Страница 12 из 17
Узнав однажды, что соседские мальчишки собираются в лес за морковником, Шакумций тоже отпросился у матери и увязался за ними.
Отпуская сына, мать велела ему не отставать от других, рвать морковник неподалеку от остальных и вместе со всеми домой возвращаться. А соседским мальчикам она приказала:
Вы большие, а мой Шакумций мал, как ноготь на мизинце. Смотрите же, не давайте его в обиду, следите, чтобы не заблудился, домой за руку приведите.
Пошли они в лес. Шли, шли по дороге, и вдруг повалился Шакумций на траву. Остановились дети. Спрашивают его:
Что с тобой, почему на землю упал?
Отвечает им Шакумций:
Мать моя велела вам за мной присматривать, беречь меня, малого, незаметного! Поднимите и понесите меня!
Согласились дети. Понесли на плечах Шакумция по очереди, пока не добрались до леса.
В лесу прохладно. Птицы поют и свежей травой пахнет.
Стали все собирать ароматный морковник, а Шакумций сидит на дубовом пеньке, ничего ни делает.
Почему сидишь, Шакумций? Отчего не собираешь купырь[3]? – спросили дети.
Улыбнулся малыш и отвечает:
Разве не приказала вам моя мать исполнять все, что я пожелаю? Нарвите сначала мне купыря, а потом уж себе.
Послушались дети, нарвали сочного морковника для Шакумция, сложили возле пенька, на котором он сидел. Потом себе большие связки бечевками навязали и домой пошли. А плешивый малыш с ноготок сидит и не шелохнется.
Остановились соседские мальчишки и спрашивают:
Почему домой не идешь, чего ожидаешь?
Прищурился Шакумций, улыбается:
Несите меня, – говорит.
Понесли Шакумция мальчишки. И его купырь забрали.
Темная ночь на лес опустилась, ни звезд, ни луны не видно. Заблудились они в лесу – не знают, куда идти. Сколько ни искали, – не могут найти дорогу. В полночь уже, еле ноги от усталости передвигая, кое-как выбрались дети со своей ношей из леса. Темно вокруг – будто сверху черную бурку накинули. Куда дальше идти? Вдруг услышали они лай собаки. И огонек вдали засветился.
Побрели они на огонек – об кочки да пни спотыкаются, из сил совсем выбились. Подошли к огню и увидели старую саклю. Покосилась она от времени, ни окон, ни дверей не осталось. Жила в этой старой сакле колдунья. Увидала она детей: «Добро пожаловать, гости дорогие!» Зазвала их в саклю, а сама думает: «Вот счастье мне привалило, наточу-ка я зубы поострее, подожду, пока уснут дети глупые, и съем по одному за ужином».
Накормила ведьма Шакумция и его товарищей, постелила на пол кошму и спать гостей уложила. Только Шакумций запротивился:
Меня мать дома не так укладывала. Сажала она меня в бурдюк и к балке под потолком в бурдюке подвешивала.
Быть по-твоему, – сказала ведьма. Посадила малыша в бурдюк и на веревке к балке подвесила.
Как только полночь пробило и петухи в первый раз закричали, подкралась ведьма к кошме, чтобы съесть того, кто с краю лежит. Шакумций зацарапался в бурдюке, заскреб ноготками об сыромятину.
Чего не спишь, Шакумций? – шепотом спросила старуха.
Мать я свою вспомнил. Она мне перед сном хатламу[4] готовила и кормила меня.
Быть по-твоему, – сказала старуха. – Хатламу сварить – немудрое дело.
Замесила она крутое тесто, воду в котле вскипятила и сварила Шакумцию хатламу. Поел он и снова в бурдюке спрятался. Пропели петухи во второй раз, когда ведьма снова к кошме подкралась. Зацарапался Шакумций в бурдюке, заскреб сыромятину ноготками.
Отчего не спишь, Шакумций? – шепотом спросила старуха. – Чего тебе еще нужно?!
Опять матушку вспомнил. Она мне ночью гедлибже готовила и кормила меня.
Изволь, и я приготовлю, – согласилась старуха. Зарезала она курицу, в сметане зажарила и подала Шакумцию. Поел он и снова залез в бурдюк. В третий раз, перед рассветом, петухи закричали. Ведьма опять к кошме подобралась. Зацарапался Шакумций в бурдюке, заскреб сыромятину ноготками.
