она пойдёт, они, наверняка будут шантажировать Макса этим. Выманят. Но так у него будет время, чтобы подготовиться, что-нибудь придумать — он же умный. Что там будет с ней самой, Соня старалась не думать.
— Куда? — чужим, будто придушенным голосом спросила Соня.
— Выходи. Внизу машина стоит. Будь умницей, не расстраивай именинника… — и отключился.
Словно в кошмарном, вязком сне она натянула на протестующее тело какую-то одежду. Последний раз посмотрела на безмятежно спящего любимого… и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
Глава 47
Сыграю на нервах, ты скажешь, что стерва
Но крепко сожмешь, зная, чья вина
Срывая одежды, так грубо и нежно
Но утро разделит нас медленно
Всё против нас, все против нас
Но каждый день без твоих глаз
Просто бессмыслен, просто бессмыслен
Всё решено, но мне все равно
И каждую ночь я молюсь за него
И подставлю под выстрел
Свою жизнь бескорыстно…
Клава Кока «Ненавижу-обожаю»
Безумству храбрых — венки со скидкой!
Как только она шагнула в открытую пасть чёрного микро-автобуса, ее схватили за шкирку, скрутили руки за спиной, заклеили рот и накинули холщовый мешок на голову — хорошо, хоть чистый. И все это так быстро и отлаженно, что Соня даже… восхитилась! Им с этим номером можно смело в «Минуте славы» выступать. К чему эти меры? Она же вышла добровольно. Сопротивляться, даже если бы это было логично, все равно бы не смогла.
Ее грубо толкнули и она упала на сидение боком. Так и поехала.
Страх скрутил все внутренности, тошнота подкатила к горлу и застряла болезненным узлом в глотке. Если ее сейчас начнёт выворачивать, она просто захлебнётся! Соня уже предпочла бы умереть прямо здесь и сейчас, потому что не хотела знать, что будет дальше!
Долго ли ехали — сказать было сложно. Со связанными руками, заклеенным ртом и мешком на голове было сложно ориентироваться в пространстве и времени. Кроме того, адреналин отчаянно долбил в виски, инстинкт самосохранения вопил «Беги!», «Борись!».
А она даже плакать не могла. И без того воздух был в дефиците, на рыдания, рвавшиеся из груди его никак не хватит.
Шок почти не давал анализировать ситуацию. Хотя сейчас было самое время подумать. Пусть и поздно, как обычно. Но там, с телефонной трубкой в руках у неё на это было всего три секунды. «ДА или НЕТ, Соня?!». Сейчас, лёжа на сидении автомобиля, обездвиженная, обезмолвленная, Соня пыталась найти альтернативные варианты развития событий, но все упиралось в то, что она приняла единственно верное решение. Она могла бы, конечно, разбудить его и все рассказать. Но тогда бы он пошёл один. Не стал бы даже охране звонить. Один! Потому что он такой! Отчаянный! И она ни секунды не сомневалась в том, что он что-нибудь придумает и спасёт ее. (Ой, дураааа, — прим. авт.)
Все что оставалось — надеяться, что раз на голову надели мешок, значит, есть маленький шанс остаться в живых. Хотя, не факт. Убивать прямо сейчас ее и так никто не станет. Она «им» нужна, как приманка. А вот сделать с ней что-нибудь, после чего она сама жить не захочет… Господи, помоги! Соня проговорила про себя «Отче наш» почти без запинки, хотя раньше никогда не могла вспомнить молитву целиком до конца.
Вскоре автомобильные шины зашуршали, как по брусчатке, остановились. Послышался звук разъезжающихся ворот, лязг металла и цепей. Машина вкатилась куда-то и ворота сзади закрылись.
Частный дом? Гараж?
Дверь микроавтобуса отъехала. Ее выволокли из машины за шкирку и потащили куда-то быстро — она едва успевала перебирать ногами. Потом она упала, все-таки, когда ровный пол под ногами без предупреждения превратился лестницу, ведущую вниз. Соня больно сосчитала ступеньки коленями, а этот, кто тащил ее, даже, кажется, не заметил — поволок дальше, как мешок с тряпьем.
Стало душно и влажно. Запахло подвалом и мышами. К нестройному дуэту шагов похитителя и ее неуклюжему шарканью подошвами кроссовок по бетонному полу теперь присоединился тихий бэк-вокал люминесцентных ламп. Наконец, они остановились. Скрипнуло чем-то ржавым. А потом ее толкнули в спину куда-то вперёд в пустоту. Соня влетела в неё головой, как тореадор, запуталась в ногах и в чем-то мягком, и падая, больно ударилась обо что-то макушкой. Хорошо, сознание не потеряла. Хотя, лучше бы потеряла. Потому что лежать с мешком на голове, со связанными руками за спиной и глотать слёзы, ожидая конца — было невыносимо.
Дверь позади с шумом захлопнулась, лязг затвора коротким эхом отразился от стен и стало тихо, как в вакууме. Соня слабо заскулила. Так не хотелось умирать. Так, вдруг, захотелось жить. Любить! Кричать о любви! Вернуться на несколько часов назад и там… на груди у Макса сказать ему эти три слова, не дожидаясь, когда он сделает это первым! Задушив гордость, просто сказать: «я тебя люблю» и пусть весь мир подождёт. А дальше будь, что будет. Вот о чем она жалела — что сгинет, так и не сказав ему о своих сильных чувствах! А он так и не узнает о них… никогда.
Видимо, потрясение, страх, отчаяние, ожидание развязки исчерпали все ее физические силы и она не заметила, как провалилась в тяжёлый полуобморочный сон, словно в бездонный, ледяной колодец.
— Вставай! — Соня очнулась от того, что кто-то тряс ее за плечи и орал басом над самым ухом.
Она замычала. Голова болела. Пить хотелось нестерпимо. Сколько минут прошло? Часов? Дней?
Соню опять подняли за капюшон толстовки и поволокли куда-то, но уже по лестнице вверх, затем какими-то коридорами. Звуки шагов теперь тонули в ворсе мягких ковров. Запахло сигаретным дымом, но воздух при этом показался гораздо свежее, чем там, откуда ее только что вытащили. Хлопнула дверь. Она ещё несколько метров проехала коленями по полу, прежде чем ее кинули на что-то мягкое, пахнущее старой прокуренной кожей. Диван Сталина? Соня попыталась зацепиться за эту ассоциацию, проанализировать ее, лишь бы не потерять сознание от страха.
Руки страшно затекли, буквально до боли, которую становилось все труднее терпеть. В голове все звуки отдавались, как в цинковом ведре. Или сразу в двух.
— Оооо, а вот и рыыыба! — противно нараспев протянул голос из телефонной трубки. Именинник, значит?
С Сониной головы сорвали мешок и дёрнули за капюшон вверх, поднимая в вертикальное положение. Да, спасибо, присяду, пожалуй, посижу, а то устала! Сквозь спутанные и налипшие на лицо волосы, Соня смутно различала незнакомую комнату а-ля «Кабинет хозяина сочинского ресторана «У Аштона»». За окнами особняка сгущались сумерки. Это же сколько она была в отключке? Часов десять, не меньше?