Страница 9 из 14
Пока суета окружала беспамятную блондинку, Лиана тревожно осматривалась. Что-то не нравилось девушке в этом сыром помещении – забытом, заброшенном, вызывающем тысячи колючих мурашек. Серые тусклые стены, твёрдый цемент под ногами, хрустящий строительный мусор. «Ну, точно, похоже на жуткое место из сна!» – как ушатом холодной воды окатило цыганку. И тут же, из ниоткуда, порывами призрачных вихрей запрыгали, зашумели слова: «Поиграй с нами!», «Помоги нам!», «Найди нас!»
Детский топот и смех закружили водопадом, она покачнулась, невольно прислонившись к стене, и, ахнув, осела.
Глава 4.
Словно от толчка, он внезапно проснулся. Печь давно погасла, и хату нещадно выстудили вездесущие сквозняки. Мужчина тяжело вздохнул и тоскливо покосился в окно. Снежные хлопья густо залепили стекло, но глухая темень слепо таращилась в ночи.
– Опять ветродуй поменял направление и загасил запальник! Беда одна с нынешними зимами. Когда уж весна. – пробурчал сам себе мужичок и нехотя спустил босые ноги с кровати. Кожу смачно лизнул морозный язык. Мужика передернуло. Нащупав сведёнными судорогой пальцами промерзшие валенки, он суетливо сунул в них зябкие ноги и быстро вскочил. Не давая себе времени околеть, мужик заохал, затопал, замахал руками, разогревая сведённые мышцы, и кинулся растапливать печь, пока хата совсем не превратилась в ледяную избу. Неловкие пальцы кололо мелкими иглами, нос, усы и борода взялись серебристыми оковами, замерзая и отвисая хрустящими гроздьями. Пока, наконец, робкий огонёк разметал по углам тени, мужик успел уже продрогнуть до самых костей. В простой белой сорочке до пят он, как и был, бухнулся на колени перед гудящим пылающим чревом и стал нараспев читать псалмы, то и дело размашисто осенняя себя крестным знамением.
Впереди ждал новый суровый день. Как раз сегодня и должен был прибыть гонец из столицы с заветным посланием. Нетерпение завладело священником, и язык неприминул запнуться. Уж сколько лет посылает прошение за прошением на позволение постройки католического храма в Курской губернии, но всё напрасно. Будто бы кто-то свыше упорно противится этому свершению. И вот надо же, именно сегодняшний день и так бестолково начался. Мужик зябко поежился, грохот бухающей на ветру ставни и неумолкающий свист разыгравшейся за окном вьюги отбили напрочь надежду на добрый и светлый день. Воздух насквозь пропитался морозной сыростью.
– Боже милостивый, помилуй мя грешного! Пусть гонец обрадует согласием хоть на этот раз! – жалобно всхлипнул мужик, рукавом утирая мокрую поросль на грубом лице.
– Не того просишь, Георгий! – вкрадчивый голос громом раздался в ответ. Мужик поперхнулся ворвавшимся смрадом, закашлялся и с испугом воззрился в открытый очаг. Рука сама протянулась к заслонке, но пламя, дрожа, уже вытекало наружу. Грохнувшись на грузный зад, мужик, суетливо отталкиваясь пятками, заелозил по полу, пока не упёрся в холодную стену. Смотрит во всё глаза на опаляющего волос выходца, а самому кажется, что не в хате у стены привалился он, а на сковороде жаркой в гиене огненной мается. Уж рот открыл, чтоб закричать, а тварь бездушная все ближе гнется, душу живую вытягивает, воздух в груди выпаривает, и мочи нет комок ершистый вдохнуть, и силушки нет противостоять напору адскому. Схватил себя за ворот мужик и давай сорочку тянуть да рвать, чтобы воздухом свежим насытиться. Да не рвётся проклятая, а всё туже ворот стягивает, над смиренным глумится. Так рот в крике немом и раззявил, а глаза пуще прежнего из орбит повыкатывались. Некуда спрятаться полоумному в диком ужасе, только волос пучками рвать остаётся. Потянулся мужик, руки трусятся, головенка-то ходуном ходит, куцый волос сквозь пальцы утечь норовит. Что за небыль такая творится с ним? Челюсть, отвиснув, мелко заклацала, а в выпученных глазах отразился нависший скалой силуэт. «Свят… Свят… Свят!» – взмолился мужик в молитве неистовой, но изо рта так ни звука не выцедил. Рука дрогнула, с головы сползла и змеёй пред глазами зависла, и уж пальцы сложились щепотью, а будто камень пудовый повис на ней и крестом осенить не пускает, так и рухнула рука плетью придавленной. Глаза свет режет, терпеть мочи нет, только веки застыли, не слушаясь, а зрачки сжались в зерно маковое, заплясал в глазах абрис огненный.
