Страница 7 из 15
На мобильнике засветился дисплей. Я взяла телефон в руки и нажала на зеленую кнопку. Тонкий голос свекрови, раздавшийся так не вовремя в моей палате, спрашивал:
– Не знаешь, где Вадик? Что-то трубку не берет. Я волнуюсь.
– Не знаю, и знать не хочу.
– А что такое?
– Что такое? Ты еще спрашиваешь? Я вот вчера, к примеру, позвонила. Услышала, как он развлекается: казино, клубы… Не знаешь, на какие шиши он гуляет? Ах, не знаешь… Так я скажу – это он кредит прожигает. Пока я борюсь за жизнь нашей дочери, он шикует и пьянствует, а мы терпим лишения такие, какие только возможно. Все. Я устала. Пока. И не звони мне больше по поводу Вадима!
Я положила трубку, и внутри что-то оборвалось. Такая вдруг обида нахлынула. Вспомнились все его слова и обещания, как умолял родить ему ребенка, говорил, что будет во всем помогать… На деле же вышло совсем другое – он шляется, а я пеку колобок… Допекаю то, что он не смог приготовить нормально. Даже выносить ребенка нормально не дал. Вот урод! Ну, ничего! Ты еще попляшешь у меня! Я тебе устрою счастливую жизнь! За все у меня ответишь!
В бокс пришла Татьяна Карловна, сегодня на смене она.
– Маша, я сейчас вам укольчик сделаю, ты свою Земляничку подержи, чтоб не дергалась, а то еще не туда попаду…
– Хорошо. Подержу.
Варя, чувствуя что-то неладное, начала кукситься и плакать. Плач медленно, но верно переходил в истерику, которую я потом останавливала не один час.
– А ведь вам сегодня на забор крови ещё идти, – предупредила меня медсестра.
– А откуда кровь берут? – спросила я.
– Из пальца.
– Из пальца? Так у нее пальчик-то миллиметровый, как тут возьмут-то?
–Возьмут! Не беспокойся! У шестисотграммовых берут, а тут и подавно!
Я запеленала Варюшку в одеяло, и мы пошли по широкому коридору областной больницы в кабинет, где брали кровь. Это место я нашла сразу. Очередь, я скажу, там была еще та… Пришлось ждать!
Моя Земляничка вела себя спокойно. Мне почему-то до этого выхода в свет казалось, что у всех маленьких детей носы одинаковые, как у моей Вари, – кнопочкой. Тут я насмотрелась всяких – и крючком, и петелькой, и бабурой, и картошкой, и даже запятой. Удивилась. Еще, когда сидела около ее кроватки и всматривалась в черты лица дочери, не могла понять, на кого она больше похожа. Иногда ловила себя на мысли, что вообще – на обезьяну. Брала на руки, подносила ее к своему лицу, подходила с ней к зеркалу и всматривалась. Я сопоставила наши лица и решила: мы обе похожи на обезьян. Брови я не выщипывала уже второй месяц. Дома не успела, а тут пинцета нет. Из-за вечного недосыпа (час в сутки для меня крайне мало) я выглядела очень бледно и вяло, волосы от хлорированной воды стали жёсткими. Ну, как не обезьяна? Обезьяна! А Варька чем-то похожа на меня – ну вот тебе и пожалуйста!
– Ой, здравствуй, Варенька! – проговорила женщина, стоящая рядом. Я посмотрела на неё вопросительным взглядом, – мол, кто такая. Она сразу разрешила этот вопрос: «Мы с вами в реанимации вместе лежали. Только вы три дня, а мы три недели. У вас ещё папа приезжал проверять. Я его видела, он долго стоял у Вариной кроватки и любовался ею. Кстати, она на него очень похожа».
– Так родня ведь… – ответила я с иронией.
– А я вот родила хорошо, – вступила со мной в разговор эта мамочка. – И закричал сразу, и покушал даже. Потом его положили в кроватку и ушли. Прошло где-то два часа. Слышу – он задыхается. Я подбежала, смотрю – синеет! Кричу! Ору! Врачи прибежали, стали помогать. Оказывается, у него мокрота в легких была, вот и наступила асфиксия. Но, слава Богу, спасли.
Наконец-то подошла наша очередь.
– Садитесь, – указала мне на стул медсестра. – Доставайте ручку у ребеночка, будем брать кровь.
Мои ноги затекли и не могли двинуться от страха. Медсестра сдавила мизерный пальчик и ткнула в него лезвием! Бусинка крови выкатилась из пальчика. Нужно было набрать несколько трубочек крови, а так как она поступала плохо, то сестричка давила не на этот палец, а на всю руку, потом перекалывала несколько раз. В итоге я с ней разругалась, забрала заходившегося от плача ребенка и ушла к себе в 21-й бокс.
