Страница 12 из 14
Матиш, оробевший от мысли, что вскорости предстанет перед самим королём, воспротивился:
- А чего это - я, а не ты? Ты с его величеством знаком, о чём говорить, знаешь получше моего, вот и отдавай ему своё письмо сам. А я в сторонке побуду, помечтаю о девичьих шейках и всём прочем.
- Не спорь со старшими, умник. Если я буду говорить с королём сам, он мгновенно заподозрит неладное. Мой словарный запас несколько отличается от твоего. Не говоря уже о том, что, увлёкшись, я могу ляпнуть что-нибудь фамильярное.
- А я буду стоять столбом, позабывши, как рот открывается.
- Не бойся, я тебе напомню. И хватит со мной пререкаться, я ещё должен придумать, о чём чревовещал на эшафоте...
Но подумать Удав не успел. Услышав топот и бряцание за окном, он вскочил, зацепившись за что-то ногой, навалился на стол и снова плюхнулся на лавку.
- Матиш, вставай к рулю, быстро! Я с твоим телом ещё не освоился, а нам нужно продержаться до...
До чего нужно продержаться, Матиш не расслышал: собственное тело встретило его грохотом крови в ушах. Хорошо хоть, на этот раз поджилки от страха не тряслись. Когда пятёрка в кирасах и форме гвардейцев его величества ввалилась в кабак, а их старшой выкрикнул: "Именем короля!" и двинулся в его сторону, законопослушный палач, сроду ни с кем не дравшийся даже по пьяни, повинуясь неожиданному порыву, швырнул старшому под ноги дубовую лавку. А когда тот споткнулся и с грохотом рухнул на пол, обрушил на его голову кувшин, прихваченный с соседнего стола.
"Ой, мама родная, что я делаю? Меня ж сейчас проткнут, как этого гуся!" - подумал Матиш, хватая с того же стола упитанную птичью тушку (под негодующие вопли купца, не успевшего её разделать).
- Не посмеют, - подбодрил его Удав. - Держу пари, им запретили тебя убивать. Видишь, даже мечи обнажить боятся? Сзади!
Матиш успел перехватить кочергу, занесённую над его головой ограбленным купцом, и кажется, повредил при этом бедняге руку. Проверять было недосуг: гвардейцы, хоть и не обнажили клинки, а мечи всё же взяли в руки, и теперь медленно обступали палача с трёх сторон.
Матиш метнул в голову одного из противников гуся (попал!), отпрыгнул назад и, поднатужившись, опрокинул тяжеленный стол. С тоской обежал взглядом увешанную луком и чесноком стену ("разве ж воина этим остановишь?"), но - куда деваться - пару снизок сдёрнул и принялся рвать на снаряды. Разумеется, от нагрудной стальной пластины луковица отскочила, не задержав гвардейца ни на миг. Зато от второй, летевшей в нос, тому пришлось уклониться, и Матиш почти зацепил его ногу трофейной кочергой, но вынужден был укрыться за столом, чтобы уберечь башку от удара зачехлённым мечом со стороны другого гвардейца.
- Всем стоять! - рыкнул от двери могучий голос, перекрывая шум. - Я граф Ольдгрен. Что здесь происходит?
"Нет уж, ваше сиятельство, со своим родичем обчайтесь сами. Я притомился". С этим мысленным посланием Матиш решительно самоустранился, предоставив Удаву улаживать дела с графом самостоятельно.
***
Я едва не застонал, увидев, что Ольди явился один, не прихватив с собой не то что отряд, а даже личную охрану. По счастью, посланные за Матишем гвардейцы были не из числа заговорщиков, их попросту использовали как слепое орудие. Поэтому вместо того, чтобы заколоть под шумок кузена короля, командир вытянулся во фрунт и доложил по всей форме, что вверенная ему пятёрка получила приказ доставить во дворец палача, казнившего герцога Вальдграма. Приказ передан командиру начальником дворцовой стражи, и, по словам того, исходит от самого короля.
Я выдал кузену заготовленную байку про чревовещание на эшафоте и взятое с меня (то есть с палача) герцогом слово повторить сказанное им только королю. Байка произвела на этого болвана чести должное впечатление, и Ольди заверил гвардейца, что лично доставит меня к его величеству, но служивый, упирая на приказ, добился разрешения нас сопровождать, и мы отправились во дворец всей толпой.
По дороге я извёлся, уговаривая Матиша принять командование нашим общим телом, но ни угрозы, что король заподозрит в чересчур языкастом простолюдине шпиона, ни провокации в виде рассуждений о трепетной палаческой душе не помогли. Сославшись на неумение вести разговоры с особами королевской крови (я не в счёт, ибо самозванец), мой компаньон твёрдо отклонил предложенную честь. А когда я пригрозил, что просто-напросто запрусь где-нибудь в уголке его сознания и предоставлю упрямца его судьбе, этот умник напомнил, что в случае, если нас оставят умирать где-нибудь в подвале своей смертью, я теряю больше, чем он. Пришлось утереться и смириться.
Солдафонская целеустремлённость Ольдгрена едва не привела к международному скандалу: мы вломились в королевскую приёмную во время аудиенции, которую его величество давал послу Мантеры. Но Вельс выкрутился, принеся велеречивые извинения и намекнув на временное умопомрачение графа, который так до конца и не смирился с мыслью о вероломстве любимого (гм!) кузена. Посол, удручённо покивав, откланялся, а Вельсгрим напустился на беднягу Ольди, давая выход своему гневу в таких выражениях, что я даже позавидовал.
Но Ольди не из тех, кому можно сбить прицел вспышкой королевского гнева. Едва дожидавшись конца прочувствованной тирады, он без церемоний спросил его величество, зачем тот приказал взять палача под стражу. Вельс вспыхнул, потом до него дошёл смысл вопроса. Присмотревшись ко мне (и узнав Матиша), он мазнул взглядом по приклеившемуся к нам командиру пятёрки и снова повернулся к кузену.
- Я не отдавал такого приказа. Что всё это значит?
Командир заклацал челюстями, а Ольди с восхитительной немногословностью обрисовал положение дел. Вельс, отдадим ему должное, сообразил, что лишние уши нам ни к чему, и для начала разделался с гвардейцем:
- От кого вы получили приказ, старшина? (И как он не путается в этих форменных узорчиках?)
- От начальника дворцовой стражи, ва-ваше величество.
- Разыщите его и приведите сюда.
Старшину как сквозняком выдуло, а взгляд его величества обратился на меня.