Свет других миров

Лайла забивала день повседневными глупостями, таскала его гулять и слушать новую — для восьмидесятых — музыку. Обсуждала с ним книги, кино. Закидывала на него ноги, валяясь на диване, и часами говорила, и говорила, и говорила.

Её голос, бархатный и нежный, успокаивал и убаюкивал, и Пятый любил её только сильнее.

Как любил и Куратора, которая приходила по вечерам, и не ждала даже, когда он сам придёт. Наливала себе вино, садилась на диван и хлопала по коленям. Пятый устраивал на них голову, и Куратор рассказывала, как прошёл её день, перебирая его волосы.

Он был дома. Пустота, оставшаяся в сердце после смерти братьев и сестёр, никуда не девалась, но постепенно боль угасала.

А чувство вины становилось сильнее.

— Я давно хотела спросить, — однажды спросила Лайла. — Что ты сделал… когда выстрелил огоньком Долорес из револьвера.

— Что? — Пятый непонимающе обернулся и вскинул брови. — Ты о чём?

— Ты не помнишь? У тебя была подвеска, ты её всегда носил.

Пятый отвёл взгляд и задумался. Покачал головой.

— Я знаю, что я пожертвовал чем-то важным, чтобы закрыть портал. Но я не помню… Это было что-то важное. Иногда я чувствую какую-то фантомную боль, но я не помню, что это.

— Ох, — Лайла свела брови вместе, домиком. — Ох, Пятый, — шагнула к нему и обняла со спины, прижалась к нему всем телом. — Пятый, ты стольким пожертвовал, и продолжаешь гнуть эту тупую волынку с «я не герой».

Пятый непонимающе замер. Он правда не знал, что потерял, и фантомные боли были даже не самыми сильными. Но Лайла, похоже, знала, какой огромной была его жертва.

— Мне так жаль, Пятый. Мне очень, очень жаль.

Через пару месяцев он вернулся к работе в Комиссии. Его встречали с фанфарами и ЭйДжей лично вручил благодарность. В его честь даже устроили банкет, но Пятый молчал почти всё те несколько часов, что он длился. Просто сидел по правую руку от Куратора, и смотрел на подходящих к нему агентов невидящим взглядом.

Когда пришло время держать речь, Пятый встал, сжимая в пальцах рюмку хереса, обвёл собравшихся взглядом и хрипло сказал:

— Не за что, — и сел обратно.

Им с Лайлой больше не давали рядовых заданий. Что-то похитрее и поизощрённее. Поинтереснее. Но толка от этого не было. На заданиях Пятый был безрассудным и беспечным. Заботился только о напарнице, но никогда о себе, и от того он раз за разом возвращался с ранами и ушибами по всему телу.

Осенью их перевели в руководство — не безликими клерками, а поближе к Куратору, под её непосредственное руководство. Рост их карьеры был самым стремительным за все годы существования Комиссии, но даже уборщики знали, что причиной этого было то, что Пятый так и не отошёл от смерти семьи.

Все знали, что он заплатил слишком много и что стремления жить в нём почти не осталось.

И никто, кроме Лайлы и Куратора, никогда не смотрел ему в глаза.

Так прошёл почти год. На Новый год, стоя на Елисеевских полях рука в руке с Куратором, Пятый впервые за годы, проведённые бок о бок, поцеловал её сам.

— Это что было, Пятый? — Куратор сощурилась, глядя на него. В уголках её глаз собрались морщинки, тонкие вмятинки обрисовали вечную улыбку. Над их головами гремел фейерверк, а Пятый думал только о том, что, возможно, ему стоило выжить только ради этого момента.

— Я думаю, — он отвернулся и посмотрел на салют. Яркие огни в небе по-прежнему поражали его, он не мог поверить, что ночь его родного мира может быть такой разноцветной. — Я думаю, что люблю тебя, Миранда.

Пошёл снег, и Пятый закрыл глаза. Год был тяжёлым, и он столько потерял. Но раз он остался жить, стоило научиться жить с чёрной дырой в сердце.

Куратор обвила его рукой и устроила голову у него на плече. Пятый скосил на неё взгляд. В серо-голубых глазах отражались яркие всполохи фейерверка.

— Я думаю, — сказала Куратор, — я тоже люблю тебя, Номер Пять.

Он был на своём месте. Там, где должен был быть. Где его любили и позволяли быть слабым, а слабым он был часто. Весь этот год его мучили кошмары, и ночь за ночью он просыпался с криком.

