Страница 3 из 8
Народное предание говорит: если во время грозы лечь на траву у края поляны над тем самым приметным бугорком и приложить ухо к земле, то отчетливо услышишь злобные стоны. Будто кто-то, терзаемый нестерпимой мукой, рвется и рвется на поверхность из глубины недр и скрежещет зубами в яростном бессилии пробить земную толщу.
Какую же тайну хранит в себе Сарай-гора? Старинная легенда рассказывает:
– Давно это было, очень давно. Жил тогда в этих краях князь Индрис, известный своим жестоким нравом, захвативший себе все земли, лежащие вокруг. Тысячи крестьян принадлежали Индрису, зависели от него в своей жизни и смерти.
Лишь один небольшой аул по какой-то счастливой случайности оставался свободным. Укрывшийся в лесу, высоко в горах, куда в те времена не было никакой дороги, он казался недоступным, да и мало заманчивым: ни земли для пашни, ни лугов для пастбищ – всё лес да скалы. Небогато жили люди в этом ауле, но зато спокойно, не зная княжеского гнета.
На краю аула стояла сакля старого Хашира. Хашир и его жена были бедны, но счастливы: их жизнь озаряла ласковым светом единственная дочь Аслижан. Красива была Аслижан! Когда она шла по лесу, то навстречу ей и солнце светило ярче, и ручьи журчали веселее, и птицы пели звонкими голосами. Деревья протягивали к ней ветви, покрытые молодыми, зелеными листьями, а у ног ее расцветали пышные цветы. Звери не трогали Аслижан, а народ любил чудесную девушку, как весну, как надежду. Если у кого-нибудь случалось несчастье, то стоило лишь прийти к Аслижан, увидеть ее улыбку, услышать голос, как горе рассеивалось без следа, подобно утреннему туману. И всякая боль становилась легче, рана заживала быстрее – стоило человеку дотронуться до руки или края одежды Аслижан.
Однажды девушка, проводив отца в лес рубить дрова, возвращалась обратно, напевая песню. Вдруг она услышала трубные звуки: это князь Индрис со своими слугами выехал на охоту. Неожиданно путь Аслижан пересек всадник на взмыленной лошади – княжеский слуга Мурид, посланный господином на поиски звериных следов. Увидя девушку, он так и замер на месте, пораженный ее красотой, но Аслижан прошла мимо равнодушно и гордо: она почуяла в нем недоброго человека.
…Князь был не в духе. Рассерженный неудачной охотой, он сидел на ковре, нахмурив мохнатые сросшиеся брови. Слуги, застывшие в безмолвии, дрожали под свирепым взглядом Индриса, зная: не сдобровать тому, на кого в такую минуту падет безудержный гнев властелина.
– Ну, что, – встретил князь вопросом вернувшегося всадника, – напал на следы?
– Нет, князь, – ответил Мурид, – звери словно вымерли, и признаков их не видно.
В глазах Индриса засверкало бешенство. Он готов уже был обрушить на голову, неудачливого слуги удары плети, но Мурид, припав к ногам князя и изгибаясь, как лиса, заговорил вкрадчивым голосом:
– Не гневайся, господин, я не нашел звериных следов, зато я видел другое, что усладит твою душу.
И рассказал о встрече с чудесной девушкой.
Индрис был сластолюбив. Не раз в тех местах пропадали девушки и молодые женщины, которых подлые княжеские слуги воровали для своего ненасытного господина.
Князь ехал назад, не убив ни одного зверя, но думал не о своей неудаче, а о девушке, про которую ему рассказал Мурид.
В тот же день в лес около аула спустился с гор один молодой джигит, никому здесь не известный. Взгляд его, прямой и светлый, говорил о смелом, открытом нраве, о том, что юноша явился сюда с честными намерениями.
Вдруг он увидел Аслижан, стоявшую под вековым дубом. Красота девушки словно ослепила его. Джигит устремился вперед, но в этот момент конь упал, угодив передней ногой в яму, прикрытую сверху прошлогодними листьями. При падении с коня всадник повредил себе руку.
Аслижан поспешила на помощь и, увидев рану на руке неизвестного, перевязала ее своим шарфом. Нежное прикосновение девичьих пальцев заставило юношу забыть о сильной боли, и он смотрел на Аслижан с улыбкой.
– Кто ты, – спросила девушка, – и как тебя зовут?
