Страница 39 из 47
По одной из программ повторяли «Старые песни о главном».
Миха вытер ноги о плетёный коврик и шагнул через порог. В коридоре на застеленном ковролином полу мерцали мутные пятна света от телевизора, работавшего в большой комнате. Стараясь ступать неслышно, Маштаков прошел туда.
В полутемном «зале» перед экраном телевизора стояло кресло, все остальное плохо различалось в полутьме, тем более что оперативник зашел со света. Пошарив по стене слева от двери, он нащупал выключатель и нажал на клавишу. Под потолком ярко вспыхнула люстра с множеством стеклярусных висюлек.
На округлой спинке кресла лежал хвостик волос, стянутый резинкой.
– Ау! – окликнул Миха.
В кресле произошло шевеление, и из него поднялась девочка лет десяти в белой водолазке-лапше и джинсиках. Глаза у нее были заспанные, подбородок испачкан в шоколаде.
– А где взрослые? – спросил Маштаков.
– Мама в гости к тете Вике ушла-а, а бабушка то-оже потом ушла, – позевывая, сообщила девочка.
Стоявшая вдоль стены диван-кровать была разложена и застлана постелью. Из-под откинутого одеяла виднелся кусок постеленной поверх простыни медицинской клеенки рыжего цвета. На подлокотнике рядком лежала детская одежка: ползунки, вязаная кофточка, чепчик с завязками, пинетки.
– Тебя как зовут? – по-свойски спросил Миха.
– Настя, – девочка не испугалась чужого дяди.
– Насть, а где твоя сестренка?
Девочка вздрогнула всем худеньким тельцем, стрельнула взглядом на разобранную постель, потом на окно и обессилено опустилась в кресло. На неё напала икота. Она завыла на низкой монотонной ноте.
В этот момент скрипнула входная дверь, послышалась семенящая поступь шагов, шелест одежды. В дверях появилась пожилая женщина в крепдешиновом, давно вышедшем из моды цветастом платье. Сквозь толстенные стекла очков зрачки её казались неправдоподобно большими, антрацитовыми.
– Что?! Что случилось? Настя?! Мужчина, вы что тут делаете? А где Леночка? Настя, Леночка где? Ты ее в спаленку унесла? Настя?!
– Я из милиции, – сипло выдохнул Маштаков и прошел мимо кудахчущей тетки в коридор, там на полочке справа от вешалки имелся телефонный аппарат.
Он позвонил по «02», а дежурный по рации связался с радиофицированной «Волгой» заместителя по личному составу. Спустя десять минут квартира кишела должностными лицами. Многих выдернули из-за праздничных столов, выпитый алкоголь обострил эмоции, развязал языки. Все были чересчур деятельны и эмоциональны. Старший межрегионального отделения по раскрытию умышленных убийств Сутулов, следователь прокуратуры Максимов, местный участковый Асеев, судебный медик Пантелеев, криминалист Николаев, ещё люди в форме. В квартире стоял гомон. Примчавшаяся на такси мать девочек, узнав о случившемся, завопила на такой запредельно высокой ноте, что стоявший в метре от нее Миха вынужден был зажать уши руками.
В квартире проживали бабушка (в очках с сильными диоптриями), ее взрослая дочь (мать-одиночка) и две ее малолетние дочурки: одиннадцати лет и восьми месяцев от роду. Мать-одиночка ушла к подруге справлять Новый год, оставив девочек на бабушку. Та добросовестно сидела с внучками до половины первого. Маленькая давно спала без задних ножек. Чтобы она находилась под присмотром, ее принесли из спальни в зал, уложили на диване. Старшая Настя смотрела телевизор. Заскучавшая бабушка решила на полчасика сходить к соседке, рюмочку в честь праздника выпить и поболтать. В ее отсутствие маленькая, описавшись, проснулась и стала реветь. Настя как могла пыталась успокоить сестру, но у нее не получилось. Маленькая верещала, как резаная, заглушая телевизор на самом интересном. Тогда Настя взяла ее на руки, подошла к окну, отворила створку и выбросила сестренку с девятого этажа. Потом сделала звук телевизора погромче, поудобнее уселась в кресле, набрала в пригоршни конфет и продолжила смотреть «Старые песни о главном».
История простая и дикая. Просто дикая. Дико простая.
