Страница 3 из 21
Несколько минут я пытаюсь переварить это ошеломляющее открытие, а потом пульсирующая боль в голове становится совсем уж невыносимой. И я сдаюсь, позволяя мыслям свернуть в более спокойное русло. Думаю о новом перерождении, в котором получила неожиданный бонус - память сразу о двух прошлых жизнях и маленьком кусочке третьей. Правда, одна из них не совсем прошлая и не то чтобы моя, но кто сказал, что это плохо? У меня теперь юное тело и солидный жизненный опыт. Как там говорится? Если бы молодость знала, если бы старость могла? Я почти что воплотила вековую мечту человечества. И заплатила совсем недорого: проломленной головой и потерей подруги Ксеньки - единственной привязанности погибшей Надежды. Ксенька, наверное, здорово расстроится, но у неё много друзей, дети... погрустит годик-другой и перестанет.
Жаль Лизу, но она сама не захотела остаться. Я её должница, да. И долг постараюсь отдать - сделаю всё возможное, чтобы эта моя - наша - жизнь была счастливой... Да, но у неё была ещё одна просьба - найти убийцу. И с этого нужно начинать, потому что иначе моя новая жизнь может закончиться очень быстро. А как начинать, если я не знаю даже, кто был намеченной жертвой - Лиза, Надя, таксист? И вообще, что я могу сделать - одна, прикованная (надеюсь, временно) к постели? Мне нужна помощь, а обратиться не к кому. Ксеньке Лиза чужая, а открыть правду я не могу, если не хочу, чтобы меня до конца дней заперли в доме скорби. Как же мне быть?
2. Ксения
Я кружу по квартире, как неприкаянное привидение. Время от времени сурово напоминаю себе, что надо взять себя в руки и заняться делом - хоть на кухне прибрать, если уж ни на что другое сейчас не гожусь. Но всё без толку. Беру губку, чтобы помыть плиту, а потом обнаруживаю себя с этой губкой в прихожей перед зеркалом.
Нездорово бледная физиономия, припухшие веки, тёмные круги под глазами. "Ну, и рожа у тебя, Шарапов!" Показаться, что ли, кому-нибудь из знакомых без макияжа, сломать к чёртовой матери реноме легкомысленной пташки, что "не знает ни забот и ни труда"? Фигушки, перебьются! Пускай друг друга жалеют, а я со своими душевными гематомами как-нибудь справлюсь сама.
Хотя, надо признать, судьба в последнее время что-то стала чересчур уж щедра на колотушки. Сначала развод (кто бы мог подумать, что он дастся мне так тяжело; казалось-то, всё давно перегорело). Потом война с детками-тинейджерами, перешедшая из привычной вялотекущей формы в острую. Ну, этого следовало ожидать: психологи постоянно твердят, что развод родителей для детей огромный стресс. А вот Надюшка - удар неожиданный и подлый. Надька-Надежда, как же ты так, а?..
Боль потери усиливается пронзительным чувством вины. Семейные разборки и борьба с внутренними демонами в последний год съедали у меня столько сил, что на поддержание связей со старыми друзьями почти ничего не оставалось. Я даже 27 февраля, в Надькин день рождения, к ней не поехала, поздравила по телефону. А ведь у неё, кроме меня, никого не было. Тело пролежало в морге три недели, потому что документов у неё при себе не оказалось, мобильник разбился вдребезги, а никто из знакомых просто не заметил её исчезновения. Если бы не какой-то технический гений из полиции, который сумел-таки извлечь из памяти разбитого аппарата мой телефонный номер, так бы её в конце концов и похоронили, как бомжа, в безымянной могиле.
Мысль о похоронах возвращает меня к неразрешимой дилемме: звонить или не звонить мадам Ткаченко? В полиции города Дмитрова, куда меня вызвали для опознания тела, я сказала, что Надежда много лет не поддерживала отношений с родственниками и я понятия не имею, как связаться с её матерью. Первое - истинная правда, второе - не то чтобы совсем ложь, но, скажем так, лукавство. Где-то на антресолях, в коробке с конспектами и прочими бумажными сувенирами времён студенческой юности, лежит старая записная книжка с нужным телефонным номером. Конечно, номер мог сто раз поменяться, но это не проблема: один звонок в справочную, и мне сообщат новый.
Проблема в том, что я категорически не хочу, чтобы Надькина мать даже приближалась к телу дочери. Надюшка боялась родительницу пуще ядерной войны, почти четверть века скрывалась, как беглая рабыня, жила в вечном страхе перед "хэдхантерами" и случайной встречей со знакомыми из детства... Меня передёргивает от мысли, что эта истеричка, скандалистка, салтычиха и актриса погорелого театра в одном лице будет изображать безутешную материнскую скорбь у гроба моей подруги, которой искалечила жизнь.
Если бы мне выдали тело, я бы похоронила Надежду сама и как можно скорее - пока полиция разыскивает её мать по официальным каналам. Но служащий в морге проигнорировал мой прозрачный намёк на взятку, и теперь похороны по ненавистному мне сценарию - неизбежность. Вопрос только в том, буду ли я там присутствовать.
С одной стороны, мне отвратительно участие в ожидаемом спектакле, с другой - как я, единственный близкий Надьке человек, могу не проводить её до "калитки в ничто"? Но для того, чтобы проводить, необходимо выяснить, где и когда её будут хоронить, а для этого нужно не просто позвонить мадам Ткаченко, но и придумать байку, объясняющую, кто я такая и откуда знаю о Надюшкиной гибели. Непосильная для меня задача, по крайней мере, в нынешнем состоянии ума...
Я делаю ещё один бессмысленный круг по квартире, потом решаю, что мне необходимо насильственно переключить мозги, и сажусь к компьютеру. В почте - письмо от неведомой мне Marychen999, тема не указана.
Здравствуйте, Ксения!
Возможно, Вы не та, кого я разыскиваю, но это единственный мейл, который я нашла через поисковики по запросу "Ксения Траубен". Меня зовут Лиза, три недели назад я попала в аврию, в которой погибла моя случайная попутчица. Её последние слова: "Завещание на квартиру... Моей подруге Ксении Траубен... Скажите ей... дома, в словаре. Копия у нотариуса".
Я не знаю, как зовут погибшую. Авария произошла 29 мая в Дмитровском районе Московской области, неподалёку от станции Орудьево.
Сожалею, что не могла написать раньше. Я пострадала в той же аварии; до сих пор лежу в нейрохирургическом отделении Дмитровской клинической больницы.
И извините, если написала не по адресу.
С уважением,
Елизавета Рогалёва.
Я тупо перечиываю текст письма раза три или четыре. Потом сбрасываю халат, лихорадочно натягиваю на себя бельё, бриджи и футболку. Ключи от последней Надькиной "конспиративной берлоги" у меня есть, будем надеяться, что полиция из славного города Дмитрова ещё не успела связаться с московскими коллегами на предмет её опечатывания, иначе придётся обзванивать сотни контор, чтобы найти нужного нотариуса. Квартира, которая досталась Надеже от бабки, стоит миллион долларов, но дело вовсе не в том, что мне не терпится прибрать её к рукам. Мысль нажиться на смерти подруги кажется мне кощунственной. Тем не менее завещание я изыму. И с Надькиной матерью буду биться в суде до последнего. Всё, что удастся отсудить, отдам потом на благотворительность, но квартиру, из-за которой Надюшка жила, как затравленный зверёныш, мадам Ткаченко не получит.