Нарисуй меня

— Марина, привет. Это Юрий Львов…

— Да-да, у меня определился ваш номер. Что-то… случилось?

— Вы только не волнуйтесь.

Крепко сжимаю телефон в руке, одновременно борясь с желанием медленно сползти по стенке на пол.

— Мы ввели Полину в медикаментозную кому. — Глубокий выдох. — Я предупреждал вас, что такое возможно.

Зажимаю рот ладонью, чтобы не зареветь прямо в трубку. Он молчит, ничего не спрашивает, и это дает мне несколько драгоценных секунд, чтобы прийти в себя. Хоть немного.

— И что теперь будет? — В голосе все равно слышны слезы. Да я просто поверить не могу!

— Будем наблюдать за ее состоянием, организму нужно отдыхать. Марина, это не так страшно, как кажется, она не смогла сама восстановиться после аварии. Возникли осложнения.

— Понятно.

Я не знаю, что еще сказать, чувствую себя абсолютно беспомощной. Может, в другой больнице ей могли бы лучше помочь?

— Марина? — осторожно продолжает Львов. — Марина, я понимаю, как вам сложно сейчас, и вы одна. Но я мог бы… хотите, мы можем встретиться, поговорить…

— Н-нет, спасибо, не надо. Я… мне нужно что-то сделать? Может, какие-то документы подписать, и где вообще тот ублюдок, который ее сбил?!

В конце срываюсь на крик и, уже не стесняясь, реву. Как обухом по голове!

— Странно, что полиция с вами не связалась до сих пор. Я пришлю вам контакты следователя, ведь дело уголовное возбуждено. Может… все-таки встретимся? Не сейчас, конечно, я все понимаю…

— Да, конечно. Можно я вам завтра позвоню?

— Всегда, Марина. Вы можете мне всегда звонить.

Сижу на полу, пылесос валяется рядом, желания убираться дальше нет никакого. Заставляю себя лишь вытащить на улицу мусорные пакеты. Возвращаюсь домой и вижу сообщение в ватсапе. Генварский.

«Не могу ждать до понедельника. Хочу, чтобы ты увидела».

Он взял в руки кисть, я невольно улыбаюсь, рассматривая картину. Тонкий женский силуэт, размытый дождем…

«Тебе нравится?»

Я не успеваю ответить на новое сообщение. Он звонит.

— Привет!

Максим приезжает через двадцать минут, не дал мне и шанса с ним поспорить. Просто сказал, что сейчас приедет и заберет меня. И что я не должна быть одна. И вот стою на улице, смотрю, как рядом останавливается серебристый внедорожник, как опускается стекло со стороны водителя.

— Садись!

В первую секунду я даже не узнала Генварского. То ли потому, что все мои мысли сейчас занимает сестра, то ли потому, что никогда не видела его таким. Взлохмаченные волосы, легкий тонкий фиолетовый джемпер, черные джинсы, но главное не это. Совершенно хулиганская мальчишеская улыбка. И глаза горят зеленым огнем. Стою как завороженная, даже забыла, что мне нужно делать.

— Марина, поехали!

Очнулась от его голоса и протянула, наконец, руку к передней двери.

— Я тебя не узнала сначала, прости, торможу немного.

— В порядке все. Как ты?

Он обеспокоенно рассматривает меня, а потом, видимо, удостоверившись в чем-то, медленно отъезжает от тротуара.

— Я не знаю. Хочется плакать, кричать, задушить этого подонка, который ее сбил, наорать на ее бесчувственного отца, который даже не соблаговолил ни разу к ней приехать. Я просто не ожидала. У меня же нет никого, кроме нее, так… есть, конечно, родственники по папиной линии, но нужна я им…

Спохватившись, замолкаю — не хочу его грузить своими проблемами, у него вон какое хорошее настроение, светится весь.

— Я хочу тебе показать одно место. — Он больше не спрашивает, как у меня дела. И я благодарна за это. — Собственно, там я обитаю с пятницы, взял себе выходной на один день.

— Круто быть боссом. Хотя у нас в агентстве в пятницу было тихо — разбор полетов по вашей выставке только в понедельник.

— Поверь, заказчик доволен, никаких претензий не имеет. — Максим улыбается, с удивительной легкостью лавирует в потоке машин. — Я серьезно, все хорошо. Коля тоже счастлив, галерея получила еще один заказ на выставку. Так что здесь тебе не о чем волноваться.