У Маштакова вдруг закружилась голова, он торопливо ухватился рукой за косяк. Придерживаясь рукой за стену, направился в сторону выхода из квартиры.
Бредя по коридору, боковым зрением зацепил около вешалки широкую спину в новеньком блескучем форменном бушлате.
Хорошо поставленный баритон рокотал в трубку:
– Под моим личным руководством, товарищ полковник… Я принял личное участие в поквартирном обходе… Особо тяжкое преступление раскрыто по горячим следам, товарищ полковник…
Выбравшись в подъезд, Миха плюхнулся на грязные ступени и долго хлопал себя по карманам, прежде чем наткнулся на сигареты. Вытащил пачку, выбил в прореху сигарету, она упала на пол, откатилась в сторону. Вытряс вторую, сунул в рот и завис, забыв, как прикуривают. Не обратил внимания на тяжелую поступь подошедшего вплотную человека.
Встрепенулся оттого, что его трясли за плечо. Поднял глаза вверх и увидел нависшего над собой Коростылёва. Лицо у того было суровым, а глаза – праведно торжествующими.
– Все, Маштаков, доигрался в бирюльки. Поехали в наркологию. На освидетельствование.
Миха пожал плечами: «Поехали». Всё равно оставаться в этом дурдоме у него не было сил. Пусть без него говно разгребают, а он прокатится на чёрной «Волге», потешит кадровика и сам заодно отвлечётся.
Часть вторая
1
04 января 2000 года. Вторник.
09.00 час. – 09.30 час.
Утром четвёртого января в межрайонной прокуратуре собрался консилиум по делу оперуполномоченного Рязанцева, обвинявшегося в превышении должностных полномочий. Инициатором совещания выступил Кораблёв. Он не знал какое решение ему следует принять. Больше недели уголовное дело лежало на столе, Саша несколько раз прочёл его от корки до корки, законспектировал показания свидетелей. И чем больше вникал он в обстоятельства происшедшего, тем больше утверждался в мысли, что обвинительное заключение утверждать нельзя.
При этом он прекрасно понимал – шеф заинтересован в прямо противоположном результате. Сейчас от позиции Кораблёва зависело, станет он в ближайшее время заместителем прокурора или вернётся на ход назад и снова впряжется в ярмо следователя. За шесть лет следственная работа Кораблёву осточертела, он продолжал выполнять её добросовестно только в силу инерции. Когда ещё выпадет шанс пойти на повышение? По тому, как круто шеф расправился с Коваленко, Саша усвоил, что Олег Андреевич Трель не из той категории начальников, которые толерантно относятся к своенравным подчинённым. С другой стороны Кораблёв видел, что дело гнилое, в суде оно может запросто рассыпаться. И тогда он будет крайним в незаконном привлечении лица к уголовной ответственности. Также Саша не мог не считаться с настроениями милиционеров, бок о бок с которыми он размотал немало серьёзных преступлений. Судя по последнему разговору с Птицыным, в УВД внимательно отслеживали ситуацию. Там считали, что Рязанцев сидит ни за понюшку табаку, из-за прокурорской блажи.
Накануне Кораблёв ездил на своей машине в областную прокуратуру с отчётами, вернулся в одиннадцать вечера. Он сдавал отчёты в первый раз, поэтому наделал множество ошибок, в которые его весь день с нескрываемым удовольствием тыкал старший помощник прокурора области по статистике Леонид Иванович Батанов. Этот седой сухонький дедушка лет шестидесяти, прободная язва, был известен в миру, как Леонид Бананыч.
– Инструкции надо читать внимательно, молодой человек, – скрипуче наставлял старпом. – Ни одно логическое равенство у вас не сходится. Откуда вы взяли эту цифру? Не знаете? Чего молчите? Зато, наверное, славненько повеселись в Новый год?
Какое там славненько… Саша встречал праздник вдвоём с невестой, выпил бокал шампанского. Первого числа посидел с родственниками, ограничившись ста граммами водки. Стерёгся, зная, что предстоят трудные дни.
Второго января в восемь утра Кораблёв был как штык на рабочем месте. Занимался только отчетами, добросовестно читал муторные инструкции, подсчитывал и пересчитывал показатели, разносил их по таблицам. Подсказать было некому, прокурор предупредил, что вернется в город только третьего. Со статистикой Саша упорно боролся до полуночи. С грехом пополам ему удалось свести концы с концами.