Рокфеллеры

Судно причалило в Шербуре. Сейчас Рокфеллеры погрузятся в машину — и прости-прощай сенсационное интервью. Хостер нагнал Джона Д., представился. «А, это вы написали ту глупость о моём здоровье? — Да, это я; извините. Но, мистер Рокфеллер, вам никогда не приходило в голову, что и вы тоже в некоторой мере виноваты в том, как вас представляют газеты?» Он, Хостер, множество раз пытался взять у Рокфеллера интервью, но его и на порог не пускали. Вот он и написал, что глава «Стандард ойл» при смерти. Глава «Стандард ойл»? Джон Д. уже много лет не имеет никакого отношения к руководству компанией. «Возможно ли, чтобы об этом не знали? Я этого не скрывал. Всем моим друзьям это известно. — Друзьям, может, и известно, а вот журналистам — нет. Сделайте публичное заявление!» Рокфеллер уставился на Хостера; выкопал своей прогулочной тростью ямку в гравиевой дорожке. Потом на его тонких губах заиграла слабая улыбка. «То есть это всё моя вина, — сказал он не без сарказма. — Хотя в том, что вы говорите, что-то есть. Я никогда раньше не думал об этом в таком ключе». Хостер осмелел и спросил, правда ли, что у Рокфеллера миллиард долларов. «Ничего подобного, даже трети этой суммы не наберётся! Я хочу, чтобы вам стало ясно, какой урон наносят мне все эти россказни о том, что у меня миллиард. Они вызывают в умах тысяч людей всякие мысли, которые делают их крайне несчастными». Они медленно шли по дорожке, и Рокфеллер говорил Хостеру, как ему досадно, что пресса превращает его в чудовище, и винил в своих неприятностях конкурентов и демагогов. А потом вдруг предложил журналисту поехать вместе с ним в Компьень. Разве можно было отказаться?

Чарлз и Бесси снимали небольшой замок на опушке Компьенского леса. Раньше это был летний домик испанской королевы Изабеллы, а теперь он принадлежал герцогу де л’Эглю. Чарлз работал над книгой «Происхождение сознания». Кстати, сопоставление индивидуальных восприятий одного и того же явления могло бы дать ему пищу для размышлений. В отличие от Хостера Стронг ужаснулся: тесть выглядел ужасно, постарел, сморщился, а парик с проседью был ему явно мал. Бесси порадовала родителей здоровым видом, но Джордж Сантаяна, тоже гостивший у друга тем летом, писал своему знакомому о Чарлзе: «Он ведёт просто ужасную жизнь: его жена впала в детство, безнадёжно больна, но умрёт ещё явно не скоро».

Хостер не отставал от Рокфеллера ни на шаг: они гуляли по лесу, играли в гольф, ужинали на постоялых дворах. Рокфеллер научил Хостера ездить на велосипеде, и они катались по главной улице Компьеня вместе с девятилетней Маргарет. Разговаривали обо всём: о Наполеоне («Он был человек и мужчина, потому что вышел непосредственно из народа. В его жилах не было ни капли застоявшейся крови аристократов или королей»), о Жанне д’Арк («Откуда взялась её мудрость, если не сошла на неё свыше?») и о самом Рокфеллере. «Они узнают меня лучше, когда я умру, мистер Хостер, — сказал он однажды. — В моей жизни нет ничего, что не выдержало бы самого пристального рассмотрения».

В начале июля Рокфеллер получил известие, что суд округа Хэнкок, штат Огайо, возбудил антимонопольное дело против «Стандард ойл» и выдал ордер на арест основателя компании. Местный шериф похвалялся репортёрам, что будет встречать Рокфеллера в порту, как только тот вернётся из Европы. Арчболд советовал задержаться во Франции подольше. Джордж Роджерс предупреждал из Нью-Йорка, что ещё один иск подан в Арканзасе и ожидается новая волна преследований. Но потом юристы стали, наоборот, торопить Рокфеллера с возвращением: дело в Огайо возбуждено против местного отделения «Стандард ойл», а не против отдельных лиц; если он добровольно явится, чтобы дать показания, его не арестуют.

Рокфеллер уже заказал обратные билеты на пароход «Америка» на 20 июля и теперь то и дело ругался с зятем: он хотел, чтобы Стронги вернулись вместе с ним на родину, и не верил, что Бесси не вынесет переезда. Но Чарлз настоял на том, чтобы остаться во Франции. Незадолго до отъезда родственников он прочитал вслух своё эссе об обязанностях богатых людей: когда человек накопил колоссальное состояние, ему следует передать его в распоряжение общественных трастовых фондов на благо всего сообщества. То же самое писал в июне Фредерик Гейтс: «Я прожил пятнадцать лет, ежедневно занимаясь Вашим огромным состоянием. Я отдал ему — его приумножению и использованию — все свои помыслы, пока оно не стало частью меня самого, словно было моим собственным. <...> Ваше состояние разбухает и низвергается подобно горной лавине! Вам нужно приноровиться к нему! Вы должны распределять его быстрее, чем оно растёт! Иначе оно сметёт и Вас, и Ваших детей, и детей Ваших детей».

