Страница 50 из 97
Принимая это решение, Пётр уже имел письмо от полковника Милорадовича о том, что Сербия, Черногория и Македония поднялись против турок, «как при древних сербских царях и королях». Знал он и то, чего не знали его генералы: двадцать тысяч австрийских сербов, невзирая на запреты венского кабинета, выступили с оружием в руках к Дунаю на соединение с русской армией. Всё ещё верил царь и Бранковану, имевшему тридцатитысячное войско и огромные склады с провиантом (посланцы от господаря Валахии постоянно зазывали русских на берега Прута). И, наконец, в Яссах поджидал новый союзник Кантемир, открыто ставший на сторону Петра и выставивший десять тысяч лёгкой конницы. Казалось, и впрямь поднимаются все Балканы, бросить на растерзание османам многочисленные христианские и славянские народы Пётр просто не мог.
Прутский поход 1711 года по самому своему направлению был первым балканским походом России. С него началась та вековая русская политика, которая после многих войн и обильной крови, пролитой в тех войнах русскими воинами, прямо помогла освободиться из-под турецкого ярма всем балканским народам. И, принимая на совете в Сороках решение двинуться на Дунай, Пётр принимал не столько тактическое, сколько политическое и стратегическое решение на два века вперёд. Он был в этом походе первопроходец. Ибо впервые после дружин великого киевского князя Святослава русская армия шла к Дунаю.
Если в штабах ещё долго судили и рядили: правильно или ошибочно решение царя идти к Яссам (большинство генералов-немцев поддерживало Алларта и считало сей марш ошибочным), то для армейских офицеров и рядовых солдат новый поход сразу принёс великие напасти и тяготы. Они начались тотчас же, как только войско покинуло утопающую в садах долину Днестра и вступило в степь, похожую на чёрную пустыню. Не только поля, но и редкие в степи рощи и дубравы стояли оголённые, словно по ним прошла коса смерти.
Под жгучим солнцем, задыхаясь от жары и пыли, драгуны шли впереди пехотных колонн. Роман разрешил солдатам не только снять кирасы и каски, но и раздеться до нательных рубах.
Вдруг проводник-молдаванин (из тех, что присланы были из Ясс Кантемиром) указал на маленькую чёрную точку на горизонте и горестно молвил:
— Саранча!
Не прошло и получаса, как точка, всё разрастаясь, превратилась уже в стремительно двигавшуюся и закрывающую полнеба жужжащую тучу.
— Саранча! Саранча! — с ужасом пронеслось по войскам, а туча вдруг пропала: саранча села на огромное, покрытое камышом болото, мимо которого проходили драгуны. Когда же саранча поднялась и улетела, болото стало обугленным и чёрным — зелёный камыш был обглодан до корней.
Роман, подскакавший вместе с проводником к болоту, чтобы напоить коней, увидел, что вода в болоте стала похожа на чёрную жижу. Аргамак Романа брезгливо фыркнул, отказываясь пить эту воду.
Если первым бедствием была саранча, то вторым несчастьем для русского войска в сём переходе были безводие и великая сушь.
Немногие командиры, подобно Брюсу, догадались взять с Днестра бочки с водой. Вскоре болотной жижей перестали брезговать и люди, и лошади. Воды те оказались «зело вредительны, сущая отрава», и в армии, особливо среди рекрут, открылся жестокий кровавый понос. На всём многовёрстном пути от Сорок до Ясс, особенно на последнем участке, лежали тысячи солдат, поражённых зноем, безводием и кровавым поносом. Шедшая в арьергарде армии дивизия Репнина подбирала больных и складывала их на повозки. Надобно отметить, что Репнин, извещённый Петром о безводии, предусмотрительно захватил в своём обозе бочки с пресной водой, и потери в людях и падеж лошадей был в его дивизии намного меньше, чем у Алларта и Вейде.
Жара и зной были третьим бедствием того похода. При июньской погоде пить хотелось поминутно. Только старые солдаты знали правило, что чем больше пьёшь, тем больше хочется, и пытались преодолеть жажду. Что же касается рекрутов, то многие из них пали от солнечного удара. В конце перехода всем солдатам разрешили идти в одних нательных рубахах, обмотав головы рушниками на манер турецких тюрбанов, так что войско на подходе к Пруту приобрело самый пёстрый и нестройный вид.
Всё же солдаты за пять дней прошли многовёрстный путь, и вот уже блеснула вдали серебряная полоска реки. Когда Брюс подскакал к реке, быстро несущей свои не серебряные, как виделось издали, а мутные воды и спросил проводника её название, тот ответил кратко:
— Прут!
