Страница 4 из 10
Василий Сергеевич как уехал после гибели любимого брата за границу, так и не возвращался. До Москвы доходили нелицеприятные слухи о дурном поведении наследника Чернышевых, но старый граф лишь тяжело вздыхал и не предпринимал никаких действий, чтобы урезонить сына, а графиня Аполлинария Павловна только плакала в подушку. Временами пыталась она поговорить с Сержем о недопустимом поведении Базиля, но граф всегда от разговора уходил. Вот и этим утром строго наказал супруге более о старшем сыне не говорить.
– Полин, прошу вас, не стоит, коль ссориться со мной не хотите, темы этой более прошу не поднимать. Василий Сергеевич уже полгода как денежного довольствия от меня не получает, поведение же свое сменить не пожелал. Бог ему судья, my heart, только Он волен смягчить сердце нашего сына и вернуть его на путь истинный. Если можете, молитесь, мое же терпение иссякло. И не вздумайте, darling, посылать ему денег из тех, что я даю вам на булавки, – граф посмотрел на супругу поверх кофейной чашки.
– Серж, дорогой, я, – начала оправдываться графиня, опустив глаза и нервно перебирая пальцами, но Сергей Романович молча накрыл ее руки своей большой ладонью.
– Не стоит, право, my darling, не стоит. У вас не получится, – улыбнувшись, он встал с кресла и покинул будуар Аполлинарии Павловны, где имел обыкновение завтракать.
Графиня встала и подошла к окну. С одной стороны ей было обидно, что супруг так жесток к старшему сыну и его маленьким слабостям, с другой приятно было осознавать, что Серж так хорошо ее понимает и чувствует. «Стоит уговорить его разрешить нам с Феей отправиться на воды в Бат, а там изыскать возможность повидаться с Базилем», – подумала она, нажимая на звонок, чтобы позвать служанку. Пора было одеваться на бал к соседям.
Ровно через час автомобиль подали к подъезду. Граф Чернышев был большим любителем всех новшеств, особенно технических, потому уже с начала века завел себе мотор и даже научился водить его, чего потребовал и от сыновей. Василий отнесся к «капризам» отца с некой иронией и учиться водить «железного коня» абсолютно не собирался, предпочитая живых, младшие же с интересом приняли новинку и довольно быстро освоили ее. Графиня автомобиля побаивалась, но виду не показывала, поскольку спорить с мужем считала делом абсолютно бесполезным.
Лакей распахнул дверцу, и Аполлинария Павловна, аккуратно подобрав юбки, уселась на мягкое кожаное сиденье. Когда же на водительском месте устроился Дмитрий, графиня не преминула возразить, обратившись к супругу:
– Сергей Романович, я не поеду. Без меня что хотите делайте, но меня увольте, пусть Готтфрид везет (она с трудом выговорила непривычное для русского уха имя немецкого водителя, выписанного графом Чернышевым из-за границы вместе с автомобилем), на то ему и жалованье платят, – Аполлинария Павловна перевела гневный взгляд с мужа на сына и обратно.
– Полно, душа моя, все хорошо. Дмитрий лучше меня уже научился, а Готтфрида я отпустил, он на вокзал поехал. Там как раз новые моторы прибыли, – улыбнулся граф, – поехали, Митя, нас ждут.
– Вы купили еще мотор? – графиня с нескрываемым удивлением посмотрела на супруга. – Неужто одного недостанет?
– My dearest, the technical progress does not linger, it's said to be the foundation of our future (душа моя, прогресс не стоит на месте, за ним – будущее (анг.)), скоро и тебя научу. Беклемишевы вон тоже купили. И ездить будет Гликерия Александровна. Вечор старый князь в клубе хвастался, что внучке на именины мотор из Англии выписал. – Граф похлопал супругу по руке, повернувшись вполоборота назад.
– Непременно научу Лику водить, – радостно воскликнул Митя, но был резко осажен отцом:
– Без тебя учителя найдутся, лучше за дорогой смотри, – попенял граф младшему сыну, несколько удивленному отцовской резкостью.
