Страница 7 из 9
Вдруг в один из октябрьских дней к ним в московскую квартиру вломились бравые революционеры и стали требовать отца. А надо сказать, квартира у них была громадная, что соответствовало рангу чиновника такого уровня, как бабушкин отец, и занимала весь второй этаж старинного дома на Остоженке. С ними в этой квартире жили и няня, и прислуга. Революционеры подняли такой ор, что разбудили весь дом. Младшая сестрёнка стала плакать, средняя подвывала, увидев вооружённых людей, только моя бабушка поняла, кто это. Бабушке на тот момент было уже 13 лет, она была большая барышня, как любил говорить её отец, и присутствовала при разговорах взрослых. У бабушкиной мамы не дрогнул ни один мускул на лице, она держалась стойко. Няня увела младших девочек. Какой-то комиссар в кожаном пальто приказал папе собираться.
– Вы нам нужны. Нам необходима ваша помощь в том, чтобы разобраться в хитросплетениях железнодорожных путей в Закавказье. Нам нужна нефть в Москве и Питере, а она застряла на запасных платформах в Баку. Как можно обойти белогвардейские войска, которые заняли основные железнодорожные станции? Говорят, что есть старые пути?
– Увольте, господа, но я не инженер-железнодорожник. Я только финансовый инспектор. Может быть, вам стоит найти главного инженера?
– Это мы и без вас знаем. Его уже ищут по всему Петрограду и не могут найти. Все специалисты вашего министерства удрали или спрятались. Собирайтесь. А там видно будет.
– Хорошо, – отец понял, что спорить с ними не имеет смысла ради безопасности своей семьи. – Я и не собирался прятаться или убегать.
Вдруг один из солдат обратился к дородной кухарке Зинаиде:
– А вы что здесь делаете? – указал он штыком на её дочь, пугливую девицу Полюшку.
Полюшка вздрогнула и запричитала.
– Мы работаем у них. Я кухарю, слежу за всем. А моя дочь, – Зинаида приобняла Полюшку, – убирается, помогает мне.
– А, прислуживаете буржуям! Вот рабское отродье! Пусть сами работают, – солдат с ненавистью глянул на мать.
– Они хорошие, нас не обижают, – заплакала Полюшка.
– Хватит на них работать, езжайте к себе. Откуда сами? – солдат устроил им допрос.
В просторном вестибюле квартиры остались бабуля со своей мамой, Зинаида с Полюшкой и солдат. Комиссар ушёл с отцом в кабинет. Видно, поэтому солдат разошёлся, хотел власть свою показать.
– Да мы из Подмосковья, из деревни Грязево, что на Истре, – бедная Зинаида покраснела вся. – Чего ты нас гонишь? Работаем и работаем. Нам здесь хорошо.
– К себе езжай, ясно? Эту квартиру советская власть отберёт у этих буржуев. Слишком большая для них. Завтра людей пошлём, им две комнаты оставим, и хватит. Ты поняла, старая? – солдат чуть не проткнул штыком толстый живот Зинаиды.
Мама бабушки стояла молча и держала её за руку. Вышел отец бабушки, одетый в свой мундир чиновника железных дорог, с какой-то папкой в руках, следом за ним комиссар. Отец подошёл к жене и дочери, поцеловал обеих и тихо сказал, и в его голосе была такая беспроглядная грусть:
– Милая, если меня не будет больше трёх дней, собирай детей и езжай к своим родителям. Бери самое необходимое, я вас там найду. Надо было нам раньше уехать отсюда. Не переживай, милая. Береги девочек и нашего будущего малыша.
Бабушка всё это слышала. Комиссар торопил отца.
– Что это вы прощаетесь? Завтра уже будете дома.
Но на следующий день отец не пришёл. Зато после обеда появилась живописная группа во главе с нашим дворником Никодимом.
– Вот они, – Никодим услужливо говорил какому-то мужику в тулупе. – Барыня, вас расселять пришли.
– Как это расселять? – возмутилась бабушкина мама. – Эта квартира подарена моему мужу министерством путей сообщения за его заслуги в деле служения Отечеству, и пока муж не придёт, я не пущу посторонних в свою квартиру.
– Товарищ барыня, помолчите, пока я вас отсюда совсем не выгнал, – и мужик в тулупе бесцеремонно оттолкнул мать. Она чуть пошатнулась, няня подхватила её. – Вам положены две комнаты, выбирайте, пока я добрый. А то десять комнат у них, буржуи недорезанные.
