Жало

  Получив в очередном письме не знакомые каллиграфические начертания, а короткое уведомление о бессрочной погибели Федора Михайловича, вдова его - Наталья Ардалионовна тотчас ощутила облегчение от осознания случившегося. Сумасшествие захватившее сознание ее супруга не было внезапным, но приближалось постепенно, от того, Наталья Ардалионовна уже давно прекратила лить слезы и, наверное, даже обрадовалась мысли о наступившем покое для своего супруга. Впрочем, принимая из рук посыльного посмертное письмо, Наталья Ардалионовна приняла и еще одну вещицу, заставившую в скорости забыть об облегчении. Золотой скорпион на благородном камне, вызывал в новоиспеченной вдове лишь отвращение. Отчасти Наталья Ардалионовна возлагала на золотого скорпиона вину в безумстве супруга, но все же образованность и прагматичный ум моей бабушки убедил ее в том, что если этот артефакт и виноват в случившемся с Фёдором Михайловичем, то лишь отчасти.

  Вскорости, то ли от одиночества, то ли от скуки, внезапно захватившей семейство Евдохиных захворала и сама Наталья Ардалионовна. Поспешно оставив дела, весьма умело подхваченные ею из рук обезумевшего супруга, Евдохина была вынуждена уединиться в особняке далеко за чертой города. Столичная суета Петербурга действовала не самым лучшим образом на уставшие нервы бабушки, что и заставило ее водрузить обязанность поддержания светлого имени рода Евдохиных на моего отца.

  Вот тут я наконец и перехожу собственно к тому, чье имя и стоит поставить в заглавии этого рассказа. Лев Фёдорович Евдохин - мой отец, был истинным сыном своего отца и единственным продолжателем рода Евдохиных. Так уж случилось, что к своему осмысленному возрасту, Лев Фёдорович остался единственным ребенком в семье. Много в ту пору ходило по Петербургу пересуд и слухов и том, что род Евдохиных прогневал всевышнего. Оно и не мудрено...

  В младенчестве Лев Фёдорович был четвертым братом в семье, а к отрочеству остался последним. Старший, чьего имени мой старческий мозг к стыду своему и припомнить не может, скончался вскорости после рождения моего отца от тифа, оставив мою бабушку Нину Ардалионовну в глубокой печали, конец которой был положен лишь на смертном одре. Двое же других братьев Гаврила и Парфен, зимой, что следовала за зимой, унесшей жизнь старшего брата отправились на реку рыбу ловить, да никто их после этого и не видел. Много стараний, капиталов и нервов был положено на их поиски, только что уж там... Так братья и не нашлись...

  После горьких утрат, обрушившихся на прежде счастливое семейство Евдохиных, дед мой, о котором я уже толковал, окружил такой заботой своего единственного наследника, о которой вы и помыслить милостивый государь не в состоянии. Денно и ночно подле юного Евдохина была гувернантка в компании военного, готового в любой момент пожертвовать свою жизнь, дабы спасти Льва Фёдоровича от всяческих невзгод. С момента кончины близнецов, жизнь моего отца всегда была под пристальным наблюдением целой ватаги лакеев, бросавшихся наперегонки исполнять любое желание последнего Евдохина. Я всегда задавался, как моему отцу удалось при всем вышеописанном, вырасти достойным членом нашего общества?

  Однако же, несмотря на исполнение любых его желаний и редких капризов Лев Фёдорович, проявлял изрядную сдержанность в вопросах житейских, а к бесчисленным занятиям ученическим относился с должным уважением. Несомненно, он испытывал тоску по братьям, которых ему толком и не довелось узнать, от того, видя страдания родительские старался как можно реже гневить их своим непослушанием.

  Все, о чем я сейчас вам толковал, имеет самое прямое отношение ко всем злоключениям, обрушившимся на голову Льва Фёдоровича и его супружницы - моей матушки Лизаветы Филипповны к рассказу о которых я уже практически преступаю. Из рассказа моего, я хочу, чтобы вы вынесли одно, самое главное разумение - отец мой, был не каким-то взбалмошным богатеем, решившим отправиться в губительное для себя путешествие, но образованным, целеустремленным и в еще больше степени ответственным человеком, достигшим к своим тридцати шести годам таких высот в своем деле, о котором многие умельцы не могут и помыслить. Приняв из рук своей умирающей матушки бразды правлением финансовой империей деда, Фёдора Михайловича, отец многократно увеличил нажитые Евдохиным старшим капиталы. Словно по проведению высших сил, Лев Фёдорович из месяца в месяц умудрялся совершать сделки, порой казавшиеся губительными, заранее обреченными на убытки, однако же в скорости дававшими результаты во стократ превосходящие любые самые смелые предположения финансистов, наперебой обивавших пороги отцовского кабинета.

  Несмотря на описываемою мною удачу в работе и заработке, Лев Фёдорович, равно как и его отец Фёдор Михайлович оставался человеком простым, уважительно относившимся ко всем домочадцам, ростовщикам и чиновникам, от того прослыл в народе истинным добряком, умудрявшемся даже переигранных им финансистов оставлять не в самой глубокой печали...

  Не припомню же и я, чтобы отец лишал меня радости вечернего нашего общения. Выуживая из тяжелого распорядка дня драгоценные для меня мгновения, отец всенепременно пребывал в мою комнату, чтобы рассказать мне о заграничных странах и их чудесах, которые он успел посмотреть еще до моего рождения. Отходя ко сну, я всегда слышал мягкий голос Льва Фёдоровича, повторявший мне о скорости нашего совместного путешествия.

  Сперва, полученный отцом от Натальи Ардалионовны скорпион не взыскал в разуме отца желанного темными силами отклика и был скоропостижно отправлен к иной мистической рухляди, хранившейся в кабинете отца, перешедшей ему по наследству в избытке. Однако зло всегда найдет способ пустить свои корни в неповинные души...

  В те редкие мгновения, когда кабинет отца пустовал, я любил исследовать закоулки этого просторного помещения. Я без устали перекладывал с места на место огромные книги, с записями смысл которых оставался для меня неизвестным, исследовал разномастное диковинное оружие, хранящееся за спиной отца в избытке и наконец не без интереса, изучал диковинные предметы, собранные семейством Евдохиных долгими летами деловых разъездов. В один из таких дней, когда как мне казалось мои проказы, останутся неизвестными, я был застигнут отцом врасплох. Увлеченно изучая мелкие лини золотого узора, оторачивающие мелкое тельце диковинного скорпиона, я не расслышал отварившейся двери.

  Вопреки всем наказам о запретах посещения отцовского кабинета я не был подвергнут унизительным наказаниям, или иным ужасам, что тотчас представилось моему юношескому мозгу. Напротив, отечески улыбнувшись, Лев Фёдорович, принял из моих ручонок треклятого скорпиона и усадив меня подле себя осведомился, что же это такое. Как он в скорости мне рассказал, с момент гибели Фёдора Михайловича, скорпион, что чудом вернулся из дальнего путешествия ни разу не попадал в его руки и только неуемным моим желанием вновь оказался в центре внимания.

  Я готов вам поклясться ваше сиятельство, что именно в тот день, в то самое мгновение, когда Лев Фёдорович, склонился над мистическим артефактом, словно высматривая в нем какие-то тайны человечества, он был более всего похож на своего отца Фёдора Михайловича в то самое злополучное утро, когда зло проникло в жилище Евдохиных.