Война номер четыре

Что это и откуда — время ли сейчас думать? Важно ли это перед первым боем — а ведь он может начаться намного раньше, чем ему кажется, если на колонну наткнётся не выловленный авангардом разъезд? И всё же это имеет какое-то значение — эх, почему он не спросил тогда у Ады? Постеснялся, что она примет это за выдумки? Ну вот теперь не у кого спросить, выпутывайся как знаешь!

Стемнело уже по-настоящему, из-за гор выкатилась лежащая на боку молодая луна, и командиры батальонов передали по колоннам приказ соблюдать тишину — больше никаких песен! Конные разведчики то и дело приносили новости о том, что совсем недавно по этой дороге проезжали айсизские части — отчётливо видны следы подков, и навоз ещё свежий… Мрачный Родольфо, ехавший в голове колонны, приотстал и дождался командира:

— Будем атаковать с марша? Ты уверен?

— Придётся! Следы, которые мы видим, — это от разосланных разъездов. До утра они где-нибудь на постое, значит, новостей от них Поллена не получит. Да, мы должны атаковать с марша, рано утром, и не останавливаться. Когда подойдут войска из Кобальи, мы не знаем, терять время и дожидаться их нельзя. Когда бы ни подошли, пусть тоже сразу атакуют, а что остаётся…

— Там опытные военные, они откажутся так делать, — покачал головой Родольфо. — Это не по правилам…

— А убивать нонкомбатантов — по правилам? Деревни жечь — это по правилам? А изменников плодить?!

— Да что ты на меня-то злишься, — растерялся начальник штаба. — Я тут при чём? Я с тобой согласен! Но выучка и привычка…

— Да плевал я, — махнул рукой Орсо. — Не захотят воевать без правил — пусть лучше тогда и не приходят. Ещё им сопли утирать и уговаривать есть кашку за маму, за папу? Пусть катятся к бесам со своими привычками!

— Разговор командиров прервал Полидоро — подскакал на своем мохнатой коняге и торопливо доложил, что прибыл курьер с севера. А следом за ним, не дожидаясь позволения и вообще не церемонясь, подъехал и соскочил с седла Будай.

— Господин, — он поклонился Орсо и протянул ему большой красный конверт, замызганный по краям, помятый, но с целыми печатями. — Это из Кобальи, от генерала Мазины.

— Спасибо, друг. Полидоро, посвети!

В жёлтом луче фонаря Орсо, помогая себе зубами, торопливо оторвал угол конверта, вытянул лежащий внутри лист постовой бумаги, развернул, мельком убедившись, что внизу, по текстом, стоит генеральская подпись и прилепился красный оттиск личной печатки… Пробежал глазами несколько строчек, вздрогнул, вернулся к началу, перечитал ещё раз, медленнее, заставляя себя не торопиться и изучить каждое слово — не показалось ли… Молча отдал листок Родольфо, а сам бездумно сжал в пальцах конверт, с усилием разорвал пополам, потом ещё раз, потом ещё… Красные лепестки закружились в дорожной пыли, и тут же были втоптаны в неё тяжёлыми сапогами.

Родольфо знаком велел Полидоро поднести поближе фонарь, прочёл письмо, хмурясь и потирая пальцем лоб, вопросительно глянул на Орсо:

— Это что вообще значит? Они там совсем?..

— Если опустить оскорбления, — тихо пояснил Орсо, — это значит, что мы идём на бойню. И возвращаться уже поздно — позади дозоры, впереди Техеро, под боком этот проклятый замок… в на севере предатели.

Будай стоял молча, ожидая приказов; Орсо повернулся к нему:

— Спасибо за весть. Ты свободен.

— Ты идёшь на бой, господин, — зинал упрямо склонил голову, — я тебе нужен.

— Я не могу тебе приказать. — О Творец, ещё и это! Пережить бы кобальские новости, так тут ещё и упрямый фанатик…

— Можешь, господин, — просиял Будай. — Конечно, можешь! Мы твои!

— Езжай со мной, — устало сказал Орсо. — Для тебя будет задание, когда мы доберёмся до Поллены.

Колонны продолжали мерно шагать в ночи, замешательства стоящих на обочине командиров никто особенно не заметил. Кроме Минноны. Встревоженная всадница на гнедой кобыле выехала из темноты:

— Что-то случилось?

