Страница 23 из 25
Все действия и основные персонажи являются вымышленными. Любые совпадения случайны, поэтому где правда, а где вымысел, решайте сами!
Все существующие и будущие бюрократы остановитесь, задумайтесь…! Какую цену имеют ваши бумажки?
Часть вторая. Сон и правда
Зоя Коробейникова готовилась к бою. Готовилась, как могла, ведь самое страшное, что может быть на войне – это ожидание. Нет, она не была робкой и неопытной, для нее эта атака была третьей. На ее счету был спасенный красноармеец, которого она под огнем противника буквально на себе вынесла с поля боя. Это была ее гордость.
Зося, как ласково ее звали бойцы, была саниструктором одной из отдельных гвардейских рот Центрального фронта. Вообще, судьба у этой обычной русской девчонки была самая обыкновенная для тяжелого военного времени: 10-летка, комсомол, курсы ОСОАВИАХИМ с отличием, бесконечное обивание порога военкомата с просьбой «на фронт».
Подготовка санинструктора к бою была достаточно необычна: с учетом опыта, накопленного в первых боях, Зося не готовила перевязочный материал, она усердно точила простой карандаш. Он был немецкий, трофейный и очень хорошего качества, стружка с грифеля под острым ножом сходила ровно и ладно. Зоя несколько раз роняла карандаш и один раз уронила так неудачно, что на него наступил старшина хозвзвода, Кузьмичев. Несмотря на это карандаш, не пострадал. Этот маленький предмет был очень дорог для девушки: ведь подарил его веселый и жизнерадостный Ваня Черняев, рядовой разведвзвода.
При воспоминании об Иване на щеках Зоси невольно выступал румянец, ведь девушка симпатизировала солдату с первой встречи. Иван, не стесняясь никого, открыто ухаживал за Зоей, а она, видимо, отвечала ему взаимностью. В тяжелой фронтовой жизни чувства двух молодых людей были очень трогательны и невинны.
Он, как мог старался заботиться о девушке. Букетик полевых цветочков в медицинской сумке, ванильный сухарик под подушкой, маленькая плитка шоколада, сверток, с тремя кусочками сахара неловко вложенный в ладошку при мимолетной встрече.
Мимолетная встреча… Как же она важна для влюбленных сердец, всегда и везде, во все времена, даже на войне…, особенно на войне. Его незаметная улыбка и легкое подмигивание глазом, адресованные ей, только ей. В ответ еле заметное, но такое важное помахивание маленькой девичьей ладошкой, только для него…, только ему.
Она даже в бою всегда пыталась поймать взглядом его мужественную фигуру, когда возможно. Вот атака…, вот он упал, и вместе с этим ее огромное сердце резко срывалось в бездонную пропасть. Нет, ползет; вспышка автомата, его автомата; вот встал и бежит… Переживать такое трудно, да и очень часто на это просто нет времени, потому что у нее тоже есть боевая работа. На этой работе любовь к Ивану, как правило, уходила в глубину души, открывая большую ее часть для других очень тяжелых, а порой просто непереносимых чувств.
После боя в первую свободную минутку он оказывался рядом с ней, чтобы, хотя бы на мгновенье убедиться, что с ней все в порядке… Она тревожным беглым взглядом, всматриваясь в лица солдат, пыталась отыскать его. Когда их глаза встречались, он улыбался, только уголками губ, она смущалась…
Впрочем, про карандаш. Зная, насколько он дорог для девушки, Иван изобрел для него пенал. Изобретение было очень оригинальное и заключалось в обыкновенной винтовочной гильзе, как раз подходящей по размеру. Виновник близкой потери карандаша, Кузьмичев, приладил к этой гильзе деревянную пробку, после чего пенал занял достойное место в нагрудном кармане гимнастерки девушки.
– Зосенька, – вот и сейчас услышала она знакомый голос за спиной, – возьми картошеньку, свеженькая в мундире, вкуснющая…, с солью, тепленькая еще…
«Ванюшка», – подумалось девушке, – опять заботится.
– Какая картошка, Ванюша, атака вот-вот начнется, даже не оборачиваясь, – ответила она, – а я ведь карандаш не доточила.
– Да чтоб он провалился твой карандаш, нашла, о чем волноваться, – с показной сердитостью проворчал солдат.
