Страница 10 из 97
И впрямь, с такими мореходами капитан Брюс не знал никаких забот. Два высокорослых русых молодца вели галеру всё время в кильватере царского «Принципиума». А в каюте уверенно называли Брюсу десятки городков, сёл и монастырей, мимо которых шла эскадра.
Городок Костенек, — в лощине, «деревянный, от реки с полверсты», следом монастырь Борщев, а сейчас огоньки на берегу — то городок Урыв. 5 мая прошли Коротояк — «город деревянный, на нём 12 башен, стоит на горе, на правой стороне Дона». Здесь эскадра несколько задержалась: из складов Коротояка погрузили в трюм заготовленную заранее муку, крупы и сухари. Затем миновали устье опоясанной рощами речки Тихая Сосна, оставили с правой стороны Дивногорский монастырь, коим Брюс даже восхитился: «Зело прекрасен, стоит меж белых скал и в нём две церкви деревянные, третья же в самой горе каменная. На вершине скалы развалины какого-то древнего монастыря, монахи сказывали, построен тот монастырь был когда-то ещё греческим императором Андроником».
После монастыря понеслись пустынные берега. Лоцманы дружно твердили: «Тихая Сосна граница всей поселённой России, дале идёт голая степь!» И называли только устья «притоков Дона — речек Колыбелки, Марака, Метюка, Осереда, Калитвы, Мамона, Богучара». Через два дня вступили в земли донских казаков. Замелькали казацкие хутора и станицы: Донецкий, Мигулин, Решетов, Вешки, Хопёр, Медведица с Медведицким монастырём. «Прошли Клецкой, Перекопский, Старый Григорьевский, ночью — Сиротин, Иловлю, Качалин».
А 11 мая на рассвете эскадра подошла к Паншину, знакомому Брюсу ещё по прошлогоднему походу. Он дал передышку своим лоцманам, места пошли хорошо знакомые: Верхний и Нижний Чир, Есаулов городок, ночью мелькнул Курман Яр.
Потом — сердце казачьего войска, городки «Быстрец, Верхний и Нижний Михалев, Троилин, Качальник, Ведерники, Бабий, Золотой, Кочетов, Семикорокор, Роздор, Мелехов». Миновав 15 мая Бериченев, Багай и Маныч, царская эскадра бросила якоря у Черкасска.
Благодаря своим опытным лоцманам Брюс не отстал от царского «Принципиума», в то время как вторая половина эскадры прибыла только на другой день.
— Славно, капитан, славно! — Пётр был доволен, когда рассматривал представленный Брюсом картографичный чертёж пути своей эскадры по Дону, со всеми нанесёнными пристанями, гаванями и городками. — Не терял времени даром, Брюс, хорошо работал и от флагмана не отстал! А остальные-то ротозеи всё ещё позади плетутся. Как соберёмся и выйдем в море, тут и дадим бой флотилии капудан-паши! От Гордона уже гонец прискакал, докладывает — замелькали на взморье паруса турецкой эскадры!
У царя слово никогда не расходилось с делом. И как только все галеры собрались у Новочеркасска, Пётр сам вывел в Азовское море первый российский гребной флот.
— Вот оно, море! Простор необозримый! — Пётр от восторга развёл могучие руки, словно собирался заключить в свои объятия весь мир. — Берись теперь за морскую географию, Яков! Набросай кораблям морской путь до Малой Азии и Константинополя!
— География, государь, открывает нам и новые пути, и новые страны! — весело поддержал Брюс своего командора.
— Но дальний морской путь преграждает нам турецкая эскадра! И в той эскадре можно насчитать не десяток вымпелов, как доносили гонцы, а все добрые двадцать! Не знаю, осилят ли наши сосновые галеры столь знатную флотилию! — усомнился стоявший рядом с царём наёмный капитан-голландец, с тревогой показав зрительной трубой на трепетавшие под сильным зюйдом на взморье могучие паруса турецкой эскадры.
— Негоже губить необученный флот, государь! Вспомни, сколько сил на его постройку потрачено! — поддержал голландца адмирал Лефорт, которому совсем не улыбалось в конце похода попасть в морскую баталию! И, угадав некоторую нерешительность Петра, важно заключил: — Посему предлагаю немедля вернуть галеры на Дон, к Новочеркасску!