С багрянцем рыжие цветы роились, тая, оплывали, чтоб снова возникнуть в пылающем облике, разлившись над жертвой сияющим облаком. Две алые дыры сверлили страдальца, склонившись над ним, сковав прочно ужасом плоть. Разверзлась пучина, и голос псалмом вознёсся, не давая священнику взор отвернуть.
– Чего оробел, богомолец? Язык прикусил невзначай? А хочешь, поведаю страшную тайну? В суме у гонца вновь с отказом печать! Ну что приуныл, знать и сам чаял, грешный? Почто спину гнешь и хвалу воздаешь тому, кто отринул людской дух мятежный? Зачем ему вы? Сорная пыль со ступней! Ведь пропасть церквей православных натыкано, до вас, до католиков, как до червей!
Взгляд священника потух, челюсть сжалась, но страх не покинул, дара речи лишил,
Но также с ним вместе пришло понимание, никто его жизни лишать не спешил.
По тесной клетушке пронёсся злой хохот:
– Зачем жизнь твоя мне, подумай ты сам? Мне душу продай и служи в новом храме, что не Христосик, а я тебе дам!
«Ну как же? Как можно?» – метались вскачь мысли, а палец печать прижимал уж к листку.
Боль вспыхнула ярко, и горестно вскрикнув, Георгий отдёрнул кровавую руку ко рту.
– Ну вот, порешили! – сверкнула улыбка, ощерив клыкастую страшную пасть.
– Чтоб жить было легче и мне служил верно, лишу тебя жалости и пошлю власть!
Взмахнуло исчадье пылающей дланью, и вспыхнул священник чудесным огнём, Сжигающем совесть, изгоняющем жалость, оставляя гнилую душонку лишь в нём.
Очнувшись поутру в уютной кровати, священник уже не пугался гонца.
Он загодя знал, что таится в конверте,
А палец зудел как исходная веха такого лихого начала конца.
Лия! – будто из-под толщи воды прорезался голос, медленно возвращая в реальность. Он то приближался раскатистыми волнами, то отдалялся вновь, оставляя за собой послевкусие недосказанности.
Девушка слабо приоткрыла глаза. Мягкий колеблющийся свет и специфический аромат мгновенно оповестили обостренный видениями мозг, что она всё ещё в храме. Девушка пошевелилась, и тут же коршуном над ней нависла подруга. Глаза Саши были испуганы, губы дрожали. В руках одноклассница теребила ни в чем не повинную серую шапочку.
– Анжела? – хрипло выдавила Лия и с трудом поднялась на ноги, держась за нежно-персиковую стену храма. Только сейчас девушка увидела стоящих вокруг них монахов, и, озабоченно нахмурившись, выжидательно уставилась на Александру. Стар и млад, обряженные в белые одеяния, с горящими в руках свечами они тихо перешептывались между собой, но из-за гулкого буханья в ушах собственной крови Велиана с трудом могла слышать неясные обрывки:
– …глупая молодёжь…
– …вот Бог послал…
– …надо сообщить…
– Скорая увезла, Кислый поехал с ней, а я с тобой осталась. – выдохнула одноклассница, хватая Лиану за руку. – Пошли отсюда… – неловко накинув капор, цыганка безропотно поплелась за подругой. Надо всё хорошенько обдумать. И, судя по выражению Сашиных глаз, делать они это будут вместе.
Глава 5
Без яркой и взбалмошной Анжелики в тесной комнатке общежития казалось уныло и пусто. Хмурое воскресное утро полновластно захватило город, окуная в повседневную бешеную рутину. Хоть и наступил выходной, но народу на улицах ничуть не убавилось. Все куда-то спешили, бежали, ехали, и так без конца! Только лишь в светлых стенах готического храма царила "мертвая" тишина, а седобородый настоятель, подобострастно склонившись, бесшумно молился: «Боже всемилостивый, за что наслал страшную кару? Помоги избавиться от плодов греховных! Почто беду не отвёл от отроков беспечных? Помоги, не губи душу невинную раба твоего отрока Вадимия! И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь!"