– Нет, Ваня, карандаш в моей работе, это можно сказать главный инструмент, мне без него никак нельзя, – многозначительно посмотрев в глаза солдата, проговорила она.
Зоя была симпатичной девушкой, белокурые волосы, ладно лежали на достаточно привлекательном лице, еле заметные веснушки, нежно покрывали щеки и весело вздернутый носик. Когда она улыбалась, на щечках появлялись озорные ямочки, а большие красивые глаза наполнялись каким-то непередаваемым светом, очень похожим на блеск синего моря. Моря, в котором можно было запросто утонуть и раствориться без остатка…
Зося задумалась и вспомнила, как тащила в траншею здоровенного сибиряка – шахтера Василия Ратникова. Солдата ранило в грудь, наверное, на излете, поэтому он сам проделал большую часть ее работы. Когда она начала эвакуацию, он усиленно помогал ей, яростно отталкиваясь ногами от земли, при этом издавая такие пронзительные звуки, как будто работал над чем-то очень-очень серьезным.
Зоя представила его в шахте, большого, сильного, наверное, похожего на героя Стаханова. И эти размеренные звуки напоминали ритмичную музыку, издаваемую при взмахе кирки или движении вагонетки.
– Спасибо, доченька, – шепнул ей шахтер, когда они двумя «кульками» скатились в окоп. И только лишь чьи-то сильные руки выхватили у нее раненого, Зося испытала не просто облегчение, она почувствовала себя Героем. Она выполнила свою работу, она сделала то, ради чего пришла на фронт – СПАСЛА СОЛДАТА, и уже неважна стала ей отчетность, и уже азартно, вскочив на бруствер, Зоя перебежками побежала туда, где она была нужнее всего, где могли быть раненые красноармейцы…
В оборонительных боях Зоя участвовала тоже активно. За свою недолгую службу она успела перевязать нескольких солдат, одного командира, одного танкиста и даже пленного гитлеровца. Немец был ранен тяжело, в живот. Самое главное, даже хорошо зная, что он враг, что он убивал ее товарищей, хорошо представляя, чем он занимался в захваченных советских деревнях, Зоя не почувствовала ненависти. Она просто в очередной раз делала свою работу и видела в нем только раненого человека. Девушка посмотрела в глаза противника и заметила боль и испуг, а затем вдруг представила, что у него есть жена и дети, и только от нее, от красноармейца Коробейниковой, зависит, вернется ли этот фашист к своей семье…
Перед очередным боем, она, словно пружина, готовилась к своей, уже успевшей полюбиться работе. Работе такой нужной, настолько милосердной, что и неважен был уже вкус дурманяще пахнувшей картошки, принесенной заботливым Иваном. Девушка была готова к атаке: вот острый карандаш, вот медицинская сумка, предусмотрительно застегнутая только на один шпинек, вот он ненавистный блокнот, с веселым беззаботным снеговиком на обложке…
– …ТО-О-О-ВСЬ, – вдруг как-то стремительным перекатом солдатских голосов прокатилось по траншее.
Она осмотрелась вокруг, пытаясь поймать хоть чей-то взгляд, однако люди себе уже не принадлежали. Кто-то нервно клацал предохранителем трофейного автомата, кто-то дергал непослушную застежку каски. Где-то вдали несколько голосов пытались напевать какую-то очень знакомую мелодию. Повсюду был слышен шум затворов и знакомые щелчки пристегивающихся штыков…
– Присели, присели, братцы, сейчас начнется, боги войны покажут себя, приготовились, приготовились, – прямо на бегу повторял взводный. Еще совсем молоденький, всего на два – три года старше Зои, вчерашний выпускник курсов комсостава. Однако в глазах санинструктора он был опытный вояка с красной нашивкой и блестящей медалью «За отвагу» на груди. Ее младший лейтенант Кузнецов надевал только перед боем и носил, как талисман, бережно начищая в тягостные минуты ожидания.
С КП бежит, – подумалось девушке, – видимо и вправду, с минуты на минуту…, – не успела додумать она, как все небо разорвалось вспышками молний.
– Зевс злится на фашистов проклятых, – думалось ей, любительнице греческой мифологии, – дайте, дайте им, ребята, – вспомнила она веселую батарею приданных артиллеристов.