В ожидании рассвета

— Она же совсем остыла, пока я её сюда нёс.

Ламаш хохотнул. Мол, ты, новичок, ещё ко многому привыкнешь.

— А я знаю, зачем ты приносишь еду.

— Да? — Ламаш невинно взглянул на Фарлайта, перешедшего на такое знакомое и безопасное сушеное мясо.

— Чтобы я учил язык. Каинах дал мне словарь, но я выучился по нему только ругательствам. А с тобой запомнил уже штук пять новых слов.

— Надо же, ты меня раскусил.

Несколько минут они жевали молча. Видя, что Фарлайт остался равнодушен к непревзойдённому яству в горшочке, Ламаш налёг на него сам. Когда он закончил с обедом, Фарлайт спросил:

— Получается, рядовые демоны, вроде бесов, тоже питаются энергией, как фраоки?

— С чего ты взял?

— Это блюдо, как его… которое в горшке.

— Арку?

— Да. Если оно готовится на человеческой энергии, и бесы или тат-хтары едят это блюдо…

Ламаш махнул рукой.

— В одной арку-шаигалли мало энергии. Тем более, её дорого готовить. Не то что какую-нибудь арку-ишури или обычную арку. Мы не боимся, что другие демоны пристрастятся к энергии… Подозреваю, что это блюдо придумал сам бэл.

— Кто?

— Гардакар же… Это для иностранцев он «судья Гардакар», а для нас «бэл». Повелитель. Владыка. Тот, чьё слово — не то что закон, а выше любого закона.

Фарлайт убрал опустевшие горшки на подоконник и вывесил на крюк за окном красную тряпку — знак для обслуги, что надо прибраться.

— Как раз хотел тебя о нём спросить… что он пообещал тебе, чтобы ты хранил ему верность, как правителю? — сказал он, будто бы к слову. — Если не секрет.

— Да не секрет… Я думал, ты уже знаешь. С тобой должно быть то же самое.

Фарлайт был заинтригован.

— Мы не имеем Рода. Ни у кого из нас не было детей, до того, как мы стали фраоками. А после превращения от нас рождаются только человеческие дети. Всё равно, от кого: от простолюдинок, демониц любых рас, от волшебниц, сморток… И это самая лучшая гарантия нашей верности.

Ламаш криво улыбнулся, но на этот раз его усмешка была невесёлой.

— Я не совсем понимаю…

— Если мы воспротивимся бэлу, то рискуем умереть, так?

— Мы же восьмого ранга, мы бессмертны?

— Сказки. Один фраок точно умер от руки бэла. Так слушай же дальше… Если мы умрём, то родимся в теле одного из наших потомков, то есть, в теле человека, неспособном управлять энергией.

— И тогда вас ждёт бесконечное множество жизней в рабстве и унижении?

— Вот, теперь ты схватываешь суть. Почти все фраоки стараются вовсе не иметь потомства, пока не найдётся способ обойти проблему…

К окну подлетела бесовица, туго замотанная в ткани. Она была подобна кокону с крыльями — укутаны были даже её ноги. Как слыхал Фарлайт, это делалось для того, чтобы бесовицы, обслуживающие башни, на работе не отвлекались и не убегали по своим делам. Крылья у бесов были такие, что долго в воздухе их не держали, так что служанкам ничего не оставалось, кроме как тратить силы только на полёты к окнам башни и обратно.

Фарлайту показалось, что бесовица подмигнула ему, и он спешно отвернулся от окна.

— Знаешь, что я бы сделал? Я бы случил своих человеческих сыновей и дочерей с магами. Если бы опять родились люди, я снова случил бы их с магами. И так до тех пор, пока твоими прямыми потомками не будет несколько магов. Потом я убил бы всех потомков-людей, и оставил магов…

— Всё, я понял, к чему ты клонишь! Но ты думаешь, мы за столько лет не попытались? Вон Каинах уже третье тысячелетие своих потомков э… случает. И все случки через силу. Какая право имеющая женщина согласится вынашивать ребёнка от человека? Она же потом сама рискует… Каинах рассказывал, что некоторые магички вообще душили своих детей, когда видели, что они рождались людьми. Теперь у него целый инкубатор… Самое интересное, что бэл знает об этом его эксперименте, но не требует прекратить. Знает, что всё это бесполезно. А давай лучше о чём-нибудь повеселее!

