Страница 7 из 10
– Ма, я на улицу, – прервал оратора звонкий девичий голос из прихожей.
– Чтобы в девять дома, как солдат Джейн, ясно? – всколыхнулась своим обильным бюстом хозяйка. – Поняла?.. я тебя спрашиваю.
– Услышала.
– Услышала она. Ну что ты с ней будешь делать, с акселераткой.
– Издержаться, правда, пришлось изрядно, – продолжал тем временем разглагольствовать муж, размахивая зажатым в руке бокалом, – пять тысяч монет махнул за него сгоряча. Зелени, заметь…те, не рублей. Но на что только не пойдешь ради дорогого, ик… человека.
При этом он настолько выразительно посмотрел на подругу жены, что та вспыхнула и поправила свое каре.
"Завидуй, завидуй, дурочка, – подумала хозяйка, от наметанного глаза которой не ускользнул данный пассаж. – А мой-то павлин, надо же, как перья распустил, буквально еще чуть-чуть, и ревновать начинай".
Вскоре подали горячее – домашние голубцы с подливой на сметане и фаршированную утку, вызвавшую настоящий гастрономический экстаз у присутствующих. На данном основании муж хозяйки снова взял слово, требовательно постучав вилкой по бутылке.
– Мииинуточку вниманья, кол…леги. Все мы только что увидели, какая у меня искусница жена. А видели бы вы еще, как пыхтела она весь день у плиты, как душу в стряпню вкладывала. Вот спроси: не жалеешь ли ты, отец, что разорился на подарок тогда? Ни секунды не жалею, отвечу я, ибо не на ветер эти тысячи брошены, не продуты со свистом, а вложены, инвестированы в искреннюю любовь и неподдельное мое восхищение.
Тут юбиляр протер глаза и произнес со слезой в голосе:
– Но пардон, до… дорогая, мне это показалось, или ты преминула надеть мой прэ…ззент? А ну-ка, дочь Монтесумы, яви его нам – удиви. Прро… шу…
Распалившийся Гусев хотел было завершить речь церемонным поклоном, но – дзинь! – и вместо красивого жеста едва не снес со стола салатницу.
– Про-сим, про-сим, – зааплодировали гости.
– Ну будет уже, будет, иду я, – польщенная хозяйка, отдуваясь, поднялась из-за стола и отправилась в уборную – украшаться.
Через минуту она вернулась обратно с недоуменно разведенными руками.
– Ума не приложу, куда он мог задеваться. Только-только вроде на тумбочке лежал. А тут раз, и будто корова языком слизала. Странно. Может, в шкафу? Нет. И на полке тоже пусто. Улетела твоя сова, милый, обратно к себе в пампасы.
– Не может того быть… ик, кулоны не летают. В сумочке смотрела?
Милый, неуверенно покачнувшись, наклонился над лежащим на диване красным ридикюлем.
– Вуаля! – Через мгновенье он выудил оттуда искомое украшение, потянув его за золотистую цепочку. – Прошу любить и жаловать – священная мексиканская сова, двадцать карат. А что это ты, зая, на меня так уставилась?
– Да как тебе сказать, дорогой. Просто ты, олух, не мою сумочку обыскал, – напряглась хозяйка, душу которой начала царапать непонятная тревога. – Моя вон там, на вешалке висит, коричневая.
– Интересненннько. По…позвольте! – супруг почесал пятерней затылок, лицо его потихоньку вытянулось, а голос тонко завибрировал. – А эта авоська чья тогда, а?
На мгновенье в помещении повисла неловкая тишина, которая была нарушена едва уловимым вздохом подруги.
– Моя, стало быть.
– Твоя? – подавилась голубцом юбилярша, – и как эта долбан… простите, данная сова там оказалась? Не хочешь ли сказать, что ты ее…
– Взяла, – нехотя выдавила из себя подруга, прикрыв глаза ресницами. – Соблазнилась. Да, да – украла, слямзила. И не смотри на меня так, пожалуйста.
Супруг подруги со звоном поставил свой бокал на стол. Его знобило.
– Надо же, как у тебя все просто получается! Захотела – взяла. А ты не подумала какая тень упадет на тебя, на меня, на семью если… попадешься? Хотя, о чем это я, в нашем доме обо всем приходится думать мне. Боже мой, какой позор, какое бесчестье. Мало я тебе всякой фигни надарил что ли, негодница?
– Мало, видимо.
Да уж, необычная ситуация возникла в доме Гусевых, беспрецедентная. Но, как всегда в таких случаях бывает, возмущённое удивление постепенно сменилось сначала растерянностью, потом разговором по душам и, наконец, раскаянием.