– Здесь есть и моя комната, и я буду здесь жить, – заговорила няня. – Я ведь не барыня, я обслуга.
Мать взглянула на няню недоумённым взглядом. Она всегда считала её членом семьи.
– И наша есть, – Зинаида стала повторять за няней. – Мы тоже обслуга, – а потом, чуть подумав, добавила: – Нам солдат советской власти дал разрешение вчера.
– Хорошо, – подумав, сказал человек в тулупе. – Значит, четыре комнаты заняты, остальные будем распределять – я ведь всё-таки управсовкомдом.
Все женщины этого дома удивлённо посмотрели на него – такой аббревиатуры они не знали. А бабушка была маленькая и прыснула от смеха.
– Хорошо, мы бы хотели забрать свои личные вещи из комнат, – сказала мама.
Они долго говорили с няней. Мама сразу поняла, почему няня так сказала: чтоб сохранить за ними три комнаты. Оставили за собой папин кабинет, родительскую комнату и большую детскую. Стали переносить вещи в эти три комнаты и в Зинаидину комнату тоже. Мать дала дворнику Никодиму деньги, чтоб он пошёл в скобяную лавку и купил новые замки в комнаты.
Зинаида вдруг всплеснула руками:
– Барыня, а припасы?! Эти ироды, оглоеды всё унесут! Чем детей кормить будем?
И Зинаида, и Полюшка, и няня, и бабушка маленькая стали таскать всю еду, что у них была, и из кладовой, и из кухни, и из столовой в детскую комнату. Полюшка тащила столовое серебро и фарфор, скатерти и салфетки и всё причитала:
– Где кушать-то будем? Все вместе, что ли?
Квартира мигом наполнилась непонятным народом. Даже в большом парадном зале кто-то улёгся на бархатных диванах прямо в сапогах. Это уже была не их квартира, это был человейник.
Так началась их общежитская жизнь в собственной квартире. Прошло три дня. Суматошных, страшных, в визгах и песнях посторонних людей. На кухне в уголке у Зинаиды висела икона и стояла лампадка. Кто-то сорвал икону и затоптал ногами. Когда Зинаида это увидела, то так стала орать, что на её истошный крик вышли все старые и новые жильцы квартиры. Зинаида в шесть утра готовила кашку для маленькой дочери хозяев и, увидев это кощунство, не смогла сдержать своего гнева.
– Это сатана сделал, не иначе. Сатана сам говорит, что насильно нельзя отучить людей верить в Бога, но можно погрузить их в мрак и тьму, и в суету сует.
Зинаида сидела на кухонном полу и причитала. Какая-то молодая парочка комсомольцев стояла над ней и смеялась. Полюшка и няня подняли кухарку с пола и отвели в комнату, мать дала ей успокоительных капель, так и пролежала Зинаи да целый день в кровати.
Самое трудное – уметь ждать и при этом соблюдать спокойствие. Мама ждала, занималась с дочерьми французским языком и музыкой, няня им читала умные книги и занималась грамматикой. На пятый день мама не выдержала и решила пойти в департамент. Конец октября, снег ещё не выпал, но было не по-осеннему холодно, свистел ветер, завывал в трубах, крутил на улицах прохожих в разные стороны. Как няня ни отговаривала маму, она всё-таки пошла. Её не пустили в здание солдаты-караульные, там находился какойто комитет новой власти. Она хотела найти того комиссара в кожаном пальто, но не знала его имени. Долго простояв на улице, мама замёрзла и вернулась домой. На следующий день с утра она отправилась домой к сослуживцам мужа, к тем, кого она знала и с кем они дружили семьям и. У одних были заколочены входные двери, у других оставалась прислуга, которая узнала барыню и по секрету сказала, что они все удрали в Европу, эти проклятые эксплуататоры. Старая прислуга жила в одной из комнат квартиры друзей, работать уже не могла, но так как она была одинокая, хозяева её содержали и оставили у себя. И мама совсем не ожидала, что этот старый человек будет так пренебрежительно говорить о своих благодетелях. Доброта – это сознательный выбор каждого, и в каждый момент, и в каждой ситуации она должна быть разной. Доброта – это то, что может услышать глухой и увидеть слепой. За доброту эта старая женщина ответила своим благодетелям плохо скрытой ненавистью.