Страница 3 из 22
— Нам надо поболтать наедине, — сказала она. — Надеюсь, ты не против?
— Можно, — согласился я. — О чём?
— Поехали в город, посидим в каком-нибудь спокойном месте. Это касается… разных вещей, — она сделала рукой неопределённый жест. — Мне интересно поподробнее узнать, чем ты занимался в серой зоне. Да-да, знаю, информация секретная, но мне известно гораздо больше, чем ты думаешь. Полагаю, у тебя и самого есть вопросы?
Я пожал плечами:
— Ну если так… Почему бы и не поболтать.
Я сел в свой внедорожник. «Пэйкан» Марии поехал первым, я — следом. Ворота перед нами открылись автоматически, и мы покинули территорию.
— Это может стать дурной традицией, — заметил Безбородов, когда Артём и Мария покинули дом. — Князья назначают канцлерами молокососов, которые только и могут быть послушными куклами.
— А вы хотите иначе? — сделал удивлённое лицо Оболенский. — А какой, простите, в этом смысл?
— Чтобы наша страна перестала выглядеть посмешищем. Нас никто не воспринимает всерьёз.
— Павел Борисович, — лицо Дуплова растянулось в улыбке, — назовите мне государство с иным устройством. Разве что в Европе, где каждый герцог правит своей землёй и где никто ни с кем не может договориться и потому постоянно воюют. Правители выражают волю тех, кто стоит за ними и на ком держится их власть. Как иначе-то?
— Я предлагаю избрать в этот раз человека более компетентного и сведущего в государственных делах, — с показным равнодушием произнёс Безбородов. — Игорь Воронцов неплохо подходит на должность канцлера. Он имеет опыт на руководящих постах и безупречную политическую карьеру, а Голицных ненавидит не меньше нас с вами.
— А с энергиями-то как у него? — спросил Оболенский.
— Четвёртый ранг, — сухо ответил Безбородов.
— Почему бы его не сделать первым заместителем или советником? Зачем в канцлеры? Канцлер должен быть символом мощи и могущества нашего государства.
— Необразованный юнец — хороший символ мощи и могущества, — ехидно заметил Безбородов.
— Всё зависит от того, как преподнести, — возразил Дуплов. — Образование — дело наживное. Да и если академию закончил — не значит, что человеком достойным стал. Артём прошёл войну, бывал на фронте аж целых два раза за последний год.
— В качестве сержанта.
— И что с того? Сочиним ему подвигов про то, как он одной левой вражеский роты выкашивал, а правой танки десятками уничтожал. Представляете, какой эффект это произведёт? Создадим ему ареол геройства и величие. Легенду создадим! — Дуплов поднял кулак и потряс им. — Это поважнее вашей академии, Пётр Борисович. У Вельяминова такой славы не было и в помине. Сами же хотите, чтобы правительство было сформировано нужным нам образом? Где гарантии, что Воронцов прислушается к нам?
— Он разумный человек, — произнёс Безбородов. — Прислушается.
— Будем думать, господа, будем думать, — подытожил Оболенский. — Пока ситуация не ясна. Артём согласия не дал.
— Скажите вот что, Вячеслав Святославович, Воскресенский на нашей стороне? — спросил Безбородов.
— Да, на нашей, — кивнул Оболенский. — Кирилл Игоревич поднимет дружину в случае необходимости.
— Воевода московской дружины выступит против Голицыных? — удивился Дуплов.
— Многие члены рода Воскресенских на стороне Голицыных, но Кирилл Игоревич расходится с ними во мнениях. А Ростислав Васильевич готов на решительные действия? — обратился он к Дуплову.
— Даже не сомневайтесь. Новгород за новое правительство, — заверил Дуплов. — Я здесь говорю и действую от имени великого князя, господа.
— Рад слышать. А вот по поводу арестов хотелось бы уточнить. У ГСБ уже имеется план, Павел Борисович? Кого, когда, по каким обвинениям. Ну и с лабораториями в серых зонах тоже надо что-то делать. Нынешняя ситуация неприемлема.
Мы с Марией ужинали в ресторане, что находился на пешеходном мосту через Волхов. Мост этот представлял собой крытую галерею с множеством магазинов и заведений общепита. Оттуда, где мы сидели, хорошо просматривался кремль, подсвеченный фонарями. Это некогда величественное сооружение с толстыми невысокими башнями выглядело игрушечным на фоне понатыканных вокруг высоток, которые переливались разноцветной рекламой. На одной из них светились огромные золотистые буквы: «Великая Русь» — название родового холдинга Борецких.
Основные блюда мы уже съели и теперь пили кофе с десертом. Всё это время Мария расспрашивала меня про серую зону.
— Вот, собственно, и всё, — подытожил я свой рассказ, кладя в рот последний кусок эклера, прожевал и добавил. — Как видишь, знаю мало. Я там был таким же солдатом: что прикажут, то и делаю. Когда был в ружанской зоне, мне ещё кто-то что-то рассказывал, а во франкфуртской вообще всё строго. Пикнуть боятся. Реально, как тюрьма: сидишь за оградой, выйти никуда нельзя, позвонить — тоже. По периметру — колючая проволока под напряжением. Никаких смартов, компьютеров — ничего не разрешается. Людей держат взаперти. А там и так обстановка гнетущая, да ещё и вся эта мудацкая секретность давит.
— Любопытно, — Мария сидела, сложив руки на столе, и внимательно меня слушала. — Что-то подобное я себе и представляла. Слухи нехорошие ходят про условия труда в лабораториях.
— Пф, не то слово, — я вытер руки салфеткой. — Я же говорю: заключённым в тюрьме свободнее живётся.
— Так значит, у тебя получалось уничтожать серых тварей? Как именно?
— Дельта-энергией, о которой никто ничего не знает, или комбинацией альфа и гамма. Я так и не понял, если честно. Одни говорят одно, другие другое. Но этих серых ублюдков разношу на куски как не хрен делать. Только приходится таблетку пить, иначе может не получиться: внешняя энергия мне поддаётся пока с трудом. Хотя прогресс есть за последний месяц.
— Хорошо. Это решит много проблем.
— Оболенские тоже участвуют в исследованиях? — спросил я. — Почему тебя так интересуют серые зоны?