Страница 24 из 25
Я ласкал ее почти погибший цветок, в чаше которого блестела обильная влага. Он уже был лишен своей первоначальной горной прелести, но все также красив. Как в знойный день пион отдавался тучке, проплывающей в небе. Всю свою темноту, всю свою неподдельную звездную ночь и глубокую синь. С мольбой о прекрасной смерти сейчас склонялся передо мной ее цветок и дышал влюбленностью в жизнь. Жаркий день его катился к закату, и я прекрасно это понимал. Десятый день был его приговором с того самого секса в ванной на горнолыжном курорте. И это был наш с ним секрет, замолчанный от его владелицы.
Пион испытывал сладостное томление в моем присутствии, отдаваясь без остатка. Море солнечных, невидимых лучей грели его плоть, и уснувшая река пробуждалась глубоким половодьем, когда пальцы: два, три, а потом четыре разрезали его мякоть. Нежный цветок будто спорил с новой зарей об окончании жизни и начале смерти. Добрые духи земли уносили его сок с собой. Светом над ночной мостовой была душа этого прекрасного цветка, который умирал, ждал обновления и нового вдохновения. И словно какая-то прекрасная и беспечная птица начинала свою песнь над его смертью…
В какой-то момент я совершенно потерял интерес к ее цветку и вышел из него, испив сок с пальцев. Я резко потерял тот настрой, с каким я хотел растормошить лепестки этого черного цветка в последний день его жизни. Все пришло к логическому завершению с увядающим пионом, который я больше не хотел.
– Что с тобой? – спросила она, боязливо таращась на меня.
– Ничего.
– Ты какой-то другой. У тебя каменный взгляд и ледяные глаза.
– Я больше тебя не хочу, – сказал я спокойным голосом и встал.
Я уходил из комнаты медленно, а она смотрела вслед, лежа все также в неестественной позе, боясь пошевелиться. Она немного хлюпала носом, прикрывая его рукой, чтобы было тише. В этот момент она мне верила. Влюбленная тоска ее пиона покрывалась пылью непонимания из обид. Эта последняя наша близость навевала ей уже новые живительные грезы, заплетая в них тонкой изысканной вязью пожухший цветок и мой холод в паре с равнодушием.
Все предыдущие дни мы наслаждались любовными играми, не думая о последствиях. Каждый день был похож на предыдущий в наших отношениях с ней: менялись только места для секса. Мы были лишены кислорода на все те дни, пока занимались утехами. Каждый из нас был виноват в этой порочной связи не меньше, чем другой. Каждый из нас забыл на эти бесстыдные трахательные дни про Андрея. Этот соблазн, этот пожар в районе паха пробуждал самые грязные и яркие эмоции в нашем сексе с Ирэн.
Она будила мое желание ежечасно. А я, как послушный, плелся за цветком, будто это последнее, что было в моей жизни. Я забылся на эти дни окончательно. Меня вели мои мысли о смерти сорванного цветка. Аллегорически я подталкивал себя к этой мысли заранее. И будто ждал десятого дня встреч, когда пронесется злой ветер и сорвет все оставшиеся лепестки пиона перед долгой зимой с длинными ночами, забирая в вечный покой цветочную богиню.
Невероятным влечением я прокладывал себе сейчас пропасть в отношениях с Андреем, будто чувствуя бурю. Именно ту бурю, о которой я еще думал до Нового года. Душевные терзания и экспрессивные переживания я топил сейчас в душе как мог. Мне в этом очень сильно помогал кокаин. Он заставлял меня думать о чем угодно, но только не о том, что бури уже не избежать. Мне все хотелось, чтобы мне это приснилось: и девушка с редким цветком, от которой сильным огнем заполыхала душа у друга; и мрачные его же сомнения относительно моей персоны; чтобы это был сон, в котором не было больше фальши и отсутствовали все маски; где тонны искрящегося снега на улице, а не на ладоне с кокаином, и серебром горят закаты не в наркотической дымке; и чтобы холодный белый город не гнил изнутри от таких людей, как я, которых ненавидел Андрей, презирал и старался держаться подальше от них.
