Эскадра

Жан-Клод несколько обалдел – такого продолжения недавно возникшего романа он пока как-то не планировал – а адмирал, улыбаясь, добавил:

– Ага, то есть вам понравилась не сколько Аргентина, сколько аргентинки?

– Ну да, сеньор Лейбович, – ответил Жан-Клод, – как минимум вот эта вот наглая особа. Но понравилась же! Потому – грех не согласиться из отставного капитана стать действительным полковником. Давайте постоянный контракт, и чорт с ним со всем. Типа пока мы все в настроении и все такое.

– А вы знаете, сеньор ПОЛКОВНИК Дюпон, мне ваш подход на самом деле нравится. Как можно любить страну, не любя ее женщин?

– Я француз, сеньор Лейбович. Как раз из тех последних вымирающих настоящих французов, о которых в свое время рассказывали анекдоты.

– Ну если вы настоящий француз, то и аргентинец из вас выйдет превосходный! Пример для прочих, все дела. А о бюрократии не беспокойтесь, ею займется мой штаб. Они там все равно ничего не делают, только кальвадос глушат и в карты играют, пусть и поработают немножко для разнообразия. Салуд! – и адмирал приподнял стакан со своим странным напитком.

– Салуд! – ответил Жан-Клод, которому Гомес уже успел налить виски.

А старший помощник Лелекай, "покривев лицом", вынул из кармана и протянул капитану Алонсо купюру в пятьдесят песо.

– А я тебе говорил, не спорь с Алонсо, – заметил Кортасар.

– Но кто ж знал, что ему действительно дадут полковника вот так сразу?! – простонал старпом.

– Я, например. Ну то есть догадывался. Потому сразу это сказал и с капитаном Алонсо не спорил!

– Кстати о спорах, сеньоры! – прервал их Лейбович, – Я тут тоже поспорил со своим начштаба, что вы выкрутитесь при любом раскладе. Поэтому извольте выкрутиться, полтораста песо на дороге не валяются!

– И полста не валяются, сеньор, – грустно сказал Имрын.

– Ну извини, – добавил Жан-Клод.

– А своему начальнику разведки я реально глаз на жопу натяну, – добавил Лейбович, – все трехмесячное планирование операции коту под хвост!

– Почему под хвост? – возразил Энрике Кортасар, – ситуация, конечно, изменилась, но основное-то мы сделаем. Бритты прилетят, хоть и не так открыто, как собирались. Сразу орать о "внезапном нападении" нам теперь не с руки, лучше "постфактум" – ну так они, наверно, уже и маяк-ретранслятор на Массаракше заблокировали, а если нет – вскоре это сделают: спецсвязь им не перекрыть, но через нее и не заорешь на полгалактики, что на тебя вероломно напали. Они же изначально что хотели? Тихо прибыть в систему с одним авианосцем на ремонте в малом доке, уконтрапупить и авианосец, и док, сказать, что "так и было" и объявить систему своей. Потом добавился "Адмирал Бельграно", "Галилы", которых они нас лишили, в общем, и нам, и им стало понятно, что "все всё знают". Но расклада сил – с их точки зрения – это ведь не меняет. И их эскадра по-прежнему способна справиться с одиноким рейдером и "пустым" авианосцем. Так что в лучшем виде они сюда припрутся, и только от нас будет зависеть, успешно или не очень.

– Надо чтобы "не очень", а лучше "очень не"!

– А вот это уже работа майора Васкез, – ответил капитан, – Она и ее пилоты – наш "туз в рукаве".

Кончита, мгновенно превратившаяся из влюбленной красотки в офицера и командира, сказала:

– Консоли для ракет мы к "Пингвинам" приделали. Как – не спрашивайте. Носками привязали. Грязными. Но держаться будут. А как этим делом стрелять – ребята уже придумали и даже потренировались на астероиде одном. Нет больше того астероида. В общем, главная для нас опасность – момент, когда после первого вылета с еще штатным боекомплектом, от которого бритты спрячутся за полями своего крейсера, мы уйдем на перезарядку – а по их мнению, и вовсе "уйдем". Вот тут последует массированная торпедная атака на рейдер, и до нашего второго выхода, с "ракетами на грязных носках", вся надежда на его штатную ПКО. Потом-то да, потом мы их отвлечем, да так, что им небо с овчинку покажется. Будем выходить "половинками по шестнадцать", не давая им расслабиться ни на секунду – ракет достаточно, да и "легкого" боеприпаса для рейлганов мы заначили, как водится. Убить эсминец этим нельзя, но выбить сенсоры или поломать ПКО – запросто. Но вот эти несколько минут…