— Не знаю, как вы поняли, но… да… случилось, — смутился Родольфо. Орсо тем временем думал — сказать ей? Если бы она не приехала сама, он не стал бы её тревожить, но сейчас скрытничать значило обидеть. Он подъехал вплотную к лошади Минноны, так что его колено коснулось кобыльего бока, и сказал ровным спокойным голосом:

— Комендант гарнизона Кобальи генерал Мазина считает нас мятежниками и высылает войска, чтобы захватить нас, арестовать и предать военно-полевому суду.

— То есть вместо помощи… — Миннона помрачнела, нахмурилась.

— Именно так. Не знаю, кто такой этот Мазина — предатель или просто тупая скотина…

— Нам важен результат, — вздохнул Родольфо. — Мы в ловушке.

Часть 32, где говорится о совести, флажках и железках

Ночь была синяя, тёплая, соловьиная, в небе лежала на спинке луна, такая беззаботная, такая хрусткая, как дынная долька, хочешь — отломи… В синей темноте, среди пахучих трав, хотелось лечь на землю и остаться навсегда в этих зарослях низенькой белой полыни, чабреца, тысячелистника. И все заботы и решения, все битвы и восстания пройдут мимо, как мгновенный сон, а ночь и земля останутся вечно.

Орсо поборол желание лечь, поднялся на ноги с примятой травы, растёр между ладонями стебелёк горной мяты, вдохнул резкий запах, провёл языком по ладони — на губах остались холодок и горечь. Это отрезвило, прочистило голову. Верный Будай стоял неподалёку, держа в поводу обоих коней — своего и «господского».

Армия неспешно двигалась по дороге, мимо уже тянулись последние роты арьергарда. Верхом Орсо легко догонит свою колонну, время есть. Правда, совсем немного времени — привести в порядок мысли, загнать поглубже горькое чувство вины за всех этих людей, которых он втравил в безумную смертельную авантюру, а отдельно за то, что ему доверилась Ада, а он не оправдал её ожиданий. Не смог повернуть маховик истории, не успел даже замедлить хоть немного его ход.

Отступать нельзя — он сам это твердил своим командирам с самого первого дня и всегда оказывался прав. Но ведь это не тактика, это даже не логика — это принцип разогнавшегося тяжёлого колеса: пока оно движется, оно не упадёт. Достаточно ли тяжело колесо Освободительной армии, чтобы прокатиться, не останавливаясь, по лишённой дисциплины и внятной цели бригаде Техеро? А даже если и да — что делать с Мазиной? Получить нож в спину от своих за попытку исправить их же ошибку! Банда предателей, банда сволочей… Почему-то обиднее всего было за Родольфо: в семье дура-предательница, да ещё и друг затащил в авантюру, которая может кончиться военно-полевым судом. И судьи-то кто? Это же самые изменники! Орсо сжал виски ладонями, зажмурился; везде, везде капканы, и как среди них вертеться, когда не знаешь, кто из свой действительно свой… Нет, из дома, из столицы, всё это не казалось таким сложным.

Надо ехать. Будай ни о чём не спросит, они вообще такие, зиналы, — лишнего не болтают, в душу не лезут, живут со своими тайнами и не требуют посвятить их в чужие. Господин сказал «подожди» — он будет ждать хоть год. На том же самом месте.

— Будай, — позвал Орсо. Зинал оставил коней, неторопливо, но почтительно подошёл, снял шляпу:

— Господин?

— Почему вы называете меня господином? Расскажи мне, я не понимаю.

— Таков был уговор, — сказал Будай. — Уговор народа с Творцом.

— О чём уговор? — Орсо потряс головой. Он вообще ещё на этом свете? Что происходит?

— Только Он и Его потомки могут быть господами над нами, — с достоинством пояснил его собеседник. — Земные властители не могут нами повелевать — такую милость Он даровал нам, народу звёзд.

— Но я-то здесь при чём?!

— Ты сын Украшения Мира, господин, а значит, и Его родной сын. Ты сам сказал, и мы поняли: это правда.

— А мой отец… — Орсо зажмурился. Спросил, называется! Стало понятнее? — Нет, постой, я всё же не понимаю…

— Об этом я не могу знать ничего, господин, — Будай склонил кудлатую голову. — Но мы помним, что не всегда Его сын от рождения знает свою дорогу. Так бывает.