После поездки в горы прошло восемь дней. Все эти дни я все также испытывал боль при движении рукой, однако мне не мешало это жить полной жизнью. И выписанный больничный в этом только потворствовал. В офисе Андрей был завален делами по шею, поэтому у него даже не было времени меня навещать. Он лишь звонил каждое утро – спрашивал, как я там поживаю, делаю ли я все то, что предписал врач, не бухаю ли и так далее. Я, как под копирку, отвечал ему одно и тоже день ото дня, а рядом со мной лежала Ирэн и целовала меня. Я знал, что они расстались, но от друга я не услышал за время моего больничного и слова об этом. Да и сам я не стал лезть в его душу с расспросами. Я был уверен, что именно из-за расставания с ней он снова откладывал тот самый сложный и откровенный разговор между нами. Потому что переживаниями охвачен был весь с головой, а сердце его наверняка ныло в любовной тоске. В этой боли не было мыслей о бандитах и плохих делах. Каждый из нас, по сути, собирался с мыслями.
Глава VIII
Не прошло и часа, как ко мне домой заявился Андрей. Его неожиданный визит был для меня как наспех вылитый ушат ледяной воды. Сердце мгновенно забилось очень быстро, и в висках замаршировала кровь. Непрошенный гость своим ранним визитом еще без слов создал чрезмерное напряжение внутри меня, хотя снаружи я был спокоен и сконцентрирован. Наши глаза всматривались друг в друга достаточно неприветливо. Прежде чем переступить порог он долго перебирал озябшими пальцами ключи от машины. Каждую такую молчаливую секунду сердце мое все сильнее сжималось в ожидании чего-то.
Слова из меня полились немного невпопад, я даже забыл поздороваться. Андрей сделал тоже самое, но, наконец, он перешагнул твердой каменной поступью через порог и скинул обувь, бросив на меня случайный осуждающий взгляд, чем еще сильнее озадачил меня.
– Что случилось, Андрон? С каких пор ты ходишь в гости по утрам?
– Я не знаю, Рустем. Я не смотрел на часы. Мне плохо…
– А что случилось то?
– А что еще может случиться? Любовь, чувства, вся эта хрень. Будь они неладны!
– Ну ты же нормальный мужик, что ты ноешь! Любовь у него… Проходи давай!
Я хлопнул ладонью по его спине, будто подталкивая в глубь холла в сторону гостинной. Я и сам последовал за ним, завязав халат. Движения мои были еще достаточно сонные, но голова начинала активно работать. Ощущение напряжения еще сильнее поползло по телу, когда он грустной вереницей шагов побрел по длинному коридору.
– Ты один? – спросил он.
– Э… Нет, я, кажется, не один.
– Не понял. Повтори.
– Твои большие локаторы стали тебя подводить?
– Очень смешно. Ну не расслышал. И хватит уже о моих ушах!
– Не один.
– Понятно. Очередная…
– Не переживай… Она… В общем, пошли кофе попьем.
В голове крутились мысли о том, как мне предупредить Ирэн не выходить из комнаты. Полное безучастие с моей стороны относительно того, что Ирэн не ушла сразу после нашего расставания было моей ошибкой.
– Помнишь, Рустем, как мы летом отмечали наши дни рождения? Как мы веселились и беззаботно пили. Сколько тостов было за то, чтобы найти свою любовь. И я ее нашел! Сука, ну почему все так?
– Сука? Ты умеешь материться?
– Очень смешно!
– Да ладно, ты слишком напряжен.
– Иначе не получается.
Разговор он начал с воспоминаний далекого лета. Они будоражили нашу память, где сходили огромные лавины ярких чувств и впечатлений. Там было настоящее раздолье из веселья. Полная беззаботность двух молодых мужчин посреди дикого шума и веселья.
Андрей хмурился и бил себя в грудь кулаком. Он был очень грустный сегодня, как никогда, что я сразу отметил по нему. Он не был одет в привычной его манере с иголочки, предпочел незнакомый мне спортивный костюм, притом мятый. Небритость выдавала полное его опустошение. Мне даже показалось, что левое ухо стало еще больше, будто он тер его всю неделю. От этого факта хотелось улыбнуться, но, кажется, это было неуместным.
– Что это ты вдруг про день рождения?
– Просто, было так легко и беззаботно. А сейчас я весь потерян. Объясни мне, почему мне не везет?