Эффект присутствия

«Шапку спецом снял, чтобы я его узнал».

Второй мент находился позади Борзова, ближе к лестничному маршу, разглядеть его лицо было невозможно. Впрочем, это значения не имело.

Начальник розыска продолжал с маниакальным упорством насиловать кнопку звонка, напевы которого уже не казались хозяину приятными, как при покупке, а напротив – противными, раздражающими.

«Ребенка разбудит», – не успел подумать Клыч, как услышал сонное хныканье из детской.

Сзади послышались шаги, мягко щелкнул выключатель светильника в коридоре. Клыч отчаянно махнул вышедшей из спальни, прикрывавшей ладошкой зевоту, жене.

– Иди к Вовке, – прошипел.

Взбесившийся звонок не умолкал, булькал серебряно.

Клыч снял трубку видеодомофона и спросил глухо:

– Кто?

– Майор милиции Борзов, уголовный розыск, – обрадовано отозвался незваный гость, отпустив кнопку звонка. – Открой, Володя, поговорить надо.

– Зачем? Что случилось? – Клыч задавал вопросы машинально.

Понимая, что этот камуфлированный клещ объяснять ему ничего не будет.

– На минуточку только, – заверял Борзов, – не кричать же на весь подъезд. Пара вопросов.

Клыч выбрал линию поведения.

– Ночь сейчас. Не открою.

– Боишься, что ли, Володя? – начальник уголовного розыска пытался подначить его, как пацана.

– Может, ты снова пьяный, – этими словами Клыч отрезал себе путь к отступлению.

– Ах ты, сука, какая! – Борзов несильно ударил кулаком по бронированной двери.

– Вызывайте днем, как положено, по повестке.

– Не откроешь, значит?

– Ночью не открою.

– Ну ладно, не последний раз встречаемся, Вова! – Майор, не сводя глаз с видеокамеры, натянул на голову черную вязаную шапочку.

Минуты три еще он похулиганил, потерзал звонок, обещая при этом через полчаса вернуться с санкцией прокурора на обыск. Клыч стоял, упершись лбом в стену, терзаемый бешеным стуком крови в висках. Наконец, серенады звонка стихли. Вниз по лестнице, перебивая друг друга, дробно скатились шаги.

Ленка таращила испуганные серые глазищи.

– Что случилось?

Клыч обернулся, попытался успокоить ее улыбкой, не послушались дрогнувшие губы. Подошел, обнял тоненькое родное тельце, ткнулся лицом в выступающую ключицу.

– Всё хорошо, зая, всё у нас хорошо.

– Правда?

– Разве я тебя когда-нибудь обманывал, маленькая?

5

30 декабря 1999 года. Четверг.

22.45 час. – 23.30 час.

Когда расстрелянную «девяносто девятую» с двумя трупами в салоне затащили лебедкой на платформу эвакуатора и там закрепили, Кораблёв предупредил Птицына, что по пути в автоколонну заскочит к себе в прокуратуру решить пару вопросов.

– Не потеряем груз, Вадим Львович? – Саша с сомнением оглядывал сложную конструкцию.

– Сзади сотрудники поедут, они проследят, – и.о. начальника КМ показал на вернувшуюся на место происшествия патрульную «пятёрку» ДПС. – Я, собственно, с ними поеду. Начальник на своей отъехал.

На улице провели все возможные мероприятия. Собака след не взяла, только кружила. Эксперты сфотографировали следы обуви на снегу, в надежде на то, что хоть один из них принадлежит преступнику. Кузов автомобиля обрабатывать «на пальцы» решили в тепле. Поквартирный обход, проведенный участковыми, положительных результатов не дал.

Быстрота посещения семнадцати квартир и десяти домов частного сектора вызвали у Птицына определенные подозрения. Поэтому отчет заместителя начальника службы участковых Смирнова он выслушал со скепсисом. Но не зря Смирнов слыл мастером грамотного доклада. На слух, без проверки, на которую не имелось времени, придраться было абсолютно не к чему. Птицын понимал, что люди устали, у всех новогодние хлопоты на носу, с утра всем на службу, но все равно негодовал на то, что участковые не прониклись серьезностью ситуации. А с чего им, собственно, проникаться? После разделения милиции на муниципальную и криминальную показатели раскрываемости стали оцениваться по двум отдельным линиям, МОБ и КМ. Соответственно и спрашивали каждого за своё. Поэтому, по большому счету, участковым раскрываемость убийств была по барабану. В зачет им шли свои статьи: уклонение от уплаты алиментов, обман потребителей, неквалифицированные составы краж и грабежей, другая мелочевка.