Сергей Романович и сам не мог ответить, чего он вдруг так вспылил. Дмитрий с детства опекал внучку Беклемишевых, будучи ей заместо старшего брата, и вполне логично, что он предложился в учителя, как прежде учил Лику ездить на лошади и управляться с веслами и парусом.
Вероятно виной всему вчерашняя встреча в клубе и то, с каким восторгом старый князь рассказывал, как повезет внучку в Петербург, представит императору, устроит ее судьбу. Конечно, граф Чернышев всей душой желал счастья сироте Аристовой, но надменного холодного Петербурга не любил, как и столичных жителей, считая их поголовно снобами и выскочками. Негоже столбовым дворянам Беклемишевым родниться с нуворишами. Да, его собственная Варенька сделала удачную партию в столице, но Чернышевы и сами были не столь родовиты и богаты, как Беклемишевы, к тому же, князь Николай Масальский, супруг Вареньки, хорошего древнего рода и в чинах. Размышляя далее, граф вспомнил, что познакомилась Варя с князем Масальским здесь, на Москве. Он состоял в свойстве с Закревскими, чье имение Сосновка находилось неподалеку от Чернышевки, подмосковной Сергея Романовича. Закревские давали бал в честь тезоименитства сына Николая, на том балу и свела знакомство Варенька со своим будущим супругом. Вскорости, правда, выяснилось, что молодой князь служит при дворе, и дела требуют его в столицу. Варя тогда очень переживала отъезд князя и сама не своя была на рождественском балу в Благородном собрании. От графа тщательно скрывали и переживания дочери и ее влюбленность в молодого Масальского, да только что у него – глаз нет? Как вошел князь тогда в залу на балу и от двери прямиком к ним, и на Варю смотрит, словно никого более в зале нету, и она на него. Слепым надо было быть, чтоб не заметить.
– Граф, разрешите пригласить вашу дочь на тур вальса, – словно снова услышал Чернышев голос князя, хоть с той поры почти десять лет, почитай, минуло. И ответ свой услышал, и то, как Варенька вся встрепенулась, будто снова увидел. На другой же день князь приехал просить руки Варвары Сергеевны, и, конечно, получил согласие и родительское благословение. Свадьбу сыграли в Фомино воскресение, и тетушки радовались, что Пасха не поздняя, Красная горка на апрель приходится, знать, все хорошо у молодых сложится, маяться не будут. Граф тогда посмеялся над этим глупым суеверием. Сам-то он аккурат в мае венчался. И вот уже сколько лет живут, а маеты что-то близко не видать.
Размякнув от воспоминаний, Сергей Романович обернулся посмотреть на супругу и улыбнулся ей. Машина как раз подъехала к особняку Беклемишевых. Не дожидаясь лакея, граф сам открыл дверцу и подал руку Аполлинарии Павловне.
– Прошу вас, my darling Pauline, – он склонил голову, выжидая, пока графиня, опершись на его ладонь, осторожно ставит на асфальт ногу в легкой кожаной туфельке. Вид тонких щиколоток супруги из-под слегка укороченного по моде платья вдруг показался графу слишком интимным и не совсем приличным, но сказать этого dear Pauline он не посмел.
Большой особняк князя Беклемишева на Мясницкой блистал огнями. Здесь как раз недавно провели новомодное электричество, и Дмитрий Сергеевич велел зажечь все люстры. От этого было немного жарко и душновато, к тому же день, выдавшийся достаточно теплым, еще даже не начал клониться к вечеру.
Чернышевы были среди немногих своих гостей, которых пригласили к обеду. Большинство же приедет потом сразу на бал и останется на ужин.
– Полин, дорогая, рада видеть, – Дарья Ильинична Беклемишева слегка приобняла графиню и коснулась губами воздуха около ее щеки. – Серж, составьте компанию князю за вистом после обеда, а молодежь пусть развлекается танцами.
– Какая красавица выросла, – улыбнулась графиня Лике, стоявшей рядом с дедом и бабушкой, – поздравляю, my darling, – Аполлинария Павловна поцеловала девушку щеку и протянула руку графу для пожатия на английский манер, но тот все же по старинке запечатлел поцелуй на кружевной перчатке графини Чернышевой.