Останний день

А сейчас? Чихать я хотел на все эти мелочи. Лес и лес, ничем он от дневного не отличается, разве что только запнуться о корень проще. Что до страстей-мордастей, так за них тут отвечает лесовик, и без его ведома меня никто тронуть не посмеет. Разве что только я сам медведю пендаля отвешу, но это вряд ли, поскольку и мне это ни к чему, и взяться ему здесь неоткуда, в такой близости от столицы. В этом лесу из живности, небось, только зайцы да белки есть. Ну, может, пара облезлых лисиц, да и то не факт.

А еще в этом лесу оказались на редкость покладистые и дружелюбные клады, которые, как выяснилось, даже уламывать сдаться не надо. Я-то ожидал того, что наследство Нежданы станет меня стращать, гнать взашей или чего похуже устраивать, ан нет, все вышло наоборот. Оно невероятно обрадовалось моему приходу и чуть не оглушило воплями, требуя, чтобы его немедленно освободили из многолетнего заточения.

– Я здесь, мой дорогой друг, – гомонил клад. – Видишь сияние? Это я и есть! Прошу прощения за то, что придется изрядно поработать лопатой, но ничего не поделаешь, тот, кто отдал меня земле, был не ленив и бережлив. Умоляю тебя, не тяни. Я ужасно устал за эти годы, а глупые искатели сокровищ, время от времени появляющиеся здесь, так и не смогли меня найти. Один совсем рядом бродил – и впустую!

Стоп. Что-то тут не так. Вернее, тут все не так. Не совпадают изначальная информация и то, что мелет этот болтун.

– Слушай, а тебя кто в землю определил? – перестав подрубать лопатой травяной наст у корней высоченного старого вяза, поинтересовался у клада я. – И когда?

– О, мой бывший владелец был особой непростой! – взвизгнул клад. – Он служил самому императору, величайшему из людей, когда-либо рожденных на свет. Правда, сюда меня положил не он сам, а один из его подручных, но это ничего не меняет. Я запомнил тепло рук своего истинного владельца, его дыхание и даже его кровь. Когда он укладывал меня в сундук, то порезал палец об острый край аграфа.

В высшей степени неосторожно поступил неведомый мне кладоносец, теперь-то я это отлично понимаю. Кровь – одна из вещей, которая в ночном мире всегда имеет значение.

– А звали его… – клад выдержал паузу. – Антуан Жан Огюст Анри Дюронель! Вот как! Я все запомнил!

Ясно. Конкретно это имя мне ничего не говорило, тем более что я вообще никогда особо не интересовался наполеоновскими войнами, а речь, несомненно, шла именно о том времени. Нет, имена основных маршалов Наполеона я, разумеется, еще с институтской поры помнил: Мюрат, Бертье, Бессьер и так далее. Но этого… Впрочем, вру, что-то такое в памяти заворошилось. Не его ли Наполеон начальником московского гарнизона назначил? Тогда неудивительно, что товарищ хорошо прибарахлился. Уж этот-то наверняка не по захолустным замоскворецким домам шарился, как прочие доблестные вояки непобедимой французской армии, он, поди, дворянские городские усадьбы на гоп-стоп ставил, те, что близ Кремля стояли. Вон, аграф в разговоре был помянут, это тебе не подсвечник и не средней паршивости шубейка из кролика.

– А наследуешь ему ты, Хранитель, – тараторил тем временем клад. – Ведь он за мной так и не вернулся. Так что отдаюсь в твои руки, бери и владей. Только выкопай меня скорее!

Вот тоже интересно. Его хозяин – француз. Закапывал тоже француз. Драгоценности, по сути, национальности вообще не имеют, что подтверждает мой приобретенный опыт. Неважно, в какой стране она сработана, важно, где обитает в данный момент.

Чего ж этот трепач тогда со мной по-русски говорит?

– Ну же! – проныл клад. – Очень на волю хочу! Пожа-а-а-а-а-алуйста!

И вот что мне с ним делать? Оставить? Не ровен час, этот балабол обиду на меня затаит, клады все такие, даже если внешне выглядят покладистыми и безобидными. Да и когда я еще сюда вернусь? Ну а если выкопаю, что после с ним делать? В машину Марфы грузить со словами «тут подвернулось по дороге сокровище времен двенадцатого года, прихватил вот»? Ничего глупее представить невозможно.