Почему не спишь, Шакумций? Чего тебе не хватает?
Опять матушку вспомнил. Поила она меня перед утром: с речки воду большим решетом носила.
Изволь, и я принесу, чего тут мудреного, – сказала старуха. Взяла она решето и пошла за водой, а Шакумций даром времени не терял: выскочил из бурдюка, разбудил своих товарищей и говорит им:
Поднимайтесь, да побыстрее! Бежим, пока не вернулась злая колдунья и нас всех не съела!
Оделись дети и убежали, забрав с собою морковник.
До утра сидела старуха на речке – воду решетом черпала. Только зачерпнет, а вода из решета выливается прямо ей на подол. Ноги ведьма совсем промочила, а толку не добилась.
Измученная, мокрая домой пришла и в сакле пустой никого не застала.
Небылица
Послушайте, дети мои, сказку о пастухе, лучше которого никто у нас в селении не умел плести небылицы. Вот что рассказывал тот табунщик:
«Еще мать моя не была замужем, когда пас я табуны у ее родных, которые жили между двумя морями.
Однажды исчез мой конь, статный вороной скакун. Отправился я на его поиски. Всюду и везде бродил – нигде не нашел. Поднялся на высокий курган, воткнул свой нож на его вершине, в него шило воткнул, шапку на шило повесил, взобрался сам на него и осмотрелся кругом. Ничего не увидел. Спустился я тогда в глубокую-глубокую яму. Выглянул оттуда и увидел, как перешел мой конь через море и бегает возле него маленький жеребенок, что у него родился.
Подвернул я штаны, чтоб не намочить, и шагнул в море. Оказалось, что море мне едва до щиколоток достало. Перешел я его и поймал коня.
Однако конь не смог выдержать моей тяжести. Пересел я на жеребенка. Повез он меня вместе с конем. Мало ли, много ли ехал, но увидел в зарослях, которых не было, зайца, который еще не родился. Выстрелил я из ружья, что дома у меня осталось, и убил зайца. Стал я его потрошить и нашел внутри девять кусков жира, которым сапоги свои смазывать стал. На один сапог хватило, а на другой – нет. Пошел дальше в одном смазанном сапоге, а в другом – несмазаном.
Вскоре добрался я до берега моря, прыгнул в него и перешел на другую сторону. Посмотрел на ноги, – не вижу сапога, жиром не смазанного. Обиделся он и ушел от меня. Что делать? Вернулся я искать сапог.
Когда через море обратно переходил, увидел грушевое дерево, которое посредине в волнах росло. На дереве и мой сапог на двенадцати мышах молотил просо за сходную плату. Быстро молотил. Так быстро, что зерно оставалось на месте, а полова сыпалась вниз, в море.
Стал я просить сапог, чтоб ко мне он вернулся. На молотьбе заработал сапог девять мешков проса. Получил он просо, насыпал в мешки, которые были сшиты из шкур восьми мышей, положил их на арбу, сделанную из хворостинки, запряг в нее двух комаров и стал погонять через море. Я с ним отправился.
Так ехали мы два дня и две ночи. На третий день подул сильный ветер, поднялась буря. Заволновалось море, заходили-заиграли на нем пенные волны. Опрокинуло арбу, и девять мешков свалились в глубокую воду.
Утром, когда утихомирилось море, спустился я ко дну на поиски мешков с просом.
Оказалось, что русалка мешки нашла. Из проса сварила она бузу сладкую и попивает себе в удовольствие.
– Не знала я, сын мой, что твои то мешки, но не горюй, не вешай голову, – погости у меня, заплачу я тебе за твое просо.
Сказала так русалка, потом накормила меня, напоила и впридачу корову дала. «Вот тебе за твое просо».
Привязал я корову к арбе и поехал домой.
Когда первый раз подоили корову, не поместилось ее молоко в кувшины, миски и чашки, что со всего села собрали.
Стало молоко прокисать. Собрались жители со всего села, вырыли яму, величиною с хороший ток, обшили стены и дно дубовыми досками.
Подошло снова время доить. Поставили корову над ямой и стали сливать в нее молоко. А потом, кому нужно было, черпали молоко из ямы ведрами и кувшинами, а из того, что оставалось, сыр делали.
3
Купырь – морковник.
4
Хатлама – вареные в воде чуреки.