Вернувшись в Нью-Йорк, Рокфеллер первым делом продиктовал Джорджу Роджерсу письмо о своей отставке с поста президента «Стандард ойл», прося совет директоров как можно быстрее решить этот вопрос. Он и раньше высказывал эту просьбу, говоря Арчболду: «Я поставлен в ложное положение и оказываюсь посмешищем, не зная о делах ничего, что положено знать занимающему эту должность официально; и я не удивлюсь, если будет принят закон о наказании людей, занимающих должности подобным образом». Но Арчболд всякий раз отвечал, что сейчас неподходящий момент. А Генри Роджерс в своё время сказал Тарбелл без обиняков: «На нас заводят дела в судах; мы сказали ему, что, если хоть кто-нибудь из нас попадёт в тюрьму, ему придётся сесть туда с нами!»

Вторым делом он резко изменил своё поведение с журналистами, которые были сбиты с толку его неожиданным дружелюбием и словоохотливостью. «Нефтяной король ведёт себя, как политик-кандидат», — гласил заголовок в одной из газет. Хостер напечатал своё длинное и лестное интервью с магнатом, а доктор Биггар собрал пресс-конференцию и заявил: «Мистер Рокфеллер сейчас здоровее физически, чем в последние пятнадцать лет. Он бодр и весел, как мальчик. Путешествие пошло ему на пользу». Отношение журналистов тоже резко сменилось на благоприятное, о чём Рокфеллер сообщил Гарольду Маккормику 1 сентября. Приехав в Форест-Хилл, он принял делегацию американских журналистов-юмористов, которые были настолько очарованы его остроумием, что избрали его почётным членом своей ассоциации и заявили, что, если разделить его доход на всех её участников, они окажутся самыми состоятельными в мире. Эдит завела большой альбом для вырезок из газет всего мира о её отце.

Молясь о выздоровлении Бесси, Рокфеллер начал раздавать пакеты акций членам семьи. Но 13 ноября из Франции пришло тяжёлое известие: Бесси разбил паралич. «Люблю сочувствую надеюсь. Сделай всё возможное», — отбил Джон Д. телеграмму Чарлзу. Он утешал себя, что рядом с Бесси хороший врач, заботливый муж и любящая дочь. Но уже на следующий день получил по телеграфу ответ: «Бесси скончалась два часа нынче утром не мучилась». Потрясённый до глубины души, Джон Д. телеграфировал: «Мы все думаем о вас. Покойся с миром, дорогая Бесси. Проси нас о любой услуге. Отец».

А 18 ноября федеральное правительство подало в суд штата Миссури иск о роспуске компании «Стандард ойл» согласно антимонопольному закону Шермана. Ответчиками были названы «Стандард ойл Нью-Джерси», 65 компаний, которые она контролировала, и весь ареопаг, включая Джона и Уильяма Рокфеллеров, Генри Флаглера, Оливера Пейна, Джона Арчболда и Генри Роджерса. Они обвинялись в монополизировании нефтяной промышленности, сговоре с целью ограничения торговли путём установления льготных тарифов на перевозки, злоупотреблении монополией на нефтепроводы, демпинге, промышленном шпионаже и тайном владении компаниями-конкурентами. Рокфеллер был уверен, что это личная месть президента Рузвельта.

Тон газетных публикаций снова изменился. «Когда этот джентльмен сидит в своём кабинете, деньги сыплются на него со скоростью 1,90 доллара в секунду, — писала о Рокфеллере газета «Чикаго рекорд геральд» 12 декабря 1906 года. — Ему нужна паровая лопата, чтобы не задохнуться».

Тогда же Уильям Муди перешёл на работу в Верховный суд, новым министром юстиции Рузвельт назначил своего друга Чарли Бонапарта-Паттерсона, внучатого племянника Наполеона I (в молодости они вдвоём провели успешное расследование о коррупции федеральных чиновников в Балтиморе). Чарли не любил юлить, был непримирим и уверен в себе на грани высокомерия, чем заслужил прозвище Императорский павлин, однако Тедди это импонировало. В 1904 году он сделал Бонапарта министром флота, но эта должность была явно не для Чарли: он не признавал телеграфа, электричества и автомобилей, у него дома по-прежнему жгли свечи, а передвигался он в конном экипаже; его слуги носили чёрно-красные ливреи и шёлковые цилиндры с золотыми галунами. Зато никто не смог бы обвинить министра юстиции в покровительстве нефтяной монополии.