– Хранитель, если не дашь мне свободу, начну людей губить! – пообещал клад, а в светлом сиянии, неярко бившем из-под земли, появились легкие багровые нотки. – Тут много кто шастает, и по грибы, и по нужде любовной, так я изводить их стану!

Ну, а я что говорил? Вот ведь, все-таки придется его выкапывать, хоть и неохота. Не дай бог кого и вправду погубит. Мне новых грехов на совести не надо, там старых хватает.

– Слушай, а ты тут, в этом леске, один такой, или еще кто обитает из кладов? – работая лопатой, поинтересовался я. – Или у вас не принято общаться друг с другом?

– Не принято, – подтвердил клад. – Да и как? У нас ног нет, друг к дружке в гости не сходишь. Каждому свое место и срок отведены, как положили, так и лежи, жди урочного часа.

– Резонно. – Я вытер пот, выступивший на лбу. Ох, не просифонило бы меня по ночному холодку.

– Но я все равно все про всех знаю – протараторил клад, как видно, испугавшись того, что на этом разговор и закончится. Он вообще оказался изрядным болтуном, сразу видно, что в каком-то смысле француз. – В этом лесу еще двое таких, как я. Ну, не совсем как я… Точнее, совсем не как я. Мы разные тут собрались. Я веселый и добрый, со мной хорошо. А вот на южной опушке лежит старый клад, он мрачный и злой, ты к нему лучше не суйся. Его зарыли давным-давно, он всех человеков ненавидит. Двоих недавно в болото завел, есть тут такое в середине леса. Маленькое, но вязкое и глубокое. Золотым блеском этих дурачков заманил и утопил. Ему даже местный владыка не указ, плевать он на него хотел, вот как!

Над нами ухнул филин, тихонько зашуршали кусты, а следом за тем послышались легкие, почти невесомые шаги.

– Мое почтение, лесной хозяин. – Я воткнул лопату в землю, повернулся и отвесил поклон сухенькому бородатому старичку, одетому в потертую ватную фуфайку. – Прости, что без даров, так уж получилось.

– И тебе здравствовать, Хозяин кладов, – чуть подшамкивая, отозвался лесовик. – А что до даров – пустое. Ты меня сильнее порадуешь, если этого пустомелю отсюда куда подальше спровадишь. Так уж он мне надоел своими причитаниями да жалобами – сил нет. До чего дошло – я в эту часть леса без нужды особой ходить перестал. А еще, я так понимаю, ты и с другим подземным сидельцем мне нынче пособишь. Верно ведь?

– Вы про гребешок и кольцо? – уточнил я. – Да?

– Не знаю ничего ни про то, ни про другое. – Сдвинул брови старик. – Я про ведьмин тайник речи веду. Ты же по его душу нагрянул?

– По его, – подтвердил я. – Да вот перепутал одно с другим, понимаете ли. Принял этот клад за тот. Приходится теперь копать, не оставлять же его здесь.

– Слушай, Хранитель, а у меня, кроме этих, еще один клад есть! Давай ты и его заберешь, а? – Хитро прищурил глаз лесной хозяин. – Одним махом всех троих! И тебе прибыток, и мне облегчение!

– Не советую, – влез в беседу клад. – Тот старик с опушки очень злой, от него хорошего не жди! Кровь на нем, с нее он и силу тянет.

– А ну цыц! – рассердился лесовик. – Тебе слова не давали!

– На крови, значит. – Я снова взялся за лопату. – Плохо.

– Разбойное то злато, – признался лесовик. – Озоровала одно время в этих краях ватага, люди в ней лихие собрались все как один, кровь лили как водицу, свою жизнь в копейку не ставили, а чужой и вовсе цену не назначали. Их это казна, ее атаман в моем лесу спрятал опосля того, как всех своих дружков щурь-травой уморил. Может, делить нажитое на всех не пожелал, может, еще почему, мне то неведомо. Спрятал и ушел, да так и не вернулся. Видать, наткнулся на заугольника почище его самого, сила силу завсегда ломит. А казна так тут и лежит, смердит, что куча дерьма, корни деревьев злобой своей подъедает. И ведь чем дальше, тем больше чернота по опушке ползет. Обычный человек ее не увидит, разве что только мураши ледяные по коже у него пробегут да померещится, что в спину кто-то зыркнул, но я-то все примечаю да чую. Мне в моем лесу такого не надо. Хранитель, забери его себе, а я в долгу не останусь.