И Ламаш принялся рассказывать байку. Фарлайт подозревал, что это очередная история из серии «а потом мы его…», и не ошибся.

— А потом мы прокололи ткань времени, и спрятали в той пещере дыбу! И когда Балсахтуда забрался и уже думал, что оказался в безопасности, то увидел эту дыбу, ха-ха-ха! Как послание от нас! И тут же появляемся мы и растягиваем его на этой дыбе!

— Восхитительно, — вялым голосом отозвался Фарлайт, чьи мысли всецело были посвящены судье. — Постой, что сделали? Прокололи ткань времени?

— Ага. Ты совсем не читал книжек, что тебе принёс Каинах?

— Грешен. Но это же… Я не понял…

— Мы узнали куда направляется Балсах, переместились в прошлое и оставили там дыбу. Ив настоящем он её нашёл.

— И вы не использовали это… в военных целях?

— Отчего ж нет. Конечно, использовали.

— Что ж ты мне не рассказывал?!

— Это было не так весело, как Балсах и его дыба. Обычный маневр.

— А отчего нельзя была отправиться в прошлое до того, как Балсах совершил преступление, и убить его?

— Глупости какие. Мы ведь знаем, что в нашем времени он жив и преступил закон. Этого нельзя отменить.

— То есть, вы даже не пытались попробовать? — спросил он у Ламаша.

Тот посмотрел на Фарлайта, как на врага народа. Вскоре Ламаш обнаружил, что уж засиделся у своего наигостеприимнейшего друга, и засобирался. Ведь в Срединной земле оставалось так много не распятых и не растянутых на дыбах преступников!

А Фарлайт, оставшись в одиночестве, пришёл в крайнее возбуждение. Бесовица, пролетавшая мимо его окна, видела, как новый фраок мечется в своей комнате, что-то записывает, листает книги… Её подмывало остаться подсмотреть, но крылья быстро отяжелели и потянули хозяйку вниз. И бесовица вернулась к работе — смотрению на окна, не вывесил ли кто из высокопоставленных обитателей башни красный флаг, не в силах убрать с подоконника горшки самостоятельно…

Сколько ни пытался Фарлайт снова встретиться с владыкой демонов, его каждый раз ждал от ворот поворот. Бес Асаг, судейский секретарь, что обычно сидел на карнизе нужной башни, свесив ноги, всегда говорил ему:

— Я передам, что вы прилетали.

И Асаг что-то черкал в своем журнале, увесистом, с обложкой из неразвоплощённой кожи — видать, человеческой.

Фарлайт подозревал, что Асаг ничего не записывает, а только с умным лицом рисует чёртиков на полях. Но, когда он пытался заглянуть в писанину беса, тот захлопывал журнал и возмущённо смотрел на посетителя. В эти моменты Фарлайту неудержимо хотелось стукнуть Асага по его плешивой башке, или даже треснуть кулаком по кривым зубам, что торчали даже из закрытого рта.

На шестой раз Фарлайта осенило.

— Скажи бэлу, что я знаю, как убить его конкурентов.

— У бэла нет конкурентов, — важно проронил Асаг, лупоглазо глядя на неумного фраока.

— А ты всё равно передай.

Асаг лениво кивнул, оправляя алый плащик.

Мирт стоял посреди благоухающего сада, окружённый сладким цветочным запахом. Откуда-то тянуло яблучной кислинкой, тонкой, свежей. Покойно шелестели ветки над головой. Мирт был один — и ему было хорошо.

Меж шорохов пробилась печальная песня. Смутно знакомый голос, смутно знакомая колыбельная. Мирт заслушался. Таинственная женщина пела о юноше, что оседлал ветер, словно коня, и поднялся так высоко, что стал мерцалкой.

Мирт пошёл на голос, который всё удалялся и удалялся, заставляя его углубляться всё дальше в сказочный сад, сладко-прекрасный, куда более чудный, нежели Ведьмина Пуща или тот лес, что отражался в земном зеркале…

Наконец, Мирт догнал голос. Перед ним дрожало тонкое деревце с белым — но с чёрными вкраплениями — стволом. Песня закончилась, и внутри Мирта будто что-то оборвалось. Невысказанная мечта, такая, которую даже страшно было озвучить, боясь, что кто-то подслушает и надругается над нею.

Мирт сел на землю и обнял дерево.

— Мама, — прошептал он, поглаживая пальцами ствол. — Мама, я думал, что совсем тебя не помню… Даже твой голос.