– Вот так номер, – лепетала ошалевшая от увиденного хозяйка. – Уж чего-чего, а такого цирка я от тебя не ожидала, дорогая.
– Я… я и сама от себя не ожидала, признаюсь. Бес, наверное, попутал. Зашла – смотрю, кулон лежит золотой и необычный. А как узнала, сколько он стоит, меня и вовсе будто перемкнуло. Мой-то ведь точно на такое не раскошелится. Обидно-то как, Господи, – всхлипнула подруга.
– О какой-такой ценности ты тут говоришь? Насколько редка вещь, судить не берусь, но цена этой бижутерии на блошином рынке в Эрмосильо примерно двадцать долларов в базарный день. Слушай моего трепача больше.
– Только-то и всего? – гостья вспыхнула и побледнела одновременно.
– А ты как думала. Двадцать долларов – его потолок, он удавится скорее, чем ради меня на большее разорится.
– Тогда тем более обидно.
– Никак не пойму, чем ее накрыло сегодня, – задумчиво сказала хозяйка, когда гости скрылись за порогом, – совершенно на нее не похоже. Мужика чужого увести – да, такое вполне ей по силам, долг забыть вернуть – тоже всегда пожалуйста, но, чтобы стекляшки вдруг красть какие-то…
– Я, если честно, тоже в шоке, – с удовольствием поддержал разговор ее протрезвевший супруг. – Впрочем, в жизни каждой приличной девушки всегда что-то бывает в первый раз. А если у человека к тому же нет за душой моральных устоев…
– И не говори, дорогой, запросто докатится до уголовщины. Кстати, Гусев, не знаешь, куда это дочь твоя запропастилась?
Как бы в ответ на ее вопрос в прихожей громко хлопнула дверь.
– А вон и Машка пришла, легка на помине.
– Здрасьте, – в квартиру вихрем ворвалась их блудная дочь и направилась кратчайшей дорогой к холодильнику. – Ну-ка, что тут от вашего праздника жизни завалялось? Ты не обижайся, ма, только я твой кулон сегодня сцапала, пофасонить захотелось. На вот, лови, возвращаю. Сильно расстроилась? – спросила она, не совсем понимая, отчего так округлились глаза у ее матери при виде блеснувшей безделушки. – Ну извини, извини. Однако, скажу тебе, оно того стоило. Аленка, представляешь, аж подурнела от зависти, а Сенька Букин таак на меня смотрееел… Стоп, а этот тогда у тебя откуда? – недоуменно уставилась она на грудь своей матери.
– А это ты, дочь, лучше у него вон спроси, – холодно кивнула мать в сторону своего резко осунувшегося супруга…
Искусство поздравления
Уютно устроившись за обеденным столиком, облизывая время от времени свои лоснящиеся губы, пропитанные расстегаем с кроликом и харчо, начальник отдела информации и печати г-н Смекалов оформлял поздравительную открытку. Поздравление готовилось по случаю грядущего Дня печати – профессионального праздника одного ответственного лица, коему предназначался данный труд.
На лице Смекалова было написано напряжение вольт эдак в триста и вселенская скорбь, а на открытке пока только: «Уважаемый Анатолий Степанович!..»
К слову, Анатолий Степанович – это директор одного из департаментов того же ведомства, по которому служил сам сочинитель, а если уж быть совсем точным, то непосредственный руководитель взявшегося за перо чиновника.
Вот уж полчаса как Смекалов, обхватив руками горячую плешь и пританцовывая под столом своими толстенькими, обутыми в домашние тапочки из овчины ножками, изо всех сил старался придумать поздравительный текст, но дело у него шло из рук вон плохо. Ему не приходило в голову ровным счетом ничего, разве что щемило висок от глухого раздражения, но оно, как известно, является слабым катализатором вдохновения.
– Ну чего бы такого сочненького написать этой истрёпанной калоше, – ворчал Смекалов, ковыряя огрызком химического карандаша в ухе, пунцовом от усиленных когнитивных процессов.
– Нормальные люди давно уже друг другу СМС-ки шлют, – злился он, – письма электронные отправляют. Этот же индюк облезлый любит, чтобы все было как во время оно. Чин чином. Чтоб почтальон обязательно депешу, как материальное свидетельство верноподданных чувств, домой доставил. Чтобы было, значит, чем на пенсии перед внуками щегольнуть: "Ну-ка, взгляните, детки, какое дед на службе уважение снискал". Вот и я так думаю, на пенсию ему пора, к внукам. Лет уж десять как пора. А он все сидит в своем кабинете, точно истукан с острова Пасхи. И, что самое обидное, ведь не дождешься, когда место мне очистит. Порой даже кажется, что меня самого на пенсию раньше определят. А вот это уже, что называется, идея!