На годовщину несостоявшегося Апокалипсиса Пятый вернулся на кладбище. Кроме чемодана при нём была корзина для пикника, полная сэндвичей с арахисовым маслом и зефиром, и с бутылкой красного вина. Пятый посидел перед надгробиями с полчаса, а потом встал и исчез в синей вспышке, возвращаясь в квартиру на Монмартре.

В этот вечер за ужином говорил только он. Рассказывал о своём детстве и обо всём хорошем, что помнил о братьях и сёстрах.

За февралём пришла весна. Пятый и Лайла так и работали в Комиссии, взяв на себя по доброй трети дел Куратора. Втроём они неплохо справлялись, и в конце концов у Пятого за спиной перестали перешёптываться, что Куратор взяла его под своё прямое руководство только потому что он был слишком травмирован, а отправить его на пенсию было нельзя.

Ведь он герой.

Легенда.

Он больше не был самым изощрённым и талантливым убийцей во времени, но по-прежнему не выпускал линию времени из поля зрения.

Чтобы больше никому и никогда не приходилось останавливать Апокалипсис ценой жизней любимых.

По выходным они ездили куда-нибудь втроём. Садились в машину в пятницу вечером и половину ночи ехали к морю, и Пятый фотографировал Куратора и Лайлу с растрёпанными ветром волосами и в очках на пол лица.

— Это всё ещё так странно, — как-то раз сказала Лайла, пока Пятый мешал ей идеальный тартар, а Куратор, отлучившись в уборную, приводила причёску в порядок.

— Что именно?

— Ты и мама. Что вы типа… официально вместе. Не пойми неправильно, просто ты мой брат, а она…

— Мы работаем во Временной Комиссии и наш босс — рыбка, но ты ещё способна удивляться. Восхищаюсь я тобой, коротышка.

— Что я могу поделать. Ты удивительный, носатый.

Пятый тихо рассмеялся. Будто нерешительно, но по-настоящему.

— Но я рада, что ты снова улыбаешься. Если моя мама…

— Вы обе, — Пятый поднял на неё взгляд. — Вы обе делаете меня… — он замолк, подбирая слова. — Счастливее. С вами мне не так больно.

Лайла кивнула. Потом вскинула голову и улыбаясь посмотрела на спешащую к ним Куратора.

Второй декабрь после не случившегося Апокалипсиса ознаменовался тем, что к ним в кабинет постучались Хейзел и Ча-Ча. Талантливые ребята, лучшие из лучших. Беспощадные профессионалы и фанаты своего дела. Если кто-то и знал толк в жестокости, так это они. Пятый убивал оригинально, но быстро. Эти двое любили жертву предварительно помучить.

— А вам тут что нужно? — Куратор оторвалась от отчёта, который читала.

— Мы к Пятому, — сказал Хейзел. — Мы вроде слышали, что к нему можно… не по записи.

— Да, можно, — Пятый вышел из-за стола. И протянул руку сначала Хейзелу, а потом Ча-Че. Иерархическая система на его взгляд устарела, и он не хотел быть для агентов очередным бюрократом.

Когда-то он был одним из них.

— Очень приятно познакомиться с вами лично, — сказал он.

— Это взаимно, — Хейзел немного потоптался на месте. — Не могу поверить, что…

— Давайте без этого. Зачем вы пришли?

Ча-Ча тяжело вздохнула и сунула руку за пазуху, а потом протянула ему конверт:

— Какой-то кудрявый хиппи сказал передать это тебе.

Пятый нахмурился.

— И вы…

— Он был очень убедителен. С ним были мёртвая бабуля и глубоководные, — пояснил Хейзел.

— Хм, — Пятый на них уже и не смотрел. Потом сделал шаг назад и бросил: — Давайте как-нибудь встретимся в кофейне на третьем этаже, пропустим по чашке кофе и немного попоём друг другу дифирамбы, но сейчас…

— Не продолжай, — Ча-Ча схватила Хейзела за локоть и потащила прочь. — Что за стрём вообще.

Пятый не слышал больше ни их голосов, ни как закрылась за ними дверь. Он поднёс конверт к лицу и вдохнул аромат благовоний. Посмотрел на Куратора. Потом на Лайлу и тихо сказал:

— Это от Клауса.

Вернулся на своё место, покрутил конверт в руках, а потом всё же решился и открыл его.