Не уверена, что завтра в офисе все пройдет гладко — Мих Мих всегда найдет, за что покритиковать, но сейчас мне интересно другое.

— Так куда мы едем?

— Узнаешь? — Максим кивает на большой серый дом, который возник сразу же за поворотом.

— Дом твоих родителей? — ошарашенно спрашиваю. — Ты… ты меня к ним привез?

— Нет, — он довольно смеется, — не совсем к ним. Сейчас все увидишь.

На улице Максим приобнимает меня за плечи и начинает рассказывать.

— Я был очень увлекающимся ребенком. Знаешь, что это означает?

— Все что угодно. — Невольно улыбаюсь, глядя в его ярко-зеленые смеющиеся глаза. — Но я думаю, ты пытался подчинить все вокруг своим увлечениям.

— А ты проницательна. Я доставлял массу хлопот предкам, обои меняли в квартире по два раза в году, знаешь, тогда для родителей это было накладно.

— Ну потом-то ты вырос?

— Однажды я захотел расписать потолок, чистой воды эксперимент.

Он замолкает, сосредоточенно ищет в кармане куртки ключи, а потом открывает дверь в подъезд.

— Так куда мы идем, если не к твоим родителям?

— Как отцу это удалось провернуть, я никогда не спрашивал, хотя догадываюсь. Но документы в порядке. Лично проверял.

— Какие документы? — Мне любопытно, и я не сразу замечаю, что Максим нажимает на последнюю кнопку в лифте.

— Сейчас увидишь.

На последнем этаже всего четыре квартиры и… лестница наверх.

— Ты шутишь? — Перехватываю его взгляд. — Серьезно? Ты меня привел на крышу?

— Не совсем. Это мансарда, Марина. Место, где я провел свои лучшие годы. Ну, я так считал до недавнего времени.

В нос сразу ударяет запах свежей краски, как же это знакомо! А пространство довольно большое и, главное, светлое.

— Я еще не до конца все разобрал, — раздается довольный голос за спиной. — Но вчера грузовик пригнал, чтобы выбросить старье, правда кое-что осталось. На неделе ребята сделают небольшой ремонт. И здесь снова можно будет жить!

— Целый грузовик? — Я боязливо ступаю по деревянному полу, даже не пойму, какого он цвета.

— Вот его рука не поднялась выбросить. — Максим показывает на деревянный шкаф в углу мансарды, даже отсюда видно, что он расписан вручную. — Но это пока. Снимай куртку, здесь тепло.

— Настоящая мастерская художника! — Я не могу скрыть восхищения, жадно впитываю в себя мельчайшие детали пространства. — Всегда о таком мечтала… а мольберт! Максим, такие уже не делают, ему вообще сколько лет?

— Очень много.

Он довольно улыбается. Стоит, прислонившись к косяку двери, наблюдает за мной и улыбается. А я смущаюсь. Вот так оказаться с ним наедине, на его территории...

— Ты начал писать…

Потрясающая техника, еле сдерживаю себя, чтобы не коснуться дрожащими пальцами холста. Я смотрю на дождь, размытый тонкий силуэт и вспоминаю, как мы шли с ним под дождем в день нашего знакомства. День, который я навсегда сохраню в своей памяти, что бы ни произошло.

— Ты очень талантлив.

— Нравится? — спрашивает и, не ожидая моего очевидного ответа, продолжает: — Здесь беспорядок. Извини.

— Я люблю беспорядок. Особенно творческий. Так, значит, здесь ты…

— Мое убежище, но я очень давно сюда не приходил. Родители практически отселили меня, когда я был подростком. Перевели это помещение в жилой фонд, не сразу, конечно, но это детали. А сейчас я понял, что пора вернуться. Кофе хочешь?

— Да, спасибо.

— Располагайся, я сейчас.

— Можно посмотреть?

— Все, что хочешь.

Здесь есть на что взглянуть — к счастью для меня, он не все успел выбросить. Я радуюсь, что еще успею хоть немножко окунуться в его прошлое. Понять, какой он. Точно не такой, каким мне показался сначала.

— Капучино?

— Давай!

Опускаюсь на корточки рядом со шкафом, на полу высокой стопкой сложены какие-то коробки, бумаги, я вижу старые акварельные краски, но мое внимание привлекают не они. Черно-серая квадратная коробка при ближайшем рассмотрении оказывается шахматной доской. Стираю рукой пыль, и перед глазами появляются четкие, категоричные черные и белые клетки.