– Асланбек, – ответил джигит. – Мой народ живет вон за теми дальними горами. Меня прислали сюда выбрать место для выпаса скота. Но не думай, что мы хотим нагрянуть войной. Мои земляки – такие же мирные крестьяне, как и вы.
– Желаю удачи, – сказала Аслижан и, попрощавшись, уже хотела идти своей дорогой, но Асланбек остановил ее:
– Скажи мне, красавица, а далеко ли до аула?
Аслижан показала юноше дорогу.
Когда над горами спустился вечер, Асланбек въехал в аул, спешился и вошел в саклю Хашира. Старик приветливо встретил молодого гостя и пригласил к очагу разделить с ним нехитрый ужин. Потекла неторопливая беседа об урожае, о пастбищах, о кознях ненавистного князя. Аслижан и мать, стоя в сторонке, слушали беседу мужчин.
Вдруг в ночной тишине раздался конский топот. В саклю ворвался князь Индрис. Аслижан отступила в угол.
– Эй, старик, – крикнул он властно, – отдай мне свою дочь!
Хашир вздрогнул, но промолчал.
– Добром прошу, не силой, – сказал Индрис. – Я женюсь на ней.
– Нет, – твердо ответил Хашир, – моя дочь не пара тебе. Для чего нужна богатому князю бедная девушка? Поищи лучше себе знатную княжну.
– А, старый пес, ты еще смеешь возражать! – закричал князь и ударил Хашира плеткой по лицу.
В этот миг он почувствовал, что его локоть сжала чья-то крепкая, как железо, рука. Обернулся и встретил горящий взгляд молодого джигита.
– В этой сакле зверствовать нельзя, – сказал Асланбек.
Разъяренный Индрис снова взмахнул было плетью, но молодой смельчак одним ударом опрокинул его на глиняный пол.
Индрис медленно поднялся. Стыд и злоба душили его.
– Ну, подожди же, ты у меня поплатишься, – прошипел он, покидая хижину.
– А ты, красавица, все равно будешь моя! – пригрозил он с порога Аслижан…
– Горе нам! – воскликнули старики, когда конский топот замолк вдали.
Ночь прошла в тревоге, никто в бедной сакле на краю аула так и не ложился спать.
Наутро Асланбек стал собираться в дальний путь. Грустно было на сердце у молодого джигита: не хотелось покидать полюбившуюся девушку, которой грозила опасность, но оставаться здесь дольше он не мог: его с нетерпением ожидал родной народ.
Асланбек уехал.
А вскоре в аул нагрянул князь со своими бейголями.
Индрис сидел на коне, гордо подбоченясь. Мохнатые брови его были насуплены, а налитые кровью глаза смотрели на крестьян с высокомерием и злостью.
Князь объявил, что отныне включает аул в свои владения и крестьяне должны проложить дорогу от аула к замку.
Бедняки стояли не шевелясь, и ни один из них не смотрел в лицо Индрису.
Помолчав, князь заговорил снова:
– Сами-то вы, – сказал он, – мне не особенно нужны. От ваших скал и лесов немного проку. Я согласен оставить вас в покое, но для этого отдайте мне Аслижан.
И снова наступило молчание. Крестьяне стояли так же неподвижно, и ни один из них не смотрел на Индриса.
– А, собаки, молчите! – вскричал Индрис, и глаза его налились кровью пуще прежнего. – Ну, как хотите, даю вам сроку три дня.
С этими словами он хлестнул коня и повернул прочь, а за ним поскакали его бейголи[7].
Уже давно замолк стук копыт вдалеке, а крестьяне все стояли, опустив головы, и угрюмо смотрели в землю.
– Что ж, старики, – промолвил наконец Хашир, и голос его дрожал. – Ваша воля – закон для меня. Решайте.
Нашлись слабовольные, которые стали уговаривать старика отдать дочь князю, но таких было немного. А большинство судило иначе:
– Как остаться нам без нашей Аслижан? Нет, не отдадим девушку на поруганье!
И когда истек срок, крестьяне послали к князю гонца сказать одно слово: нет!
Тревожной была эта ночь в ауле, бросившем дерзкий вызов всесильному князю. И мрачные тучи на небе, и дикие порывы ветра в горах, и протяжный вой волков в лесу – все как будто предвещало беду.
Наступил день. И вот налетели остервенелые хищники. Бейголи Индриса врывались в сакли беззащитных жителей, били плетьми и немощных стариков, и маленьких детей, хватали все, что попало.
7
Бейголи – княжеские стражники, телохранители.