– А вот за них будет отвечать Анджело, – сказал Энрике, – Я верю, он справится. Молод, конечно, и еще не был в по-настоящему серьезных переделках, но должен справиться.

– Анджело?

– Лейтенант Анджело Тортуга, он у нас заведует ПКО.

– Нифига себе фамилия!

– Он сам ее выбрал при поступлении на флот: сирота, приютский, если бы не флот – быть бы ему "безымянным Гонсалесом".

– Тогда ясно. Ну что ж, пожелаем парню удачи.

– И всем нам!

***

Никто не испытывает моральных терзаний, защищая свою страну, свой народ, своих близких и родных от сильного врага. Но то, что собирался сделать Узиэль Гал, было, по сути, убийством, и он не мог не рефлексировать. Вечное противостояние арабов и евреев, вполне возможно, было инициировано англосаксами – как и большинство вечных противостояний, зародившихся еще на "старой Земле". Но что это меняло? Да, арабы хотели полностью, поголовно убить всех израильтян, находившихся на Акбаре. И прилагали все силы к этому. И было очевидно, что единственный способ обороны – это нападение, жесткое и бескомпромиссное, направленное на полное уничтожение уже самих арабов. Все так. Но если араб, вырезавший всю семью своего врага, включая маленьких детишек, чувствовал себя героем и победителем, то "старина Узи", лишь собравшись совершить подобное, чувствовал себя – попросту убийцей. И ничего с этим поделать не мог. Хотя и понимал, что "сделает, что должно, и пусть случится, чему суждено".

"Трудно быть богом"?..

А с тридцатью двумя "Галилами" на еще толком не развившейся колонии ты – практически бог.

К слову, пилоты этих самых "Галилов" никаких моральных терзаний не испытывали. У каждого из них были родственники, причем близкие, убитые или захваченные в рабство (а это по сути одно и то же) арабами.

– Короче, так, парни, – сказал Узиэль, – цели вы знаете. Боеприпас – тяжелая плазма "в пополам", я не хочу, чтобы кто-то мучался, надо, чтобы мгновенно. Но на месте каждого города – после первого вылета – и каждого поселка – после двух последующих – должны быть озера лавы. И боеприпасов не жалеть. Если этим ребятам суждено помереть, пусть это будет хотя бы быстро.

– Командир, вы говорите так, будто мы летим бомбить друзей!

– Не друзей. Врагов. Непримиримых врагов. Но – я знаю их, и знаю хорошо. Мусульмане вовсе не являются поголовно кровожадными подонками. Они такие же живые люди, как и мы. И наша война – это страшная трагедия, а не "борьба добра со злом". Мы – не "добро". А они – не "зло". То, что нам не ужиться в этой вселенной вместе – просто немеренная невезуха, вот и все. Мы убиваем их, чтобы они не убили нас, это естественно и правильно. Но ведь и они думают так же… Такие же люди, как мы.

– То есть мы летим не воевать, а убивать?

– Именно, пилот, именно. "Утешить" могу лишь одним: я, Узиэль Гал, замминистра Акбара, теперь уже, надеюсь, Нового Сиона, и генерал Израильской Армии (а вы не знали о моем звании? Так вот теперь знаете), беру этот грех перед Господом на себя. Грех всех вас я беру на себя. Это мой приказ, который вы должны выполнить – так выполните же его. Я сам полечу с вами, на "борту тринадцать", ведь никто не любит брать этот номер. Пилотированию меня, помнится, тоже обучали. И вот еще что: вместе со мной пойдут "тройка" и "семерка", мы идем на дворец халифа, поэтому проверьте липтонные генераторы: тамошние менталисты могут "поймать" вас даже на суборбитальной траектории.