И не было для армии, вышедшей из знойного степного марева, слаще воды, нежели прутская. Солдаты и офицеры, не раздеваясь, бросались в воду, которая словно возвращала им жизнь. Они ещё не знали, что на берегах Прута многих из них караулит смерть.
Генеральная баталия
После парадного смотра русского войска, выстроенного в честь приезда господаря Молдавии Дмитрия Кантемира, солдаты и офицеры получили отдых: кто сидел у костерков, огоньки которых мигали на много вёрст вниз по Пруту, кто плескался в речной воде, обмываясь перед завтрашним долгим походом. Петра Яков Брюс нашёл сидящим у такого же незатейливого солдатского костерка, на котором денщик Васька варил ушицу из свежей рыбки, пойманной им на вечерней рыбалке.
— Мыслю, государь, что вот так же на брегах Прута восседал много столетий назад великий киевский князь Олег, пока дружина его готовилась к походу на Дунай и дале к Царьграду! — сладкоречиво вещал новый царский иеромонах Феофан Прокопович, прихваченный царём из Киева в сей дальний поход.
— Что ж, отче, Олег, сказывают, дошёл до Константинополя и прибил свой щит на тех древних вратах! Но я-то не за тем свой поход правлю, а дабы помочь братским народам по вере — грекам и сербам, болгарам и словенам, и внушить им надежду, что ежели второй Рим — древняя Византия — перед турками пал, то Третий Рим — Москва — стоит твёрдо! И поможет им в борьбе за свободу от владычества султана турецкого. Ко мне ведь в Москву и посланцы от них приезжали, и патриархи православные о помощи молили.
— Ну, а Австрия? Ведь Евгений Савойский славно разгромил османское воинство! — вступил в беседу Брюс.
— Евгений Савойский воин смелый и викториями своими славен! — согласился Пётр. — Но император из Вены отозвал Савойского с Дуная для новой войны с французом. Дальний поход от Белграда на Константинополь Евгений Савойский не совершил и возвернул Белград турку, отступив за Дунай. Правда, многие тысячи сербов ушли вместе с ним, поселены были императорской Веной в пограничье. Строй воинский и военное устройство они при том сохранили: разделены на полки и сотни. Ко мне их посланцы в Москву тоже приезжали: обещали подняться и снова перейти Дунай, чтобы вернуть себе свою коренную отчизну — Сербию!
— Да, слух у нас ходит, государь, что поднялись уже те сербы, и черногорцы от них не отстали. Токмо вот беда — злодей Бранкован не пускает их в Валахию для соединения с тобой! — поддержал беседу у костерка Дмитрий Кантемир. Одет владыка Молдавии был сейчас просто: он скинул парадный мундир, в котором красовался на смотру, и сидел в одной белой полотняной рубахе.
— Ну, с Бранкованом мы ещё разберёмся! — пообещал Пётр. — Ведь отсель до Валахии, сказывают, всего десять солдатских переходов?!
— Так, государь, а дале будет Дунай.
— Вот и попьют мои солдатушки дунайской водицы! Давненько русы на брегах Дуная не появлялись, теперь же явимся. И как вещий Олег перешёл Дунай, так и я перейду эту знаменитую реку. Как мыслишь, Яков, перейдём?
— Днепр переходили, государь, понтонный парк у меня в обозе. Отчего и не перейти под прикрытием тяжёлых пушек! — бодро ответствовал Брюс, хотя на сердце была тревога: ведь и великий визирь со своим воинством, говорят, у Исакчи перешёл Дунай. «Ну, так что ж, сломим визиря!» — У Брюса, как у многих петровских генералов, прошедших через полтавскую баталию, была в те дни великая уверенность в себе: ведь при них были те самые полки, что разгромили и полонили всю шведскую армию, а в прошлом году взяли в Прибалтике Ригу и Ревель! С такими ли молодцами бояться турок?! Посему и Брюс, и Голицын, и даже осторожный Репнин стояли в Прутском походе за наступательную тактику. Ей же следовал и сам Пётр, тем более что от канцлера Головкина он получил сообщение, что поднялась Черногория, началось восстание в Сербии. Хорошо действует там Милорадович и другие его посланцы, и надобно протянуть им руку помощи. На другой день Пётр отдал приказ: наступать, идти вдоль Прута к Дунаю. И русское войско выступило той же молдавской дорогой, по которой спустя десятилетия пошли полки Румянцева и Суворова. Пётр первым показал путь русским армиям к Дунаю, на славянские Балканы!