Земляничка успокоилась, и мы вместе стояли у окна и смотрели на падающий снег, который в воздухе кружился хлопьями и разлетался, будто пух от только что взбитой перины. Мне было тяжело. Я оказалась один на один с такими трудностями и без поддержки. Понятно, что каждый день, и каждый час мне звонила моя мама, но рядом-то все равно никого не было.
Варюшка выглядывала из своих пеленок, как нахохлившийся воробей из-под своих перьев. Такое ощущение, что ей было страшно. Новый мир. Все другое. Я ее уговаривала: «Не бойся, моя маленькая. Мама рядом».
«Маша! За пеленками»! – позвал меня чей-то голос, доносившийся из коридора. Я положила малышку в кроватку с бортиками, поправила капельницу и пошла к кабинету, в котором выдавали фланелевую материю.
– По 25 в руки, – проголосила тучная кастелянша. – Так. Кому нужны распашонки? Тебе нужны? – спросила она меня.
– Мне? Да зачем? Таких размеров еще, наверно, не придумали, –осеклась я.
– Какой вес? – пересчитывая на полке крохотную одежонку, резко спрашивала она.
– 2630!
– На! Держи! – она подала мне маленькую рыжую рубашечку.
Я вернулась в свой бокс. Варя спала. Это была единственная возможность отдохнуть. Только я прилегла, как в комнату вошла заведующая.
– Пол сегодня мыли? – она прошла до середины комнаты на высокой шпильке.
– Да… – присела я на кровати в своем теплом халате.
– Белье развешивать в палате нельзя, чай пить – тоже, снесите чашку в столовую, – заметив большую кружку на прикроватной тумбочке, скомандовала она.
Она ушла, а я встала и поплелась в санитарную комнату за хлоркой. Кинула таблетку в ведро, она мигом растворилась, и едкий запах распространился по всему помещению. Я надела белый халат, который имелся у каждой мамочки для санитарной обработки палаты, взяла в руки ведро, лентяйку и пошла драить полы. Какой уж тут отдых… Тряпка скользила по светлому линолеуму и задиралась за ножки кровати. Господи! Когда это всё закончится?! Я вымыла свой бокс, прихожую и туалет. В бытовой комнате стоял новый унитаз, душевая кабинка, раковина и огромное зеркало. Да и ко всему прочему… в этой рыльно-мыльной комнате было окно во всю дверь. Наверно, оно было сделано для того, чтобы я могла свободно наблюдать за своим ребенком даже во время приема душа. Хотя… в этой больнице помывка для меня была единственным утешением. Я стояла под напором воды, тёплые капли разбивались о мое тело, и пахло душистым гелем. В кабинке тоже имелось зеркало. Я смотрела в него и не узнавала себя. Создавалось ощущение, что на меня смотрит чужой человек: впалые скулы, впалый живот, бледное, как сметана лицо, которое не краснело даже от горячей воды, неизменным осталось только одно – длинные волосы, обвивающие мой стан. Куда делась весёлая Машка? Всегда смеющаяся и довольная? Кричащая, дразнящая, манящая? Куда всё ушло? Разве это я? Всё перевернулось в одну секунду, в мгновение ока… Ушла вся праздность жизни и наступили другие времена. Во всём нужно искать плюсы. Я похудела. Об этом я мечтала с самого детства – ходила на тренировки, делала гимнастику, сидела на диетах… Сейчас для меня это всё стало так мелко. Здесь, в больнице, где повсюду боль и слёзы, ты понимаешь, что все эти мелочи – деньги, напыщенность, наряды, понты – всё это не имеет никакого значения. Главное в жизни – здоровье и поддержка. Без этого не сможет ни одно живое существо.
Мама звонит.
– Машка, на Таньку ни одна юбка не влезает! Представь! – хотела обрадовать она меня.
– Да мама! Лучше б на меня не влезала ни одна юбка, и я была бы в три обхвата, но, чтоб моя дочь была здорова! Разве важно, какой ты ширины? Важно, что ты есть! Что ты живешь! Вот что важно, – услышала она в ответ.
– Маша, успокойся. Вот приедешь, купим тебе новое платье! – продолжала она.
– Мама! О чем ты? Какое платье? Ты не слышишь, о чем я тебе говорю? Мне ничего не надо. Ровным счетом ни-че-го! – чуть не топая ногой, твердила я в трубку. – Я устала. Пока, мама.