Птицын велел замначальника участковых проконтролировать, чтобы его подчиненные не забыли написать справки по результатам обхода. И еще, чтобы двух человек выделили на утро для повторных мероприятий. Надо было продублировать попытку побеседовать с теми жителями, которые ночью не открыли двери.

Усаживаясь на заднее сиденье машины ДПС, Птицын спохватился.

– Смирнов, зайдите к своему сотруднику, который в шестой квартире живет. Проверьте, чем он занимается в быту, завтра мне доложите.

Маленький капитан, нахохлившийся на морозе, как воробей, смотрел не мигая. По его отстраненной физиономии невозможно было определить, понял ли он задачу, поставленную и.о. начальника криминальной милиции.

Птицын хлопнул дверью. Времени разбираться с каждым участковым-самогонщиком не было. Да и мотивации тоже.

Этот разговор происходил без Кораблёва, который, вернувшись на Советскую, осторожно заезжал на своей «девятке» в плохо расчищенный от снега двор прокуратуры. Дольше чем обычно добивался взаимности у замка двери запасного выхода. Конечности закоченели окончательно, несмотря на то, что на месте происшествия Саша старался не стоять без движения. Попав наконец в кабинет, он первым делом включил в розетку чайник.

«Без кофе никуда не поеду. Еще покурю по-человечески».

Существовавшая система оповещения начальства о происшествиях обязывала Кораблёва совершить ряд неотложных действий. В последние годы несвоевременное информирование областного руководства наказывалось очень жестко. Запросто можно было угодить в приказ со всеми вытекающими. На областниках, в свою очередь, лежала обязанность в суточный срок сообщать о наиболее тяжких преступлениях в Генеральную прокуратуру. Там сообщения брали на контроль, заключавшийся в ежемесячном истребовании с мест подробных письменных информаций о ходе расследования. Начальство не столько ругало за нераскрытое преступление, сколько за промедление с направлением специального донесения. Возможно, в этом крылась определенная логика, но Кораблёву она была пока не подвластна.

Саша подвинул к себе телефон. Хорошо, что у него, единственного из всех следователей, имелась «восьмерка» и он мог звонить по межгороду. А то пришлось бы поднимать Элю, снимать с сигнализации канцелярию, а это со всеми разъездами еще час. Вообще, надо после сдачи отчетов разориться на мобилу. Дорого, но зато как удобно. Друг Диман купил и не нарадуется.

Первый звонок Кораблёв сделал прокурору. Уезжая, Трель наказал Саше прикрыть его в случае чего. Это означало, что, несмотря на все свои прихваты, прокурор всё-таки остерегался полностью забивать на службу. Держа перед собой открытой записную книжку, Саша набрал домашний номер Треля. Выслушав полтора десятка длинных гудков, стукнул по рычагу. Дождавшись непрерывного сигнала, повторил попытку и получил аналогичный результат. Звонок на мобильный телефон оказался более успешным.

Трель откликнулся почти сразу:

– Слушаю вас.

В динамике Саша слышал басовый грохот музыки, женский заливистый хохот, одобрительные мужские возгласы.

– Олег Андреевич, это Кораблёв вас беспокоит.

– Что?! Не слышу! Подождите, я выйду.

Прокурор проявился через несколько секунд.

– Да.

– Извините что отрываю, Олег Андреевич… – Саша был воспитан в традициях уважительного отношения к начальству. – У нас убийство двойное. Огнестрел.

– Кто, чего? – Трель мобилизовался, голос его казался вполне трезвым.

Саша изложил время, место, способ совершения преступления и данные о погибших. Их фамилии прокурору, человеку в Остроге новому, ничего не говорили.

Алкоголь все-таки дал о себе знать шуткой сомнительного качества.