— Что ж, коли адмирал приказывает, вернём галеры на Дон! — согласился царь. И тут же жёстко добавил: — Но для наблюдения за турецкой эскадрой оставим на море казачьи челны, а в устье Дона возведём морские батареи. Командовать ими будешь ты, Яков!
Так Брюс со своей ротой снова оказался на суше и приступил вместе с солдатами дивизии генерала Гордона к сооружению двух морских батарей.
— Морской равелин должен с берега из тяжёлых орудий бить неприятельский флот, а на суше отбивать картечью вражеский десант и наскоки татарской конницы! — поучал Гордон молодого Брюса, когда они намечали в устье Дона места для артиллерийских редутов.
— Да не решатся турки высадить десант супротив нашего огромного войска в шестьдесят тысяч! — осмелился возразить Брюс генералу.
В ответ Патрик Гордон хитро прищурился и спросил:
— А ты думаешь, капитан, к тебе всё царское войско на подмогу поспешит? Ошибаешься! Стрельцы из своих окопных шанцев не вылезут, казачки в поле погарцуют, и я из своей дивизии боле двух полков к тебе в сикурс не приведу. Так что управляться с десантом придётся твоей роте и батарейцам!
— А может, и не придётся управляться, ваше превосходительство?.. Гляньте, какая баталия на море развернулась! — Брюс передал генералу свою подзорную трубу, и Гордон увидел диво дивное: лёгкие казачьи лодки-чайки брали на абордаж тяжелогружёные турецкие фелюги. Это атаман донцов, Фрол Минаев, узрев, что торговые турецкие суда отделились от эскадры и пошли к берегу, дабы сгрузить запасы для крепости, перекрестился и решил, пока не поздно, атаковать турок на мелководье! Расчёт у донца-атамана был верный: на торговых фелюгах по бортам от силы стояло две пушки, а линейная эскадра выйти на мелководье боялась, дабы не сесть на мель.
Фрол Минаев на этих плёсах был не новичок, ещё со своим дедом ходил в гирло Дона и на челнах по Азовскому и Чёрному морям. Расчёт оказался верен. Многопушечные турецкие корабли оказать помощь своим торговцам не решились, и скоро две фелюги были казаками подожжены, а шесть уведены к Дону.
— Вот это виктория! — увлечённые картиной боя Гордон и Брюс и не заметили, как за их спинами вырос царь, прибывший на шум канонады на своём «Принципиуме».
— А вот и наш герой к нам жалует! — весело приветствовал Пётр атамана донцов, который предстал перед царём, рапортуя о виктории.
— Сожжено две и взято шесть фелюг, государь! — степенно склонив седую голову, доложил атаман. Затем хитро прищурился: — Грузы-то на фелюгах отменные, Пётр Алексеевич! Помимо снаряжения воинского, ковры персидские, платье пёстрое, ящики с яванским кофе и разными восточными специями. Жаль, только водки нет — не пьют басурмане! А как мне делить тот груз, государь?
Пётр усмехнулся атаману:
— Ну, а как полагается в Донском войске взятое добро делить?
Фрол Минаев ответил не без важности, вспомнив заветы старины:
— Как всегда, государь: треть — царю, треть — церкви на увечных воинов, треть — казакам-молодцам, шедшим на абордаж!
— Ну, так и дели, атаман! — Пётр положил свою тяжёлую руку на казачье плечо и показал в открытое море: — Снялась ведь турецкая эскадра с якорей и ушла после твоей виктории! Посему я от своей царской трети отказываюсь, раздели её со своими молодцами-мореходами. Но на церковь, увечных и раненых долю не забудь. — И подмигнул: — А к застолью весёлому возьми с моего «Принципиума» две бочки рому! Крепок ямайский ром, хорошо согревает!
Брюс не выдержал, хохотнул! Зашёлся в смехе и верный царский денщик Сашка Меншиков, что стоял за спиной.
Атаман степенно наклонил голову:
— Спасибо за царское угощенье, государь! Но позволь и мне тебе дар поднести. — И протянул царю вперёд рукояткой, изукрашенной золотом, турецкий ятаган из дамасской стали.
— Выбил его, государь, из руки турецкого капитана сам атаман! И не сделай того Минаич, срубил бы ятаган бедную казачью головушку! — вмешался молоденький офицер-семёновец.
— А князь Михайло как в той баталии был? — удивился Меншиков.
— Где мне государь указал, там я и был! — отрезал Михайло Голицын.